— Это — мой дом, — сказала женщина.
— Вы хотите, чтобы мы ушли? — осведомился я.
— У Вас есть что-нибудь поесть? — спросила она.
— Немного, — ответил я. — Вы голодны?
— Нет, — сказала она.
— Возможно, ребенок голоден? — уточнил я.
— Нет, — замотала женщина головой. — У нас много еды.
Я промолчал.
— Я — свободная женщина! — внезапно, жалобно сказала она.
— У нас есть еда, — сообщил я. — Мы воспользовались Вашим домом. Разрешите нам пригласить Вас разделить нашу пищу.
— О, я просила об этом у фургонов, — внезапно зарыдала она. — Для меня это уже не в новинку! Я умоляла! Я стояла на коленях ради корки хлеба. Я дралась с другими женщинами за объедки около дороги.
— Вы не должны выпрашивать в своем собственном доме, — заметил я.
Она начала вздрагивать от рыданий, и из свертка на ее руках послышался тоненький плач. Младенец проснулся. Я очень медленно приблизился к ней, и приоткрыл край пеленки с головы ребенка. Из свертка на меня уставились заплаканные глаза, кажущиеся очень большими на его грязном личике.
— Нас уже сотни, следующих за фургонами, — сообщила женщина. — В эти времена выжить могут только солдаты.
— Ар собирает свои силы, — постарался я успокоить ее, — чтобы отразить вторжение захватчиков. Солдаты Коса, и их наемники, независимо от того насколько они многочисленны, не идут ни в какое сравнение с обученными легионами Ара.
— Мой ребенок голоден, — простонала она. — Какое мне дело до знамен Ара, или Коса?
— У Вас есть спутник? — поинтересовался я.
— Уже не знаю, — всхлипнула женщина.
— А куда подевались Ваши мужчины?
— Их увели, — ответила она. — Тех, кто попытался бежать, догнали и убили. Многих силой заставили служить. Никого не осталось, все ушли.
— Что произошло здесь?
— Фуражиры, — с ненавистью ответила она. — Они пришли в поисках провианта и мужчин для своей армии. Они забрали у нас все, что смогли увезти, а потом сожгли деревню.
Я понимающе кивнул. Думаю, что приди сюда в качестве фуражиров солдаты Ара, возможно, произошло бы тоже самое.
— Не хотели бы Вы остаться в моем доме на эту ночь? — спросила она.
— Да, спасибо, — поблагодарил я ее.
— Разожги костер, — скомандовал я Фэйке, которая все так же стояла на коленях в тени стены.
К этому времени, она уже не только натянула на себя тунику, но и замоталась в одеяло. Как только я произнес свой приказ, рабыня подползла к камням, которыми было обложено кострище, и начала ковыряться в пепле в поисках еще непогасших углей.
— Я почему-то уверена, что Вы — разбойник, — подозрительно сказала мне женщина.
— Нет, — постарался успокоить ее я.
— Значит, Вы — дезертир, — предположила она. — В таком случае, Вам грозит смерть, если Вас найдут.
— Нет, — сказал я. — Я не дезертир.
— Тогда кто Вы? — поинтересовалась она.
— Просто путешественник, — ответил я.
— Какова Ваша каста?
— Цвет моей касты — алый.
— Полагаю, что это правда, — кивнула она. — Кто еще, кроме таких как Вы, может выжить в эти времена?
Вытащив из своего дорожного мешка ломоть хлеба и немного сушеного, тонкого как бумага мяса, я протянул ей.
— Вот, вот, — напевным голосом проговорила она, вкладывая в рот ребенку хлебные крошки.
— Вода у меня есть, — сказал я, — но нет, ни бульона, ни супа.
— В канавах сейчас достаточно воды, — отмахнулась она. — Вот еще, вот, мой маленький.
— Почему Вы вернулись? — поинтересовался я.
— Я пришла, проверить, не осталось ли чего съедобного в огородах, — сообщила она, жадно жуя мясо.
— Ну как, нашли что-либо? — спросил я.
— Нет, — ответила она, бросив на меня быстрый опасливый взгляд.
— Возьмите еще хлеба, — предложил я, протягивая еще один ломоть на миг заколебавшейся женщине. — Это — подарок, как и Ваше гостеприимство, от свободного мужчины, свободной женщине. Если Вы не примите это, мне будет неудобно.
— Вы добры, — сказала она. — Спасибо, что не заставили меня выпрашивать в моем собственном доме.
— Ешьте, — сказал я.
Фэйка наконец-то справилась с разведением огня. Теперь в кольце камней плясало маленькое, но сильное, веселое пламя. Рабыня ухаживала за костром, стоя голыми коленями на порытой золой земле, одетая в короткую грубую тунику.
— Она в ошейнике! — вдруг закричала женщина, зло глядя на Фэйку.
Фэйка испуганно отпрянула, непроизвольно прикрыв одной рукой свой ошейник, а вторую положив на бедро, на то место, где она теперь носила клеймо, курсивный «кеф», стандартную метку Кейджеры. Через пару дней после того как мы оставили позади окрестности Самниума, в городке Рынок Семриса, известном на весь Гор, как место где разводят и продают лучших тарсков, я выкроил время и заглянул в дом работорговца Тэйбара. В городе мне сообщили, что клеймит он великолепно, а его цены вполне приемлемы. После того визита, уже никто не примет прежнюю Леди Шарлотта из Самниума, за свободную женщину.
