— Руки вверх!
Фигура не пошевельнулась. Он повторил про себя с растущей ненавистью к человеку, который сделал зло Матеру: «Я продырявлю его, если он не подчинится, все будут на моей стороне». Еще раз: «Руки вверх!» И когда фигура осталась стоять, спрятав руки в карманы, он выстрелил.
Но в тот миг, когда нажимал курок, он услышал свисток, прерывистый и долгий, донесшийся со стороны дороги. Не было сомнения, что он значил. Он сразу понял, что стрелял в девушку Матера, Он крикнул стоявшим сзади него: «Назад, к воротам!» И бросился вперед. Он видел, как она пошатнулась после выстрела. Он спросил: «Вы ранены?» — и снял шляпу с ее головы, чтобы лучше разглядеть лицо.
— Вы — третий человек, который пытается меня убить, — сказала Энн слабым голосом. — «Добро пожаловать в солнечный Ноттвич». Ну что ж, у меня еще шесть жизней в запасе…
— К-к-к-к-к… — заикался Сондерс.
— Вы попали вот сюда, если для вас это важно, — и она показала ему длинную желтую царапину на борту платформы. — Пуля пошла за молочком.
— В-вам придется п-п-пройти со мной.
— С удовольствием. Вы не возражаете, если я сниму пальто? Я в нем глупо себя чувствую.
У ворот четыре полисмена стояли вокруг лежащего на земле. Один из них сказал:
— Мы послали за «Скорой помощью».
— Он мертв?
— Нет еще… Пуля попала в живот.
Сондерса охватил гнев.
— Отойдите, парни, — сказал он. — Пусть леди поглядит.
— Если вы хотите сделать заявление, я вас должен предупредить: все, что вы скажете, может быть использовано против вас, — сказал Матер.
— Я не собираюсь делать никаких заявлений, — ответила Энн. — Мне нужно с тобой поговорить, Джимми.
— Если бы здесь был суперинтендант, — сказал Матер, — я бы просил его вести допрос. Я хочу вас предупредить, что не допущу ничего личного — то, что не я вас задержал, не значит…
— Мог бы предложить чашку кофе, — сказала Энн, — скоро время завтрака.
— Куда он пошел? — в ярости ударил кулаком по столу Матер.
— Подожди, — сказала Энн. — Мне есть что рассказать. Но ты все равно не поверишь.
— Я видел человека, которого он застрелил, — сказал Матер. — У него жена и двое детей. Звонили из госпиталя: внутреннее кровоизлияние.
— Сколько времени? — спросила Энн.
— Восемь часов. Вам нет смысла молчать. Он от нас не скроется. Через час начнется воздушная тревога. На улицах не будет ни души без противогаза. Его сразу заметят. Как он одет?
— Если бы ты дал мне чего-нибудь поесть. У меня уже сутки во рту ни крошки не было.
— Есть один шанс, что вас не обвинят в сообщничестве. Если вы сейчас же сделаете заявление… — сказал Матер.
— Это допрос третьей степени? — спросила Энн.
— Почему вы покрываете его? Зачем держать слово, если вы не…
— Продолжай, — сказала Энн, — внеси личную струю. Никто тебя не обвинит. И я в том числе. Но я не хочу, чтобы ты думал, что я дала ему слово. Он убил старика. Он сам мне сказал.
— Какого старика?
— Министра обороны.
— Мог бы придумать что-нибудь получше.
— Но это правда. Он никогда не крал этих денег. Его просто обманули. Этими деньгами ему заплатили за убийство.
— Ну и кружево он сплел для вас, — сказал Матер. — Но я — то знаю, откуда взялись эти деньги.
— Нетрудно догадаться. Откуда-нибудь в этом же городе.
— Он обманул вас. Они из Юнайтед Рейл Майкерс с Виктория-стрит.
— Но в самом-то деле они из Миддленд Стил, — покачала Энн головой.
— Так вот куда он направился. В Миддленд Стил?
— Да, — сказала Энн.
Она теперь ненавидела Рэвена. Полицейский, лежавший в луже крови, взывал к смерти Рэвена, но она не могла забыть сарай, кучу мешков, полное и безнадежное доверие. Она сидела с опущенной головой, пока Матер по телефону отдавал приказания.
— Мы подождем его здесь, — сказал он. — Кого он там собирается увидеть?
— Он сам не знает.
— В этом может что-нибудь быть, — сказал Матер. — Может быть, его обманул какой-то клерк.
— Ему платил деньги не клерк, и не клерк пытался меня убить просто потому, что я знала…
— Ваши сказки могут подождать, — сказал Матер.
Он сказал вошедшему констеблю:
— Девушка задержана. Можете дать ей сандвич и чашку кофе.
— Ты куда идешь?
— Привести вашего дружка, — сказал Матер.
— Он будет стрелять. Он быстрее, чем ты. Почему не дать другим, — молила она его. — Я обо всем расскажу.
— Записывайте, — сказал Матер констеблю. Он надел плащ. — Туман рассеивается.
— Неужели ты не понимаешь, что если все это правда, дайте только ему время найти того человека, и не будет войны.
— Он вам рассказывал сказки.
— Он говорил правду, ты там не был, ты не слушал. Тебе все кажется по-другому. Я думала, что спасу всех.
— Все, что тебе удалось сделать, — добиться, чтобы убили человека.
— Здесь все звучит так нереально. Но ведь он верил. Может быть, — сказала она безнадежно, — он сумасшедший.
Матер открыл дверь.
— Джимми, он не сумасшедший. Они же пытались меня убить! — закричала вдруг она.
