зненную энергию и здоровье. Все палатки были расположены в строгом геометрическом порядке, формируя прямые улицы. За этим следили инженеры, заранее натягивая ограничительные веревки.
— Смотри, — обратила мое внимание Боадиссия.
— Вижу, — кивнул я.
Заметив, что стала объектом нашего внимания девушка, лежавшая на боку, прямо на земле, отпрянула, прижимаясь спину к толстому, приблизительно восемь дюймов в диаметре, столбу, закопанному в грунт. Она избегала встречаться с нами взглядом. Она была полностью раздета, и, судя по тому насколько грязна, провела здесь уже довольно долгое время. От столба девушка могла отойти не дальше, чем четыре фута. Дальше ее не пускала цепь, три раза в тугую обмотанная вокруг столба, в специально прорубленной канавке, и дважды на шее рабыни. На обоих концах цепи красовались висячие замки.
— Эй, девушка, — позвал я ее.
Услышав меня, она тут же вскарабкалась на колени, все так же не поднимая головы и тихо заскулила.
— Она не немая, — решила Боадиссия.
— Скорее всего, она находится под наказанием «самка четвероногого животного», — объяснил я.
Девушка вновь заскулила, жалобно глядя на нас, и утвердительно покивав головой, снова опустила голову.
— Ох, — выдохнула Боадиссия.
При таком виде наказания женщине запрещена человеческая речь, и человеческое положение, в том смысле, что ей не разрешают вставать на две ноги. Передвигаться она может только на четвереньках, если только не получит команду перекатываться, или любую другую команду, подходящую для домашнего животного. Еду ей будут бросать прямо в нее или, в лучшем случае, в стоящую на земле миску. Но в любом случае питаться она должна, не пользуясь своим руками. Ее могут, конечно, покормить и с рук, но опять же, касаться еды своими руками она не имеет права. Ее могут обучить различным трюкам. Иногда, подобно дрессированному животному, наказанных таким способом, приучают реагировать на команды из произвольного набора звуков, дабы в обращении с ними не использовать человеческую речь вообще. Если хозяин окажется недоволен темпами дрессировки, женщину, конечно, ждет дополнительное наказание, впрочем, как и любое другое животное в подобной ситуации. Ну и конечно используют ее для своих удовольствий исключительно в позиции четвероногого животного. Подобное отношение к рабыне часто используется не только в качестве наказания, но также может фигурировать в приучении новой девушки к ее теперешнему состоянию. Оно помогает ей понять, кем она теперь является, то есть животным, полностью подчиняющимся своему владельцу. Спустя некоторое время, иногда всего несколько анов, нахождения в таком состоянии, она начинает безмолвно, но красноречиво умолять, теми способами, какими только может, разрешить ей служить своему владельцу путями, более типичными для нормальной рабыни, путями, в которых ее неволя может проявиться гораздо более полно и приятно для него, теми путями, в которых задействована большая сложность и широта сознательного подчинения, возможного только у человеческого существа. Чтобы удостовериться, и избежать возможного недопонимания, вполне возможного в такой ситуации, рабовладелец, обычно на короткое время, несколько инов, не больше, дает женщине возможность говорить, и за отпущенное время она должна высказать свои просьбы, в надежде заслужить его расположение. Если хозяин окажется не удовлетворен ее мольбами, конечно, она будет быстро возвращена к прежнему состоянию четвероногого животного, а кроме того, за то, что ему пришлось потратить впустую свое время, женщину может ждать дополнительное наказание, обычно плеть.
Мы продолжали двигаться по территории лагеря. По моим расчетам, если нас не задержат, то через несколько енов мы должны упереться во внешний ряд укреплений, скорее всего представляющий все те же насыпи и рвы, защищающие осаждающую армию от возможного нападения извне деблокирующих войск.
— О, глянь-ка, — ткнул пальцем Хурта немного в сторону от нашего маршрута, — там загон для лагерных девок.
Мы как раз проходили мимо огороженного забором загона, частично разбитого на небольшие ячейки-загоны, частично заставленного клетками. Судя по размеру воинского лагеря, я бы предположил, что этот загон далеко не единственный. В таких местах держат общественных женщин, рабынь для удовольствий солдат. Гореанин редко обходится без женщин. Таких девушек поставляют, обычно сразу большими партиями, работорговцы имеющие контракт с армией. Рабынь могут использовать по назначению прямо в их загонах или, что более распространено, их посылают в палатки мужчин, заплативших арендную плату, обычно за ночь. Утром женщин возвращают в загоны их владельцев. Снаружи, неподалеку от входа в этот загон, в таком месте, где все приходящие и уходящие девушки могли видеть, была установлена нехитрая конструкция трех толстых деревянных брусков, два из которых были вкопаны в землю вертикально, я третий, горизонтальный, соединял их поверху. В нижней грани горизонтального бруса имелось стальное кольцо, с которого свисали шнуры. Эти шнуры заканчивались на скрещенных запястьях поднятых над головой рук весьма привлекательной пленницы. Из внешнего торца горизонтального бруса, с обращенной к нам стороны, торчали два крюка, на которых висела табличка. Крюки были вбиты намертво, а вот таблички можно было менять в зависимости от допущенных ошибки, недостатка или нарушения. Конкретно на этой табличке было написано: «Я не доставила полного удовольствия своему владельцу ночи. Накажите меня. Используйте плеть слева». Слева от девушки, на вертикальном брусе, с вбитого в него крюка свисала пятиременная гореанская рабская плеть.
