— А я и не прошу твоего уважения, — ответила ей женщина. — И более того, я не нуждаюсь в нем, и больше не хочу его. Есть вещи, которые лучше и глубже, чем уважение. Те, которые я только что изучила. К тому же, скоро мы обе будем порабощены, и тогда ни одна из нас не будет наделена правом на этот товар. Наше положение, уверяю Тебя, будет намного глубже и ближе к природе, чтобы задумываться еще и об уважении. Я прошу у Тебя, скорее понимания и немного любви.
— Я ненавижу Тебя! — выплюнула девушка.
— Как хочешь, — расстроено вздохнула женщина.
Внезапно дочь бросилась к ней и ударила. Мать негромко вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли, и еще больше вытянула ноги, но даже не попыталась защититься, или удар в ответ.
— Ненавистная шлюха! — прошипела дочь.
— Это так трудно для Тебя понять, что я, точно так же как и Ты являюсь женщиной, — спросила мать, — даже теперь, когда я такая же голая и в ошейнике, как и Ты сама?
— Шлюха! — презрительно бросила дочь.
— А не из-за того ли Ты сердишься, — вдруг спросила женщина, — что некоторые мужчины могли бы предпочесть меня Тебе?
— Нет! — резко ответила девушка.
— Не в том ли дело, что Тебе стало жаль, что не Ты, а я была прикована цепью к скамье, беспомощно выставленная для удовольствий незнакомцев?
— Нет! — сердито бросила дочь.
— Неужели Ты действительно так ревнуешь ко мне? — спросила женщина.
— Нет, нет! — почти закричала дочь.
— Да тише, Вы обе, — шикнула на них одна из женщин на цепи. — Из-за вас двоих могут выпороть нас всех.
— Мама, — прошептала девушка. — Я на цепи, я голая, и мне страшно!
— Конечно, моя дорогая, — сказала женщина, и сев позвала дочь к себе: — Иди ко мне милая.
Она нежно обхватила свою дочь руками, и прижала ее голову к своему плечу.
— Что теперь будет с нами? — всхлипнула девушка.
— Мы обе станем рабынями, — тихо сказала женщина, целуя дочь висок.
— И мужчины будут делать с нами все что захотят, полностью? — прошептала девушка.
— Конечно, — кивнула мать.
— И мы будем существовать только для их обслуживания и удовольствия? — спросила девушка.
— Да, — подтвердила мать, снова целуя ее.
— Я хочу это, мама, — вдруг призналась дочь.
— Я знаю, — успокаивающе сказала мать.
— Насколько же я, наверное, ужасна, — всхлипнула девушка.
— Нет, нет, только не Ты, — улыбнулась мать, гладя дочь по голове.
— Мы — рабыни, мама? — спросила девушка.
— Да, дорогая, — ответила мать, целуя ее. — А теперь, отдыхай.
— Я люблю Тебя, мама, — призналась дочь.
— И я Тебя очень люблю, дочка, — сказала мать.
— Спокойной ночи, мама, — шепнула девушка, — спокойной ночи номер 261.
— Спокойной ночи, номер 437, - нежно сказала женщина, — Спи доченька.
Я почувствовал руку на своем плече.
— Пора подниматься, — объявил Минкон.
Сев на одеялах, я осмотрелся. У стены, где держали пленниц, уже было пусто. Крепко же я заснул, что не услышал, как их вывели из зала.
— Вот, — Минкон протянул мне пакет с письмами. — Они — все здесь.
— А откуда Ты знаешь, что я понесу их? — поинтересовался я.
— А разве нет? — удивился он.
— Да, — вздохнул я и, забрав пакет, затолкал его под тунику.
— Я также доставил твое оружие, и остальные вещи, — сообщил Минкон. — Талон на Фэйку у Тебя где?
— Здесь, — ответил я. — В моем кошельке.
— Большую часть девок уже разобрали, — проворчал он.
— Странно, еще же рано? — удивился я.
— На самом деле, не так чтобы очень, друг мой, — заметил он. — Вон, даже Хурта проснулся.
— Так поздно? — изумился я.
Водилась за Хуртой такая особенность, парень любил поспать подольше, и часто просыпался уже после рассвета. Но, честно говоря, я иногда тоже позволял себе подобную вольность, особенно после приятно проведенного вечера с выпивкой и рабынями.
— Ну, в общем, да, — кивнул Минкон, и добавил: — Он и Боадиссия ждут Тебя, снаружи.
— Я должен поговорить с ними, — сказал я. — Необходимо сообщить им об опасностях, с которыми мы можем столкнуться. Они могут отказаться сопровождать меня.
— Я уже поговорил с ними на эту тему, — успокоил меня Минкон. — Боадиссия полна решимости идти в Ар. Кажется, она хочет найти там ответ на некую тайну, имеющую отношение к ее прошлому. А Хурту этим вообще напугать невозможно.
— Естественно, — буркнул я.
— Он ищет приключений, — пожал плечами Минкон.
— Ну и замечательно, — махнул я рукой.
— К тому же Ты ему нравишься, — усмехнулся наемник.
— С чего бы? — полюбопытствовал я.
— Да он ценит любого, кто с удовольствием слушает его поэзию, — засмеялся Минкон.
— С удовольствием? — возмутился я.
— Он уже сочинил стихотворение этим утром, — сообщил Минкон. — Он считает его смешным. Этакой веселой дразнилкой людей, которые спят допоздна.
— Хурта сочинил такое? — уточнил я.
