— Он самый, — подтвердил тот, подняв голову и бросив на меня короткий взгляд через плечо. — Вам всем придется высадится здесь для проверки, а потом, те, кто ее пройдет, сядут снова. Не расчитывайте на возврат денег, если Вы не пройдете контроль. За подобные случаи компания не несет ответственности.
— Мы всего в дне пути от Ара, — заметил один из пассажиров.
— Там заграждение, — сказал другой, подойдя ко мне и вставая рядом у перил.
— Смотрите, — указал третий, присоединяясь к нам. — Гляньте-ка на того бедного слина.
Он указал на небольшую фигуру подле поста проверке, насаженную на высокий шест, поднятую футов на двадцать над головами беженцев.
Там в толпе, присутствуют солдаты в пурпурных плащах и шлемах, — сообщил я соседям, внезапно заметив старых знакомых.
Давненько я не видел солдат в такой форме, как раз со времен реставрации Марленуса, когда Убар Убаров вернувшись в Ар, низложил узурпатора Цернуса.
— Это — Таурентианцы, члены элитного отряда дворцовой гвардии, — объяснил мужчина стоявший рядом со мной.
— Отряды таурентианцев были расформированы в 10119 годы, — заметил я.
— Они вернули к себе доверие, — объяснил мужчина.
— А Вы разве не слышали? — удивился второй.
— Нет, — ответил я.
Честно говоря, эта информация, а особенно то, что я своими глазами увидел таурентианцев, меня сильно встревожила. Подобные бойцы, с их понятиями о чести мундира, их отождествлением себя с их собственными отрядами, с их преданностью только своим непосредственным командующим, с их статусом, привилегиям и навыкам, их близостью к столь манящим рычагам власти, дает в их руки возможность возводить на престол и смещать убаров.
— Это произошло как раз в этом году, — сообщил мне мужчина.
— Они — отличные солдаты, — заметил второй.
— Я знаю, — кивнул я.
Мне ли не знать. Я уже имел случай встречаться с ними в бою, на песке Стадиона Клинков. Существует миф, основанный на их положение в городе, что таурентианцы избалованы и мягкотелы. Так вот этот миф — ложь. Они — элитные войска, отлично обученные и преданные их командующим. Далеко не каждый желающий может получить доступ к их желанным рангам, попутно узнав, что его блестящее владение оружием, оказывается посредственным если не плохим по сравнению с предъявляемыми требованиями.
Сейчас шел 10130 год от основания Ара. В хронологии Порт-Кара это был 11-й год Суверенитета Совета Капитанов. В те времена, когда я с ними познакомился, их капитаном был Сафроникус из Ара. А Серемидес с Тироса, в те дни, был высшим генералом Ара, и назначен он был под влиянием Цернуса, того самого, кто вскоре должен был занять трон Ара, заменив уважаемого всеми героя, Максимуса Хегезия Квинтилиуса из Ара, который ранее ввел Цернуса, предпринимателя и работорговца, в касту воинов. Максимус Хегезий Квинтилиус был позже найден убитым в его собственных садах удовольствий, а заподозренную в его убийстве, укусившую его девушку, убили таурентианцы прежде, чем она смогла дать показания. Конечно, подобное назначение на столь высокий пост, выходца с Тироса, несколько позже было бы невероятно, в виду быстро развивающихся трений между Аром и Косом, и его могущественным союзником Тиросом. Эти трения, в значительной степени были следствием конкуренции указанных игроков в долине Воска. После победы Марленуса и свержения Цернуса, столь недолго пробывшего Убаром, я снова увидел обоих, Сафроникуса и Серемидеса перед троном, но на этот раз в цепях. Оба они, вместе с другими высшими офицерами, уличенными в измене, были в цепях отправлены в Порт-Кар, на продажу в качестве галерных рабов.
Одна из фигур в фиолетовом плаще и шлеме стоявшая впереди остальных у обочины дороги, подняла руку.
Наш кучер, не мешкая, натянул поводья, останавливая своего недовольно заворчавшего тарлариона. Наш двухколесный экипаж медленно остановился.
— Пассажирам надо выйти и построиться в колонну, справа от фургона, — подсказал водитель, который, похоже, попал в такую ситуацию не в первый раз. — Пока суд да дело, я отгоню фургон на ту строну ограждения. Найдете меня там, в колонне прочих фургонов.
— Как мы пройдем проверку? — шепотом спросила меня Боадиссия, которой я помог спуститься из кузова повозки. — У Тебя же больше нет писем.
— Не знаю, но думаю, что у большинства людей здесь тоже нет писем, — ответил я, бдительно следя за тем, кто назвал себя Филебасом, утверждая, что он виноторговец из Торкадино. Я не собирался давать ему ни малейшего шанса скрыться от меня. Если бы письма потребовались, и он попытался представить их, то я бы не оставил этот факт без своего внимания. Я бы также нашел возможность переломать ему руки и ноги.
— Ожидание, ожидание, — проворчал Хурта. — Я думаю, что сочиню стихотворение на тему презрения к бюрократии.
— Хорошая идея, — признал я.
— Сделано! — объявил он.
