— А как она относилась к рабыням? — осведомился он.
— Она считала себя неизмеримо выше их, — ответил я. — Она презирала, ненавидела их, и относилась к ним с большим презрением.
— Вполне логично, — признал он. — А как она общалась с ними.
— С высокомерием, — сообщил я, — обычно еще и с большой жестокостью.
— Понятно, — протянул он. — Ты можешь встать на колени, моя дорогая.
Боадиссия опустилась на колени.
— А Ты никогда не подозревала, моя дорогая, — спросил он, — что была рабыней?
— Я не мечтала, быть порабощенной, — прошептала она.
— Но Ты уже была рабыней, — усмехнулся мужчина.
— Да, — вынуждена была признать она.
— Интересный случай, — заметил он, — женщина, которая невольно юридически стала рабыней еще в младенчестве, только теперь, несколько енов назад, узнала о своем истинном статусе.
— Да, — согласился я.
— Но я боюсь, моя дорогая, — сказал он, — что Ты несколько неверно истолковала мой вопрос.
Она подняла свою голову, озадаченно посмотрев на него.
— Я спросил, не подозревала ли Ты когда-нибудь, что была рабыней.
Боадиссия опустила голову и густо покраснела.
— Отвечай, — велел он.
— Вы имеете в виду юридическую сторону дела? — сердито уточнила она.
— Я говорю о чем-то намного более глубоком, чем юридические тонкости, — пояснил он.
— Я не хочу отвечать на этот вопрос, — сказала она, глядя в пол.
— Говори, — резко бросил работорговец.
— Да, — призналась Боадиссия, — я подозревала это.
— Ты была рабыней уже с момента зачатия, — ухмыльнулся он. — Разведи колени. Шире.
Она подчинилась, но потом подняла голову, и посмотрела на нас наполовину с вызовом, наполовину в слезах.
— Да, — кивнул он, — пожалуй, с самого момента зачатия.
Девушка снова склонила голову и, перестав себя сдерживать, зарыдала.
— На поводок ее, — приказал работорговец.
Его недавно вошедший помощник накинул конец длинного рабского поводка на горло Боадиссии. Поводок был достаточно длинным, чтобы позволить использовать его множеством способов, например, для того, чтобы связать женщину или привязать, отдав ее на растерзание свистящей кожи, или, при желании, предоставить ей тело для более серьезного наказания плетью. Она испуганно посмотрела на нас, почувствовав себя взятой на поводок. Ее глаза встретились с глазами хозяина кабинета.
— Ты пришла сюда, стремясь узнать, кем Ты была, — усмехнулся он. — Что ж, Я полагаю, что теперь Ты все знаешь. Ты пришла сюда, чтобы найти богатство и свое счастье. Думаю, что теперь Ты удовлетворена богатством, которое Тебе досталось, рабскими наручниками и поводком, хотя, надо признать, что, в конечном счете, Тебе они не принадлежат, так что твоим состоянием, которого Ты так страстно искала, оказалась полная неволя.
— Пожалуйста, — внезапно всхлипнула она. — Я же не знала!
— Какой Ты была требовательной, безапелляционной, высокомерный и подозрительной, — вспомнил ее хозяин.
— Я очень сожалею об этом, — простонала девушка. — Простите меня, я прошу Вас!
— Насколько настойчивой Ты была, — продолжил он.
— Простите меня.
— А как Ты боялась, что могли бы не получить свое состояние, и всего, чего Ты заслуживаешь.
— Простите меня! — взмолилась она.
— Подними голову, — приказал он. — Выше. Выше!
Она смотрела на него, высоко подняв, чуть ли не запрокинув голову, демонстрируя поводок, застегнутый на ее горле.
— Кажется, я обещал Тебе, что Ты получишь ровно то, что Ты заслужила, именно то, зачем Ты прибыла сюда.
— Пожалуйста, — попросила нагая дрожащая рабыня своего владельца.
— Ты получишь именно то, чего Ты заслуживаешь, — усмехнулся мужчина, — а затем даже больше. Ты получишь, моя дорогая, не просто точно то, зачем Ты пришла сюда, но и, уверяю Тебя, в тысячу раз больше.
— Сжальтесь, пожалуйста, — беспомощно всхлипнула девушка.
— А затем, Ты будешь продана, — сообщил он ей.
— Пожалуйста, нет, — заплакала она.
— Забавно, — улыбнулся работорговец, — Ты относилась к рабыням с таким презрением, обращалась с ними с такой жестокостью, а сама все это время была такой же.
Вдруг ставшая такой беспомощной Боадиссия, вздрагивала от рыданий.
— Интересно, — заметил он, глядя сверху вниз на красотку, стоящую на коленях перед нами, почти обезумевшую от смятения и страха. — Я не видел эту женщину с тех пор, как она была младенцем. Я помню, как развернул одеяло, чтобы осмотреть ее, я не забыл, как привязал рабский диск, с ее номером к ее крошечной шее. А теперь, посмотрите на нее, прекрасно сформировавшуюся, необыкновенно желанную рабыню.
— Она действительно красива и желанна, — не мог не признать я.
Я никогда прежде не видел, чтобы Боадиссия выглядела настолько прекрасно. Конечно, прежде я не знал, что на самом деле она была рабыней. Все же рабство, помещая женщину на ее место в природе, возвращая ее туда, где ей надлежит быть, значительно увеличивает красоту женщины.
— Кто бы мог подумать, что тот младенец, которого я купил всего за три бит-тарска, превратится в нечто столь изумительное. Я уверен, что буду в состоянии получить, по крайней мере, два серебряных тарска за нее.
— Даже не сомневаюсь в этом, — согласился я с ним.
— Превосходное получилось вложение денег, — засмеялся торговец.
— Не могу не согласиться, — поддержал я.
— Тебе уже не нужно держать голову в положении высокого ошейника, — сообщил он девушке, и она опустила голову.
— Спустя столь долгое время, моя дорогая, — немного отстранившись, сказал он, испуганно смотревшей на него рабыне, — Ты снова дома.
Боадиссия опустила голову, роняя слезы на пол. Она была возвращена своему владельцу.
— Встать, — скомандовал торговец.
Боадиссия послушно поднялась на ноги.
— Ты знаешь, что делать с ней, — бросил он товарищу, который держал ее поводок.
— Да, — кивнул тот.
— Ну, так сделай это, — велел работорговец.
Глава 25Туннели
— Входите, — пригласила женщина.
Был вечер того же дня, в который Боадиссия поторопилась войти в дом, отмеченный литерой «Тау». Это «Тау» было логотипом или торговой маркой Теналиона из Ара, одного из самых известных работорговцев города. «Тау» является первой буквой в имени Теналион. Я немедленно узнал логотип, увидев его на табличке у ворот. Действительно, я уже неоднократно видел этот логотип, когда, бывая в Аре, проходил мимо расположенного в самом сердце работоргового района Ара огромного строения, внутри которого разместились различные средства, связанные с торговлей живым товаром, от изящно обставленных комнат для продаж элитных рабынь до дисциплинарных ям для наказания недостаточно послушных животных. Мне также случалось видеть этот знак в разное время на Сардарских Ярмарках у его торговых площадок. Однако до сих пор я никогда не встречал Теналиона лично. Он угостил нас с Хуртой, прекрасной пагой, моего любимого сорта, от дома Темуса, разделив ее с нами, как только Боадиссия была удалена из комнаты. Думаю, к настоящему времени она уже получила все, чего заслуживала, и клеймо, и ошейник, и цепь, которой прикована где-нибудь, по-видимому, в наиболее низких из рабских загонов, поскольку, практически, она была новой девушкой. Теналион оказался очень славным малым. Как я теперь понимаю, «Тау» на диске Боадиссии сразу напомнил мне его товарный знак, просто я не сразу смог вспомнить это. Хотя с другой стороны были и некоторые отличия, к тому же «Тау», как многие другие буквы гореанского алфавита, часто используются в различных логотипах для подобных же целей. И конечно меня сбило с толку, что современный дизайн логотипа Теналион несколько отличался от более старого, того, который был выбит на диске Боадиссии.
— Входите, — пригласила нас женщина, сидевшая на табурете снаружи. — Входите в Туннели.
Я пригнул голову и, миновав низкую железную дверь, начал спускаться по тускло освещенному пандусу внутрь. У основания пандуса ожидала еще одна женщина.
— С Вас — бит-тарск, — потребовала она.
Я бросил монету в медную чашу, стоявшую перед ней на маленьком столике. Справа от женщины имелись решетчатые ворота, в данный момент открытые. Такие ворота не были чем-то необычным в подобных заведениях. Они обычно открыты, когда заведение функционирует, и закрыты, если бизнес не ведется. С другой стороны порога висел тяжелый занавес из красного бархата.
«Туннели» были одним из рабских борделей Людмиллы, заведений из-за которых улица и получила свое название: «переулок Рабских Борделей Людмиллы». Само собой, ей не принадлежат все бордели на этой улице, кстати, не являющиеся лучшими из них, на мой предвзятый вкус, конечно, ни даже большинство из них. В действительности, принадлежат ей только, несколько из них, пять, если быть точными. Правда, если быть совсем точными, то следует отметить, что никому из других предпринимателей не принадлежат больше двух заведений, так что название, очевидно, не лишено смысла. Ее борделями, если это кому-то интересно, здесь были «Золотые Цепи», предположительно лучшее среди ее заведений, во всяком случае, за вход там просили медный тарск, обычная цена за посещение пага-таверны, и, все остальные дешевые бит-тарсковые бордели: «Шелковые Шнуры», «Алая Плеть», «Рабские полки» и «Туннели». На этой же улице, кроме борделей, и множества других заведений, таких как магазины, киоски и прочие мелкие торговые точки, были и несколько инсул, среди которых и инсула Ачиатэса.
Подойдя к занавесу, я отодвинул его в сторону.
— Добро пожаловать, — пригласила меня следующая женщина. — Добро пожаловать в Туннели.
Я вошел внутрь, отпуская занавес и позволяя ему упасть позади меня.
— Сюда, — указала она, — следуйте за мной.
Это была крупная, сильная женщина, с довольно мужеподобной фигурой и грубым лицом. Одежда на ней была короткая, кожаная. Это наводило на мысль о том, что она подражает воинам. Предплечья и запястья женщины были украшены браслетами. А еще у нее имелась плеть. Такой полезно в держать рабынь в узде.