— Ага, — улыбнулся Минкон. — Кроме того, кроме приключений и тому подобного, как мне показалось, он расценивает это, как дело аларов.
— В каком смысле? — спросил я.
— Он планирует разведать земли Ара, и решить, стоят ли они того, чтобы аларам их захватывать.
— Похоже, парень и в самом деле не совсем понимает того, что сейчас происходит, — заметил я.
— Это точно, — согласился со мной Минкон.
— Пойду я поднимать Фэйку, — вздохнул я.
— Твои вещи вон там, — показал наемник.
Через несколько енов я уже спускался по ступеням Сэмниума, следовавшая за мной Фэйка несла мой дорожный мешок.
— Тал Рариус! — обрадовано выкрикнул Хурта.
— Тал Рариус! — отозвался я.
— Приветствую, — поздоровалась Боадиссия.
— И Тебе привет, — ответил я ей.
Улыбающаяся девушка, в своем длинном аларском платье, показалась мне чрезвычайно привлекательной этим утром. Мне показалось, что она теперь носила его несколько по-другому, подпоясана она была немного туже. По крайней мере, все прелести ее фигуры теперь стали намного очевиднее. Похоже, придется с ней поговорить об этом. Скорее всего, девчонка просто не может представить себе того, что ее вид мог бы сделать с мужчинами, как он мог бы возбудить и повлиять на них, особенно на сильных мужчин. С тех пор, как мы предложили ее парням в лагере извозчиков, заработав на этом кое-какую медь, с ней начали происходить на первый взгляд неуловимые изменения. Вот только неуловимость этих изменений исчезала с каждым днем, а сами они становилось все более очевидными. Могло показаться, что она становилась все более ослепительной и все более женственной. Трудно было не заметить, что она даже свой желтый металлический кулон на шее стала носить иначе, теперь он висел вплотную к горлу. Шнурок был дважды обмотан вокруг ее шеи.
— Всего Вам хорошего! Всем Вам! — сказал Минкон, и мы попрощались с ним.
— И даже Тебе, маленькая, соблазнительная, порабощенная Фэйка, желаю всего хорошего, — улыбнулся он.
— Спасибо, Господин, — поклонилась она. — И я тоже желаю Вам всего хорошего.
Наемник обернулся и сделал знак охраннику. Тот приблизился и Минкон заговорил с ним, как если бы мы были ему совершенно незнакомы, неизвестны ему, и только что выведены из Сэмниума.
— Помести этих гражданских вместе с другими, — приказал он. — И вместе с им подобными выставь вон из города.
— Пошевеливайтесь, — буркнул наш конвоир, вставая позади нас, и подталкивая своим копьем. — Туда. Двигайтесь к остальным.
— Не сопротивляйся, — предупредил я Хурту.
— Да ладно, — согласно кивнул он.
— Ой! — внезапно вскрикнула Фэйка.
Охранник, очевидно, решив поразвлечься, дотронулся до нее наконечником своего копья, скорее всего просунув его между ног рабыни и двинув вверх, пощекотав внутреннюю поверхность ее бедра.
Когда мы проходили мимо другого солдата, девушка вскрикнула снова. Этот приподнял подол ее короткой туники острием своего меча, видимо решив полюбоваться ее бедрами.
Мы как раз подходили к многочисленной группе горожан.
— Господин, — позвала меня Фэйка.
— Да, — бросил я.
— Пусть это будет Ваша, — попросила она.
Я присмотрелся к ней. Трудно был не заметить, что внимание, которое она получила, весьма возбудило девушку. Беспощадный металл оружия мужчин, коснувшись кожи ее ног и живота, пробудил потребности рабыни. Внимание, что она получила, иногда называются нежностью стали господина, особенно в тех случаях, когда оружие касаются тела рабыни. А ведь она провела ночь в одиночестве, на цепи, ожидая, когда за ней придут, сверят ее товарный номер и заберут.
Она отвернулась от меня, и вздрогнула, услышав шорох моего клинка покидающего ножны. Она выпрямилась в струну и напряженно ждала. Как она была соблазнительна в этот момент! Я выждал нескольких мгновений, а затем легко коснулся ее, медленно провел мечом вверх по бедру, приподнимая подол, и давая ей почувствовать свежий ветерок на своих прелестях. Спустя некоторое время, когда я счел нужным, я отдернул острие, позволяя ткани упасть на прежнее место.
— Пожалуйста, Господин, — взмолилась рабыня.
— Возможно, сегодня вечером, — пообещал я.
— Замечательно, — послышался грубый мужской голос. — А теперь, двигайтесь!
Я вложил меч в ножны и, вместе с Хуртой и Боадиссией, в сопровождении возбужденной Фэйки, смешавшись с толпой горожан, отправился по Авеню Админиуса к большим воротам Торкадино.
— Как же это должно быть ужасно, быть рабыней, — сказала Боадиссия, — и быть обязанной подчиниться любым мужчинам, чего бы они от нее не захотели.
Я промолчал.
— Разве Вы так не думаете? — пристала она ко мне.
— Что Ты имеешь в виду? — решил уточнить я.
— Я про касание тела рабыни их сталью, — пояснила она, — как это сделали с нашей бедной маленькой Фэйкой.
— Что-то я не замечал раньше, чтобы Ты настолько заботилась о ней, — сказал я.
— Ну, она же твоя очаровательная маленькая глупенькая рабыня, — снисходительно улыбнулась Боадиссия.