— Что сделано? — не понял я.
— Короткое стихотворение, — сообщил он. — Хочешь послушать его?
— Оно должно быть достаточно коротким, — предупредил я.
— Ага, — радостно закивал головой Хурта.
— Буду рад услышать его, — сказал я, не сводя глаз с так называемого Филебаса.
— Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — начал Хурта.
— Подожди, — остановил его я. — В твоем стихотворении что, только одно слово?
Я заподозрил, что проник в тайну столь быстрого завершения его поэмы.
— Нет, — ответил Хурта, — уже больше полдюжины. — Сам посчитай. Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди.
— Ну да, — согласился я, — пожалуй Ты прав.
Колонна продвинулась на несколько шагов. Я не выпускал из виду так называемого Филебаса.
— Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — продекламировал Хурта.
— Ты что, начал сначала? — поинтересовался я.
— Нет, — заявил поэт, — я продолжаю с того места, где Ты меня прервал. Так Ты хочешь услышать все стихотворение?
— Да, конечно, — заверил его я.
Честно говоря, я уже начал подозревать, что определенная вежливость, сохранившаяся от моего английского воспитания, до настоящего времени расценивавшаяся как в значительной мере невинная причуда, не могла полностью избавить меня от случайных неудобств.
— Тогда не прерывай, — проворчал Хурта.
— Ну, извини, — сказал я.
— Эти очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди очень длинны, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди.
— Да, они такие, — поддержал я его.
— Чего? — оторвался от декламации Хурта.
— Эти очереди, — объяснил я, — они и правда длинные.
— Ага, — согласился Хурта, несколько подозрительно посмотрев на меня. — Пожалуйста, не прерывай меня.
— Извини, — хихикнул я.
В конце концов, не так часто выпадает такому обычному человеку как я, получают шанс побыть рядом с поэтом.
— Ты — само остроумие, — заметила Боадиссия.
— Спасибо, — поблагодарил я, хотя по тону ее голоса я заподозрил, что комплимент не стоило принимать за чистую монету.
Думаю, что в девушке взыграла ее привязанность к коренастому ларлу Хурте. Причем, в данном случае ее любовь к поэзии стояла далеко не на первом месте. Я оглянулся, взглянув на Фэйку. Она улыбалась. Я не сомневался, что с интеллектом у этой девушки все в порядке. Заметив, что стала объектом моего пристального внимания, она быстро опустила голову, даже более кротко чем, возможно, требовалось при этих обстоятельствах. В конце концов, на ее шее красовался мой ошейник.
— Радуйся, что Хурта не поверг Тебя на землю своим любимым ударом, — сказала Боадиссия.
— Я радуюсь, — заверил я девушку. — Радуюсь.
— Ну что, я могу продолжить? — капризно поинтересовался Хурта.
— Пожалуйста-пожалуйста, — сказал я.
— Эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, они выматывают меня, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — продолжил Хурта.
Этому я вполне мог поверить, но от комментария я воздержался.
— Как мне не нравятся они, эти длинные очереди, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — прочитал поэт.
— Это все? — с надеждой спросил я.
— Это — первый куплет, — огорчил меня Хурта. — Кроме того, мне надо отдышаться.
— Мне показалось, что Ты сказал, что это короткое стихотворение, — заметил я.
— Тебе не надо слушать, если Ты того не желаешь, — обиженно сказал Хурта. — Я могу рассказать его Боадиссии.
— Нет, нет, — успокоил я алара. — Я только думал, что Ты говорил, что Ты сочинил короткое стихотворение.
— Оно таким и было, когда я сказал это, — пояснил он. — Но я с тех пор расширил это. Разве предмет не кажется достойным Вам более существенного рассмотрения?
— Конечно, — улыбнулся я.
Тем временем наша собственная очередь продвинулась лишь на несколько шагов.
— Тебе оно не понравилось? — спросил Хурта.
— Оно замечательно, — заверил его я. — Только, вот я не уверен, что оно столь же превосходно как многие из других твоих стихов.
— А что не так с этим? — заинтересовался сочинитель.
— Возможно, оно показалось мне немного длинноватым, — объяснил я. — Кроме того, оно может быть немного повторяющееся.
— Повторяющееся? — недоверчиво переспросил он.
— Да, — подтвердил я. — Например, касательно слова «очереди».
Разговаривая с Хуртой, а продолжал бдительно следить за товарищем передо мной, заявившим, что он — Филебас, якобы виноторговец из Торкадино.
Хурта рассмеялся до слез, и даже схватил меня за руку. Следить за Филебасом, сразу стало труднее, и я забеспокоился, как бы он не воспользовался этой возможностью, и не бросился наутек.
— Мой бедный, дорогой, добрый друг, — заявил Хурта. — Как же Ты простодушен! Как мало Ты знаешь о поэзии! Эти длина и повторяемость — преднамеренные. Конечно, я попытался передать тонкую аллегорию нескончаемости, выражая и передавая не в какой-то неясной манере, а в той, которую, возможно, Ты не пока еще полностью ухватил, иссушающую утомительность бюрократического насилия над духом и чувствами мужчины!