осостоянии Ара, то он должен действовать, а раз он все еще не предпринял каких-либо активных действий, как регент, то, по-видимому, всему виной нехватка информации, или возможно, определенный неоправданный оптимизм, или простодушная невинность или наивность. Такое весьма распространено среди идеалистов, мягкодушных созерцателей, доверчивых душечек, пленников пустословия, ослепленных прожектами и мечтами, необдуманно переносящих свое собственное благодушие на ларла и лес, скептически относящихся к действительности, рассматривающих мир с точки зрения цветка. Каким утешением будет для других, если эти романтики выживут и, в конечном счете, обнаружат, что живут в реальном мире, и к своему разочарованию вынуждены будут признать, что именно их ошибки привели к урожаю глупости, и отныне им придется своими глазами наблюдать крах их цивилизации, на своей шкуре почувствовать что происходит, когда под клинками власти и реальности рушится их придуманный мирок.
— А что на счет Серемидеса, высшего генерала? — спросил я. — Разве он не мог бы занять трон?
— Это еще невероятнее, — отмахнулся мужчина. — Он столь же предан Убару, как камни Центральной Башни.
— Понятно, — кивнул я.
Конечно, мой вопрос был вызван, не просто очевидным соображением, что плащ Убара мог бы показаться привлекательным призом честолюбивому и сильному мужчине, а трезвым пониманием того, что Ар оказался в глубоком кризисе, знали ли об этом его жители или нет. В такие времена, в свете неудач и неэффективности некомпетентной гражданской администрации, далеко не редкостью является то, что военные, видя, что должно быть сделано, а зачастую просто следую инстинкту самосохранения, вынуждены брать лидерство в свои руки и пытаться внушить остальным свою энергию, дисциплину и порядок, без которых катастрофа становится неизбежной.
— Но ведь не может быть, что управление Аром будет долго оставаться под регентством, — заметил я.
— Ожидается, что Марленус скоро вернется в город, — пожал он плечами.
— А что будет, если он не вернется так скоро как это необходимо? — поинтересовался я.
— Есть другая возможность, — сообщил горожанин, — и весьма интересная.
— И какая же, если не секрет? — полюбопытствовал я.
— Убара, — ответил он.
— Убара? — не понял я.
— Та, кто была, дочерью Марленуса, пока он не отрекся от нее, — пояснил он.
— Кто? — пораженно спросил я.
— Талена, — услышал я. — Вы слышали о ней?
— Да, приходилось, — растерянно ответил я.
— Марленус был недоволен ей, — поведал мне товарищ. — Это имело какое-то отношение к неким делам в Северных лесах. Он проклял ее, и заявил, что она больше не его дочь. В течение многих лет она жила в безвестности, уединении в Центральной Башне. Теперь, в отсутствии Марленуса, и с великодушного позволения Гнея Лелиуса, она снова появилась на улицах Ара.
— Я так понимаю, что это было сделано в разрез с желанием Марленуса, — заметил я.
— Марленуса здесь нет, — пожал горожанин плечами.
— А с какой стати о ней думают как о возможной Убаре? — осведомился я. — Ведь с тех пор, как Марленус отказался от нее, юридически она больше не его дочь.
— Я не писец-законник, — сказал он, — и в этих тонкостях не разбираюсь.
— Я даже не уверен, что у нее есть Домашний Камень, — предположил я.
— Гней Лелиус разрешил ей поцеловать Домашний Камень, — сообщил он мне. — Это было сделано на публичной церемонии. Она — снова гражданка Ара.
— Похоже, что Гней Лелиус весьма щедрый и благородный товарищ, — заметил я.
— О, да! Он — покровитель искусств. Он основал новые парки и музеи, и этим он завоевал поддержку элиты. Я и сам поддерживаю его, поскольку он простил некоторые виды долгов. Это значительно ослабило мое финансовое бремя. Низшие касты тоже любят его, поскольку он часто, за свой счет, бесплатно раздает хлеб и пагу, а также спонсирует игры и гонки. А еще он объявил новые праздники. Он вообще сделал жизнь в Аре лучше и легче. Его поддерживают очень многие в городе.
— И Вы уверены, что он озабочен благосостоянием Ара? — осведомился я.
— Конечно же, — с энтузиазмом воскликнул он.
— А его трудно увидеть? — задал я крайне интересовавший меня вопрос.
— Ну, Вы же понимаете, что далеко не каждый может просто подойти к Центральной Башне и постучать в дверь, — усмехнулся мужчина.
— Понятное дело, — кивнул я.
— Но Гней Лелиус считает обязательным для себя быть доступным для людей, — сказал он. — И это еще одна причина, почему он так любим в городе.
— То есть простой человек может увидеть регента? — спросил я. — И не только издалека, как на государственных процессиях или в официальных ложах на стадионах?
— Конечно, — подтвердил мужчина.
Признаться, я был рад услышать это. Ведь в моих ножнах лежали срочные письма для Гнея Лелиуса и Серемидеса, и мне так или иначе необходимо доставить их по назначению. Причем сложность была в том, что передавать эти бумаги через подчиненных, мне крайне не хотелось. Откуда мне знать, кому здесь можно было доверять? Точно также у меня не было никакого желания пытаться попасть в коридоры Центральной Башни, чтобы сделать это на частной аудиенции у этих людей.