— Подождите, — сказала Боадиссия.
— Что еще? — спросил я.
— Ей не были полностью довольны, — заметила Боадиссия.
Девушка, привязанная к конструкции, услышав наши голоса за своей спиной, испуганно напрягалась.
— Похоже на то, — кивнул я.
— И Ты не собираешься бить ее? — поинтересовалась Боадиссия.
— Думаю, что она уже хорошо наказана, — ответил я.
Конечно, свой вывод я сделал взглянув на спину девушки. Думаю, что лишь часть из тех полос, что сейчас украшали ее спину появилась благодаря проходящим мимо мужчинам, а большинство, скорее всего, досталось ей от хозяина еще до того как она оказалась здесь. Рабовладелец должен гарантировать себя, что произошедшее этой ночью, независимо от того, что именно произошло, не повторялось впредь, а сама женщина раз и навсегда уяснила, что ни на что меньшее, чем прекрасная работа ее господин не согласен. Рабыне не позволены недостатки в ее служении. Не для того ее покупали. Ей нечего ожидать предупреждений и уговоров. Коррекция ее действий будет незамедлительная и всегда жестокая.
— Мужчины слабы, — заявила Боадиссия и, подойдя к крюку и сняв с него плеть, позвала: — Девка!
— Да, Госпожа, — отозвалась напуганная рабыня.
— Оставь ее в покое, — сказал я. — Ты же видишь, что ей уже и так основательно досталось.
— Кто Ты? — спросила Боадиссия.
— Рабыня, Госпожа, — задрожав, ответила невольница, и ее маленькие ладошки вцепились в шнуры над тугими петлями.
— Это значит, что твои владельцы должны быть довольны Тобой, — напомнила ей Боадиссия.
— Да, Госпожа.
— Полностью довольны, — добавила она.
— Да, Госпожа, — всхлипнула рабыня.
— Но Тобой они довольны не были, — заметила Боадиссия.
— Нет, Госпожа, — дрожащим голосом призналась девушка.
— Значит, Ты должна быть наказана, — подытожила Боадиссия.
— Да, Госпожа, — простонала привязанная невольница.
— Она уже наказана, — попытался я успокоить Боадиссию. — Окажи ей милосердие.
— Нет, — бросила та.
— Девушка, — обратился я к рабыне.
— Да, Господин! — страстно крикнула она.
— Ты намерена улучшить свое служение в будущем? — спросил я.
— Да, Господин! — воскликнула наказанная.
— И Ты будешь стремиться стать мечтой о совершенстве для твоих владельцев, независимо от того как долго Ты будешь служить тому или иному из них?
— Да, Господин! Да Господин! — выкрикнула она.
— Вот видишь, Боадиссия, — сказал я.
— Она врет, — заявила Боадиссия. — Я — женщина. Я это вижу.
— Нет, Госпожа! — заплакала рабыня.
— Ты врешь мне? — спросил я девушку.
— Нет! Нет, Господин! — залилась та слезами.
— Я ей верю, — кивнул я. — Давайте уже продолжим наш путь.
— Похоже, Ты оказался терпимее меня к проштрафившейся рабыне, — усмехнулась Боадиссия.
— Пойдем скорее, — позвал я ее.
— Еще нет, — отрезала она.
— Да хватит Тебе уже, — проворчал Хурта.
— Я знаю женщин, — заявила Боадиссия. — Я сама, одна из них. Если Вы будете слабы с ними, то они заберут Ваше мужество и уничтожат Вас. Зато, если Вы будете с ними решительны, то они вылижут ваши ноги, и сделают это с благодарностью.
Она коснулась тела рабыни плетью, и спросила:
— Ты со мной согласна?
— Да, Госпожа, — всхлипнула невольница.
— Если Вы не проявляете к рабыням строгости, — заметила Боадиссия, — они становятся небрежными, затем высокомерными, а затем начнут притворяться свободными людьми.
— В этом я с Тобой, пожалуй, соглашусь, — кивнул я.
— Их должно держать в безукоризненной дисциплине, — сказала Боадиссия, — в абсолютно бескомпромиссной и безупречной дисциплине.
— Конечно, — признал я.
Боадиссия занесла плеть. Как же она ненавидела эту рабыню! Иногда мне трудно понять ненависть свободной женщины к ее порабощенной сестре. Полагаю, всему виной, злобная ревность женщины, которой достался печальный жизненный путь, дорога, рекомендуемая ей многими, но оказавшись на которой она обнаружила, что ведет эта дорога в никуда, что в конце ее ждут лишь предельное расстройство, страдания и полное отсутствие удовольствия от жизни. Ни одна женщина не может быть счастлива, пока она не займет свое место предназначенное ей природой.
— Не бей ее, — сказал я.
— Я — свободная женщина, — напомнила мне Боадиссия, — и я могу делать то, что и как мне нравится.