Сэр Маркус со своим лакеем, который был и опытным медицинским братом, жил на верхнем этаже большого здания Миддленд Стил. Это был его единственный дом. В Лондоне он останавливался в «Клэридже», в Каннах — в «Ритце». Лакей встретил его у порога здания с креслом на колесиках, вкатил его в лифт, а потом по коридору — в кабинет. Температура в комнате поддерживалась на нужном уровне, телетайп негромко потрескивал у письменного стола. Шторы не были опущены, через широкие двойные окна было видно ночное небо, раскинувшееся над Ноттвичем, исчерченное лучами прожекторов с аэродрома в Хэнлоу.
«Сэра Маркуса встретил лакей, он же фельдшер…»
— Можете ложиться, Моллисон. Я не буду спать. — Сэр Маркус мало спал. В недолгое время, которое ему осталось жить, нескольких часов сна было достаточно. Да ему и не требовался сон. Не было физического напряжения, вызывающего его. Он начал читать бумаги на столе, затем ленту телетайпа. Он прочел о приготовлениях к газовой тревоге. Все клерки, работающие внизу, которым придется выходить наружу, уже получили противогазы. Сирены должны завыть почти сразу после начала рабочего дня. Работники транспорта, водители грузовиков, курьеры наденут маски немедленно, как только приступят к работе.
Сэр Маркус читал телетайпную ленту. Акции оружейных компаний росли в цене, росла и сталь. То, что английское правительство закрыло экспортные лицензии, ровным счетом ничего не значило: страна сама поглощала больше оружия, чем когда бы то ни было. У сэра Маркуса было много друзей в разных странах, он виделся с ними регулярно в Каннах или на яхте у Родоса: он был близким другом миссис Кранбейм. Сейчас было невозможно экспортировать оружие, но можно экспортировать никель и другие металлы, необходимые вооружающимся странам. И даже когда война будет объявлена, английское правительство не запретит экспорт никеля в Швейцарию или другую нейтральную страну, если потребности Великобритании будут удовлетворены. Будущее представлялось в розовом свете, ибо вы полностью могли положиться на слова миссис Кранбейм. Ее сведения были из первых уст, если считать таковыми уста крупного государственного деятеля, чьим доверием она пользовалась.
Из телетайпных сообщений, которые читал сэр Маркус, совершенно явно следовало, что два правительства, которых это касалось в первую очередь, не намерены ни изменять, ни принимать условия ультиматума. Вернее всего, дней через пять по крайней мере четыре страны будут находиться в состоянии войны, и потребление боеприпасов поднимется до миллиона фунтов ежедневно.
И все-таки сэр Маркус не был полностью счастлив. Дейвис напорол лишку. Когда он предупреждал Дейвиса, что убийца не должен извлечь выгоды из преступления, он никак не ожидал этой идиотской выдумки с крадеными деньгами. Теперь придется всю ночь ждать, пока позвонит телефон. Старческое тело устроилось как можно удобнее на надутых подушках: сэр Маркус болезненно ощущал свои кости. Часы пробили полночь. Он прожил еще один полный день.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Рэвен шарил в темноте, пока не нашел мешки. Он свалил их в кучу, встряхивая, как встряхивают подушку.
— Ты здесь сможешь немножко отдохнуть, — прошептал он взволнованно.
Энн позволила ему провести себя за руку в угол.
— Страшно холодно, — сказала она.
Он зажег спичку, и маленький огонек поплыл сквозь холодную темноту. Он принес мешки и накрыл ими Энн.
«Он зажег спичку…»
— Свет нельзя зажечь? — спросила Энн.
— Это опасно. Да и притом, — сказал он, — мне повезло. Тебе меня в темноте не видно. Ты этого не увидишь.
Он потихоньку дотронулся до своей губы. Он прислушался: у двери кто-то споткнулся о железо, затем через некоторое время кто-то тихо заговорил.
— Мне надо подумать… Они знают, что я здесь. Наверно, тебе лучше уйти. Они против тебя ничего не имеют. Если они придут сюда — будет стрельба, — сказал он.
— Думаете, они знают, что я здесь?
— Они, должно быть, следили за нами все время.
— Тогда я остаюсь, — сказала Энн. — Пока я здесь, никакой стрельбы не будет. Они дождутся, пока вы выйдете утром.
— Я должен подумать, — повторил он.
— Вы спасли меня сегодня, — сказала Энн.
— Эта компания тебя бы не убила — духу бы не хватило убить.
— Но ваш друг Чолмонделей был близок к этому. Он чуть не задушил меня, когда узнал, что я вместе с вами.
— Вместе со мной?
— Чтобы найти того человека, за которым вы охотитесь.
— Мерзкий предатель… А ты соображаешь. Ты мне нравишься.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент.
— Вспомнила. Вспомнила место, в котором работает Дейвис.
— Дейвис?
— Человек, которого вы зовете Чолмонделеем. Я в этом уверена. Миддленд Стил. На улице неподалеку от «Метрополя». Дом как большой дворец.
— Мне надо отсюда выбраться, — сказал Рэвен, постукивая пистолетом по замерзшей земле.
— Вы не можете пойти в полицию?
— Я? В полицию? — он засмеялся. — Это будет неплохо. Протянуть руки за наручниками.