— Я прочту твое заявление, когда вернусь, — сказал он и закрыл за собой дверь.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бадди был занят по горло. Все были готовы подчиняться его приказам. Он был вождем. Они схватят любого, на кого он покажет. Он ощущал необъятную власть: это замечательная компенсация за неудовлетворительные результаты экзаменов, за сарказм хирургов. Сегодня даже хирурги не будут в безопасности, если он отдаст приказ.
Он созвал самых отчаянных студентов и объяснил:
— Кто выйдет на улицу без противогаза — дезертир. Кое-кто хочет сорвать учебную тревогу. Мы им покажем.
Подобно громадному зверю, которому надо поразмяться, которого слишком долго держали на одном сене, Бадди Фергюссон ощущал свое тело, свои бицепсы. Слишком много экзаменов, слишком много лекций. Бадди Фергюссон требовал действия. Пока все суетились вокруг него, он воображал себя вождем. Когда начнется война, Красный Крест не для него. Бадди Фергюссон, командир роты, отчаянный дьявол траншей.
— Противогазы готовы? — обратился он к студентам, неоспоримый лидер, отчаянный Бадди. «Что там экзамены, когда ты — вождь». Он видел в окнах головы нескольких молоденьких медсестер.
Фабричная сирена завыла нарастающим свистом, все на секунду застыли. Затем, взбираясь на крыши карет «Скорой помощи», надевая противогазы, выкатили на холодные улицы Ноттвича. Кареты сбрасывали их на каждом углу, и они расходились с разочарованным видом — улицы были почти пусты. Сквозь круглые линзы противогазов они поблескивали голодными глазами, разыскивая жертвы. Бадди Фергюссону предложили захватить полисмена, стоявшего на посту без противогаза. Но Бадди наложил вето на это предложение. Им нужны были только люди, которые так мало думали о родной стране, что не позаботились даже обзавестись противогазом.
Они шли по улице, полдюжины чудовищ в масках, в белых, измазанных сажей халатах. Их невозможно было отличить друг от друга. Сквозь большую стеклянную дверь Миддленд Стил они увидели трех человек, стоявших у лифта и разговаривавших со швейцаром. Вокруг было множество полицейских, а на площади они заметили братьев-студентов, которым повезло больше: они уже тащили отбивающегося человечка. Полицейские смотрели и смеялись, звено самолетов прорычало над головами над самым центром города, чтобы придать правдоподобие тревоге. Они схватили старуху, которая так и не могла понять, что к чему. Она думала, что собирают деньги на что-то, и предложила им пенни. Когда ей сказали, что надо отправиться в госпиталь, старушка засмеялась. Она сказала: «Никогда не поймешь, что вы, мальчики, еще придумаете». Тогда один из них взял ее под руку и повел по улице. Она сказала: «Кто из вас дед-мороз?» Бадди это не понравилось. Это коробило его гордость… Он постоял на месте. Остальные повели старуху. Бадди стоял один на улице, пока не появился Майк. Майк сказал, что у него есть славная идея. Почему бы не вытащить из музея мумию и не привезти ее в госпиталь, за то, что она без противогаза.
— Нет, — сказал Бадди, — это баловство. — И вдруг увидел человека без противогаза, нырнувшего в подворотню при виде их.
— Быстро, возьмем его! — закричал Бадди. Бадди был склонен к полноте, и Майк скоро обогнал его.
— Вперед! — орал Бадди. — Держи его. Майка уже не было видно.
— Привет, куда спешишь? — произнес голос из подъезда. Человек стоял, прижавшись спиной к двери. Оказывается, он просто отступил с дороги и Майк в спешке его не заметил. Что-то продуманное и опасное чувствовалось в его поведении.
— Меня ищешь, что ли? — спросил человек.
— Где ваш противогаз? — резко произнес Бадди.
— Это что, игра такая? — спросил человек со злобой.
— Разумеется, не игра, — сказал Бадди. — Вы отравлены, вам придется последовать за мной в госпиталь.
— Мне-то? — спросил маленький человек.
— И лучше поспешите, — сказал Бадди.
Он надул грудь и поиграл бицепсами.
«Этот сморчок не понял, что говорит с будущим офицером», — подумал он. Он чувствовал превосходство своей физической силы. Он ему нос разобьет, если тот не послушается.
— Хорошо, — сказал человек. — Я пойду. — Он вышел из темной ниши. У него было злое лицо, заячья губа, плохо сшитый костюм в клетку. Человек даже в покорности был агрессивен.
— Не туда, — сказал Бадди, — налево.
— Иди-иди, — сказал маленький человек, прижав к его боку пистолет. — Это я — то отравлен? Ничего шуточка, — продолжал он и засмеялся невесело. — Давай в ворота, а то сейчас сам будешь отравлен.
Они остановились у небольшого гаража. Гараж был пуст.
Бадди выпалил: «Что за черт!», но уже узнал лицо, которое видел в местных газетах. Действия человека убедили ужаснувшегося Бадди: будет стрелять не колеблясь.
Этого он никогда не забудет. Всю его жизнь эта история будет встречаться в самых неожиданных местах — в серьезных исторических трудах, в отчетах о знаменитых преступлениях. Она будет следовать за ним с одной жалкой работы на другую. Никто не увидит ничего особенного в том, что он сделал, каждый сделал бы на его месте то же самое: вошел бы в гараж, закрыл бы по приказанию Рэвена ворота. Но друзья не стояли на улице под градом воображаемых бомб, не ждали войны с нетерпением и с радостью, они не были Бадди, отчаянным дьяволом траншей за секунду до того, как началась настоящая война, принявшая обличие пистолета в тонкой отчаявшейся руке, прижатой к его боку.