Свободная женщина ошеломленно уставилась на Фэйку.
— На живот, — скомандовал я своей рабыне.
Дрожащая Фэйка, незамедлительно повалилась на живот, прямо на грязный покрытый сажей земляной пол около костра.
— Я не потерплю рабыню в моем доме! — заявила свободная женщина, с ненавистью глядя на трясущуюся Фэйку. — Я знаю твой вид. Я видела таких как Ты рядом с фургонами, сидящих на цепи, но таких гладких и откормленных, в то время как свободные женщины голодают.
— Это вполне естественно, что о таких женщинах заботятся, — заметил я. — Они — домашние животные, собственность. Они представляют собой один из способов вложения денег. Так что заботиться о них, так же нормально как о тарларионах или тарсках.
— Ты не можешь оставаться в моем доме! — выкрикнула свободная женщина Фэйке. — Я не собираюсь держать домашнюю скотину в своем доме.
Фэйка сжала свои маленькие кулачки около головы. Было видно, что она не хотела слышать это применительно к себе. В Самниуме она была женщиной из богатой семьи, известной на улице Монет. Несомненно, прежде она считала себя тысячекратно выше бедных крестьянок, приходивших из окрестных деревень, одетых в бесцветные шерстяные одежды, нагруженных мешками и корзинами с зерном и овощами, чтобы подать плоды своего нелегкого труда на рынках города. Ее сжатые кулаки указали, что, возможно, она еще не полностью понимала, что все это для нее отныне в прошлом.
— Животное! — злобно выплюнула свободная женщина.
Фэйка, подняв голову, сердито, сквозь слезы посмотрела на женщину, и уперевшись ладонями в пол, приподнялась на пару дюймов.
— Я когда-то была столь же свободна, как и Вы! — заявила она. — О-ой!
Фэйка перекувырнулась от моего внезапного удара.
— Ай! — вскрикнула рабыня, в острой боли, так как, я, погрузив руку в ее волосы, резким рывком поднял ее и поставил на колени.
— Но больше нет! — напомнил я.
Я был в ярости. Я даже не мог поверить в ее дерзость.
— Нет, Господин, — выкрикнула она, — больше нет!
Тыльной стороной руки, а затем ладонью, наотмашь, я бил ее по щекам вперед — назад, туда — сюда, снова и снова. Голова рабыни моталась из стороны в сторону. Потом я бросил ее на живот перед свободной женщиной. На моей руке, а также на ее губах и щеках остались капли крови.
— Простите меня! — попросила Фэйка у свободной женщины. — Простите меня!
— Обращайся к ней «Госпожа», — напомнил я.
Это общепринято для гореанских рабынь, к свободным женщинам следует обратиться — «Госпожа», а к свободным мужчинам — «Господин».
— Я прошу Вашего прощения, Госпожа! — прорыдала девушка. — Простите меня, пожалуйста, я прошу Вас об этом!
— Она пока еще плохо знакома с ошейником, — принес я свои извинения свободной женщине. — Я думаю, что она даже теперь не полностью понимает его сущности. Но, я все же думаю, что, возможно, сейчас она понимает его значение гораздо лучше, чем несколько моментов назад. Мне убить ее?
Услышав мой вопрос, Фэйка вскрикнула от ужаса и, неудержимо задрожав, подползла на животе к свободной женщине и, обхватив ее ноги и опустив голову, принялась покрывать их отчаянными, умиротворяющими поцелуями.
— Пожалуйста, простите животное! — всхлипывала Фэйка. — Животное просит Вашего прощения! Пожалуйста, Госпожа! Пожалуйста, добрая, красивая, благородная Госпожа! Простите Фэйку, пожалуйста, простите Фэйку, она всего лишь рабыня!
Я смотрел на лежавшую на земле Фэйку. Думаю, что теперь, когда ее жизнь, за дерзость и неподобающее поведение, отдана в руки свободной женщины, она поняла значение своего ошейника куда лучше прежнего. Теперь он понимает, что именно может быть с ней сделано. Отныне она уже не забудет, что ее жизнь в полной, абсолютной власти ее Господина. Возможно, только сейчас до нее полностью дошло, чем это может для нее закончиться, и что значит быть гореанской рабыней.
— Сожалеешь ли Ты о том, что Вы сделала? — спросила свободная женщина.
— Да, да, да, да, да, Госпожа! — прорыдала Фэйка, прижимая голову к земле, оказывая тем почтение к той, кто была в тысячу раз, нет, бесконечно, выше ее, свободной женщине — крестьянке.
— Ты можешь жить, — сказала свободная женщина.
— Спасибо, Госпожа! — всхлипнула рабыня, не поднимая головы, вздрагивая то неудержимых рыданий, у ног свободной женщины.
— Ты извлекла для себя какой-нибудь урок из этого, Фэйка? — спросил я.
— Да, Господин.
— Какой именно?
— То, что я — рабыня, — ответила она.
— Больше не забывай об этом, Фэйка.
— Да, Господин, — с жаром воскликнула рабыня.
— Вы останетесь на ночь? — поинтересовалась свободная женщина.
— С Вашего разрешения, — ответил я.
— Вам рады здесь, — сказала она. — Но свое животное Вы должны будете отправить спать снаружи.
Я мельком взглянул в Фэйку. Она все еще вздрагивала. Полагаю, еще, по крайней мере, какое-то время ей будет нелегко свыкнуться с новым пониманием истинной природы ее новых условий существования.