— Я подумаю, как быстрее найти Дейвиса.
Когда голос ее пропал, ему показалось, что она ушла. Он спросил резко:
— Ты здесь?
— Конечно, здесь. Что вас беспокоит?
— Страшно остаться одному, — к нему вернулось ощущение горечи. — Тебе не холодно?
— Я бывала в местах и потеплее. Оставались только его мешки.
— Завернись, — сказал он.
— А вам хватит?
— Еще бы, конечно. Я уж о себе позабочусь, — ответил он грустно. Его руки так замерзли, что он с трудом удерживал пистолет. — Мне надо отсюда выбраться.
— Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите немного.
— Я не могу спать, — сказал он. — Мне снятся плохие сны.
— Мы можем рассказывать друг другу разные истории.
— Я не знаю никаких историй.
— Совсем не знаете? Вас плохо воспитывали…
— Нет, я образованный, как полагается, — запротестовал он. — Но у меня другое на уме. До черта всего.
— Бодритесь. Другим хуже.
— Кому?
— Тому парню, который все это начал, кто убил старика. Вы знаете, о ком я говорю. Друг Дейвиса.
— Что ты говоришь! — возмутился он. — Друг Дейвиса, — он сдержал гнев. — Дело не в убийстве. Дело в предательстве.
— Ну, конечно, — сказала Энн весело, — я и сама не обращаю внимания на такой пустяк, как убийство.
Он попытался разглядеть ее в темноте.
— Ты не это хочешь сказать? Ты серьезно?
— Но есть убийства и убийства, — ответила Энн. — Если бы мне попался, человек, который убил, — как звали того старика?
— Я не помню.
— И я тоже. Все равно не выговорить.
— Давай дальше. Если бы он был здесь…
— Я бы разрешила вам застрелить его и даже пальцем бы не пошевелила. И потом сказала бы вам: молодец! Вы помните, как я вам говорила, что не могут изобрести противогазов для детей?
«Вот что у нее в голове: матери в противогазах остались живы и смотрят, как их дети выкашливают внутренности». Он сказал упрямо:
— Беднягам, считай, повезет. А какое мне дело до богатых? Я бы своих детей в этот мир и не впустил… Понимаешь, я получил образование. В одном из домов Ее Величества. Они их так называют — «дома». А что ты думаешь значит — «дом»? — но не дал ей ответить. — Не знаешь. Ты думаешь, это муж на работе, газовая печка, двойная кровать, шлепанцы, колыбельки и так далее. Это не дом. «Дом» — это одиночное заключение для мальчишки, который заговорил в церкви, и розги почти за все, что бы ты ни сделал. Хлеб и вода. И сержант, раздающий подзатыльники, если ты захотел побаловаться. Вот что значит «дом».
— Так он же и старался это исправить. Он был такой же бедный, как и мы.
— О ком ты говоришь?
— Об этом старике, как его там звали. Разве вы не читали о нем в газетах? Он снизил расходы на армию, чтобы очистить трущобы. Там были фотографии. Он открывает новые квартиры, говорит с детьми. Он был не из богатых. Он не хотел войны. Потому-то они его и убили. Могу поспорить, что есть люди, которые наживаются на его смерти. И он сам выбился в люди, писали в газетах. Его отец был вор, а мать кончила жизнь…
— Самоубийством? — прошептал Рэвен. — Ты читала, как она…
— Она утопилась.
— Этого достаточно, чтобы задуматься.
— Да, я сказала бы, что парню, который убил старика, есть о чем подумать.
— Может быть, он не знал того, что написано в газетах. Люди, которые платили ему, — они знали. Может быть, если бы мы знали, каково пришлось тому парню, поняли бы его точку зрения.
— Пришлось бы немало поговорить, чтобы я его поняла. Давайте лучше спать.
— Мне надо подумать.
— Вы будете лучше думать, если поспите.
Но ему было слишком холодно, чтобы он мог заснуть. Ему нечем было укрыться, а его поношенное черное пальто было тоньше, чем бумага. Под дверь вполз сквозняк, который, быть может, прилетел по замерзшим рельсам из Шотландии и принес с собой дыхание ледяного тумана с моря. Он подумал про себя: «Я не хотел зла старику, в этом не было ничего личного…» «Я бы разрешила вам застрелить его и даже пальцем бы не пошевелила. И потом сказала бы вам: «Молодец». Он поймал себя на сумасшедшей мысли: встать, выйти с пистолетом, в руке и дать им застрелить себя. Но тут он подумал, что все, что он узнал о старике, прибавилось к его счетам с Чолмонделеем. Чолмонделей обо всем этом знал. За это он получит еще одну пулю в жизот, и еще одну получит хозяин Чолмонделея. Но как их найти? Он вспомнил, что на стене в кабинете старого министра висела фотография, которую тот как-то связал с рекомендательным письмом, фотография молодого человека со шрамом, человека, который сейчас уже стар.
— Вы спите? — спросила Энн.
— Нет, — сказал Рэвен. — Что тебя тревожит?
— Мне показалось, кто-то ходит.
Он прислушался. Это ветер гремел оторвавшейся доской. У него застучали зубы от холода. Энн услышала. Она протянула руку и дотронулась до его пальцев.