— И любой челок на самом деле может поговорить с ним? — уточнил я.
— Конечно, — заверил он меня.
— В таком случае, может, Вы знаете, когда он устраивает следующую аудиенцию? — поинтересовался я.
— Через два дня, — с готовностью сообщил наш собеседник.
— Это не в день ли суда? — осведомился я.
Это теперь нечто большее, — со страстью объяснил он. — Это — один из новых праздников, день Великодушия и Петиций.
— Превосходно, — поддержал я его пыл.
— Посетители собираются около Центральной Башни на Проспекте, — сообщил он.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— А Вы хотели поговорить с ним о чем-то? — полюбопытствовал мужчина.
— Я думал, что было бы неплохо, по крайней мере, посмотреть на него.
— О, Вы увидите, он — очаровательный человек, — заверил меня он.
— Уверен в этом, — сказал я.
— Множество незначительных прошений удовлетворяется в этот день, — поведал он, — и некоторые из серьезных. Безусловно, это полностью зависит, по крайней мере, в случаях серьезных петиций, от справедливости ходатайства.
— Понятно, — кивнул я.
— Те, кто желает подать прошение, должны занять место на веревке, — предупредил мужчина.
— А что это значит? — не понял я.
— Дело в том, что регент, при всем желании, не может дать аудиенцию всем желающим, — пояснил он. — И те, кто желают попасть на аудиенции, надевают на себя Ленту Великодушия Гнея Лелиуса, которая повязывается вокруг тела, а через петлю на ней проходит веревка, фактически бархатный трос, ведущий к постаменту. Это помогает держать очередь прямо и регулирует количество просителей.
— Я понял, — кивнул я. — А каким образом человек может получить место на этой веревке? — полюбопытствовал я.
— Иногда это — рискованное дело, — поморщился мужчина.
— Это хорошо, — одобрительно проговорил Хурта, поглаживая топор.
— Полагаю, что разумнее всего занимать очередь пораньше? — предположил я.
— Кое-кто — встает там в четырнадцатом ане предыдущего дня.
— Понятно, — протянул я. — Спасибо, Гражданин.
— Вы могли бы попробовать в переулке Рабских Борделей Людмиллы, что позади проспекта Турии, — сказал он.
— Что попробовать? — не понял я.
— Поискать жилье, — пояснил он.
— Понятно, — кивнул я.
— Вы знаете, где это? — уточнил горожанин.
— Я знаю, где находится проспект Турии, — ответил я.
Этот проспект получил название в честь города расположенного в южном полушарии, кстати, несомненно, как жест дружелюбия со стороны Ара. Величественные туровые деревья вполне уместно высажены вдоль его тротуаров. Это — широкий проспект с обилием фонтанов. Он знаменит также роскошными магазинами.
— Это около улицы Клейм, — добавил я.
— Совершенно верно, — подтвердил он.
Улица Клейм, кстати, может действительно быть особой улицей, но, вообще-то в Аре это — целый район, получивший свое название из-за расположенных там предприятий, бизнес которых связан с работорговлей, и предметами, имеющими отношение к рабовладению. Именно там расположены главные работорговые дома города. Именно туда работорговцы доставляют своих пленниц. Там всегда, на оптовой или розничной основе, можно приобрести рабынь. Там же можно предложить свою цену за них на открытых аукционах. Главные невольничьи рынки тоже там. Например, Курулеанский. Там любой может также арендовать и использовать рабынь. Именно там, внутри тех мрачных зданий девушек дрессируют, великолепно и тщательно, интимным искусствам доставления изысканных удовольствий своим владельцам. Кроме того в том районе, можно купить такие необходимые предметы, как подходящая косметика для рабынь, простые, но привлекательные драгоценности, пригодные для рабынь, в частности серьги которые, в глазах гореан, будучи надеты на женщину закрепляют ее окончательное унижение, там торгуют рабскими духами, шелками, и тому подобными атрибутами. А где еще, как не в таком районе можно найти огромное разнообразие прочих полезных предметов для идентификации, хранения, обучения и наказания женщин, таких вещей как ошейники всевозможных размеров и конструкций, металлические и кожаные привязи, для шеи, запястий и лодыжек, начиная от простых шнуров и заканчивая устройствами для строгого контроля, ремни для рук и щиколоток, распорки для ног, колодки, железные пояса, чтобы предотвратить использование рабыни без разрешения владельца, наручники и кандалы с цепями любых типов и размеров, разноцветные шелковые веревки для связывания, некоторые с цепочками в качестве сердечника, различные цепи, и конечно, плети.
— Благодарю Вас, — сказал я. — Мы действительно попробуем это.
— Желаю Вам всего хорошего, — попрощался он.
— И Вам всего хорошего, уважаемый, — ответил я.
Горожанин развернулся и отправился по своим делам. Женщина, сидевшая около нас на одеяле, расстеленном на камнях, с полной корзиной сулов перед ней, посмотрела на нас и поинтересовалась: