Она возмущенно промычала один раз.
— Уверен, Ты не станешь критиковать мое любопытство, — заметил я. — Ведь нельзя же каждый раз ожидать, что встретишь голую свободную женщину, прикованную цепью в алькове рабского борделя.
Мои исследования различных мест на предмет наличия клейма имели и дополнительный эффект, я выяснил, что на женщине ничего не было, за исключением кандалов, конечно.
Ответом на мое замечание, стало множество сердитых звуков.
— Ты сердишься? — осведомился я.
Она снова промычала один раз, весьма сердито, судя по всему.
— Похоже, Ты злишься, не так ли? — уточнил я.
Новое мычание, еще более сердитое, за которым последовала целая серия сердитых звуков.
— Ты хочешь мне что-то сказать? — предположил я.
Снова раздраженное одиночное мычание.
— Подозреваю, Ты хотела бы, чтобы я вытащил кляп из твоего рта?
Короткое мычание. Очень настойчивое. Я подождал. Звук повторился.
— Ага! — воскликнул я. — Так Ты не хочешь, чтобы я вынимал кляп.
Женщина отчетливо проскулила дважды.
— Значит, ты все-таки хочешь, чтобы я убрал кляп? — спросил я.
Она прохныкала один раз, очень отчетливо, очень ясно, только один раз.
— А я все никак ни как не догадаюсь этого сделать, не так ли? — усмехнулся я. — Возможно, Ты думаешь, что я забыл это сделать, что это просто вылетело у меня из головы. Однако, это не так. Я всего лишь интересовался, тогда и теперь, хотела бы Ты удалить кляп изо рта или нет. Именно это мне и было любопытно. И это — все. У меня не было никаких намерений вытаскивать его. Мне совершенно не интересно, что Ты можешь мне рассказать.
Мычание сразу стало испуганным и несколько озадаченным.
— Именно так, — подтвердил я, взяв женщину за шею правой рукой под подбородком, и резко потянул вверх, запрокидывая ее голову.
Пленница издала испуганный звук.
— Ты находишься не в том положении, — пояснил я, — чтобы сердиться, злиться, проявлять нетерпение или высокомерие.
На этот раз она не проронила ни звука.
Я снова положил на нее руку. Она испуганно заскулила и попыталась отстраниться, вжимаясь в стену алькова. Бесцеремонно взяв ее лодыжки в руки, я позволил ей какое-то мгновение сопротивляться мне, а затем рывком широко развел ее ноги в стороны.
— Ты поняла, что я имею в виду? — поинтересовался я.
Она жалобно проскулила один раз.
— Молодец, — похвалил я.
Стоило мне выпустить ее щиколотки из моих рук, как она торопливо сжала их вместе и, подтянув колени к груди, повернулась ко мне правым боком.
— Это ведь Тебя принесли в мешке этим вечером? — уточнил я.
Одно хныканье.
— Ты красивая? — полюбопытствовал я.
Двойное хныканье.
— Значит, мне нет никакого смысла в том, чтобы задерживаться с Тобой, не так ли?
Женщина снова проскулила дважды.
— Пожалуй, зажгу-ка я свет, — сказал я.
Она жалобно пискнула два раза.
— И если я обнаружу, что Ты солгала мне, то я использую Тебя в качестве рабыни, — добавил я.
Снова двойной писк.
— Хорошо, — усмехнулся я. — Даю Тебе еще один шанс. Ты красивая?
Она расстроено простонала один раз.
— Или, по крайней мере, Ты думаешь, что красивая, — уточнил я.
Снова одиночный звук.
— В таком случае, может мне стоит попользоваться Тобой, — заметил я.
Двойное поскуливание, очень жалобное.
— Если Ты — свободная женщина, то, исходя из того, что я слышал, где-то здесь может быть оно, — задумался я, проводя рукой по стене алькова. — Да, точно, вот оно.
Мои пальцы наткнулись на свисавший с гвоздя моток пеньковой веревки и кожаный шнурок с нанизанной на него монетой, по-видимому, тот самый пробитый бит-тарск. Это должны будут использовать, насколько я помню, со слов моей сопровождающей, если ее пребывание в борделе окажется нескучным для клиентов.
— Здесь моток веревки, — сообщил я. — Знаешь для чего она?
Явно испугавшаяся женщина проскулила дважды.
— Для того чтобы связать Тебя, — объяснил я. — Если за сегодняшний вечер Тобой здесь хотя бы раз попользуются, то утром Тебя выставят голой, в переулке, а руки свяжут за спиной именно этой веревкой.
Она возмущенно промычала два раза.
— А еще здесь есть монета, бит-тарск, пробитый и нанизанный на кожаный шнурок. Знаешь, для чего он нужен?
Двойное мычание.
Взяв шнурок с монетой, я обнял женщину за талию и завязал шнурок у нее за спиной. Монетка оказалась на животе. Большим пальцем я вдавил медный диск в ее живот, чтобы она могла четко ощутить его форму и почувствовать его местоположение. Убедившись, что пленница все это осознала, я убрал палец, позволив монете спокойно висеть на ее животе.
— Эта монета, именно таким образом будет привязана к Тебе утром, если, конечно, кто-нибудь захочет воспользоваться твоей беспомощностью в течение этой ночи. Это скажет всем, кто Тебя увидит, что Тебе пришлось обслужить мужчину. Тебе дают эту монету, потому что Ты — свободная женщина. Это — твоя оплата. Замечу, что монета эта, самой низкого номинала, какая только имеет хождение на Горе, да еще и пробитая. Это, своего рода, оценка твоих способностей.
Послышался стон отчаяния. Но я все же снял шнурок и монету с ее талии, и отложил в сторону вместе с веревкой.
На этот раз в ее стоне послышались нотки благодарности.
— Я знаю, что Ты — свободная женщина, — сказал я, — но, я надеюсь, теперь, в свете недавних событий, Ты готова, изменить свое поведение и стать, по крайней мере, минимально вежливой, соблюдать некие основные правила приличия, и вести свою жизнь и дела, хотя бы в соответствии с простыми канонами обычной вежливости и любезности?
Женщина промолчала. Тогда я прижал руку к ее телу, и она поспешно проскулила один раз.
— Молодец, — похвалил я. — Судя по тому, что кому-то пришла в голову мысль притащить Тебя сюда, скорее всего в наказание, можно сделать вывод, что Ты была чем-то вроде самки слина.
Из темноты донесся один короткий стон.
— Но Ты же теперь собираешься измениться, не так ли? — осведомился я.
Однократное мычание в ответ.
— Видишь ли, — сказал я, кладя руку на ее бедро, которое она туту же попыталась отдернуть, — в действительности это совсем не суровое наказание. С Тобой могли сделать множество других вещей, гораздо хуже этого. Например, из места подобного этому, не было бы большой хитростью, доставить Тебя к какому-нибудь работорговцу. Кстати, не исключено, что ближе к утру работорговцу уже назначена встреча с Тобой в этом алькове. Я не знаю.
Она заскулила в ужасе.
— Тебя могут заклеймить и наградить ошейником прямо здесь, уже следующим утром, — добавил я, — а потом, кляп в рот, мешок на голову, руки в наручники, и едет из города к месту своей первой продажи, еще одна свеженькая беспомощная рабыня.
Два стона.
— Кстати, — заметил я, — Ты не думала, что, возможно, я и есть тот самый работорговец?
Она в отчаянии пропищала два раза.
— Но я — не он, — успокоил я женщину. — О, да, я занимался работорговлей, и, несомненно, буду заниматься этим и дальше. Мало найдется занятий, столь же приятных и полезных.
Она вздрогнула всем телом, но промолчала.
— Ты хорошо бы выглядела у ног мужчины? — полюбопытствовал я и, взяв ее рукой за горло, предупредил: — Ответь правдиво.
Она проскулила только один раз, но чувствовалось, что это далось ей нелегко.
— Или Ты думаешь, что было бы так? — уточнил я.
Опять один тихий стон, испуганный стон, я бы даже сказал, выстраданный.
— Не бойся, — сказал я. — Нет у меня намерений, по крайней мере, в настоящее время, порабощать Тебя. Ты мне благодарна?
Одинокое облегченное мычание.
— Правда, я пока не видел Тебя, — усмехнулся я.
Опять в изданном ей звуке появился оттенок страха.
— Так что, оставляю за собой право на твое порабощение, если мне того захочется, — добавил я. — Как знать, возможно, Ты слишком красива, чтобы быть свободной.
Она промычала дважды, испуганно и недовольно.
— А теперь тихо, — шепнул я ей. — Сюда кто-то приближается.
На мгновение выглянув в туннель, я заметил отблеск света. Несомненно, кто-то двигался по туннелю с лампой в руке. Хотя свет был очень слабым, но после полной тьмы алькова, даже он резал глаза. Снаружи донесся испуганный женский вздох, подозреваю, она натолкнулась, по крайней мере, на одно тело.
— Ой, — вскрикнула она через мгновение, и отблески света заметались по стенам туннеля, немного разгоняя мрак и внутри алькова.
Подозреваю, что она, обнаружила второе тело, лежавшее немного дальше в туннеле. Заметив, что свет приблизился вплотную к алькову, я бесшумно сместился в сторону от входа.
— Что здесь произошло? — шепотом спросила она, как если бы не обращаясь ни к кому конкретному.
Я сделал вывод, что она пришла одна. Ее удивление казалось неподдельным, и она не предприняла попытки позвать, кого бы то ни было. Теперь женщина находилась у входа в альков.
— Ты в порядке, моя маленькая шлюшка? — проворковала она. — Цепи не жмут? Не хочешь еще освободиться от этого противного старого рабского кольца? Надеюсь, Ты уже изучила, что значит служить мужчинам? Хорошо извивалась? Твое соблазнительное маленькое тело достаточно устало быть прикованным цепью? Затекло, наверное? Побаливает? Уже довольно поздно, моя красотка. Хочешь одеться? Конечно, Ты хочешь! Есть у меня для немного симпатичной пеньковой веревки, вот ее Ты и будешь носить, а если Ты доставила мужчине удовольствие, что вполне вероятно к настоящему времени, то есть еще и отличная монетка, чтобы прикрыть твой животик, а то знаешь, в переулке этим утром холодно и промозгло. Веревка отлично сохранит тепло твоих запястий.
Она подняла лампу, направляя ее свет в альков.
— Ты здесь еще? Почему молчишь? — насмешливо полюбопытствовала она.
Теперь я смог разглядеть девушку, с которой находился в одном алькове. Белокурая, стройная, с прекрасной соблазнительной грудью и красивыми бедрами и икрами, она сжалась у дальней стены своей темницы. И я упустил возможность поиметь такую красотку! Знай я, насколько она привлекательна, и она бы от меня никуда не делась! Она действительно выглядела как шлюха, шея которой просто предназначена для ошейника.