Нина упала на сиденье, прижалась к Гурову, который усадил девушку прямо и сказал:
– Гаси свет, парень, ты действительно мастер.
– Пост ГАИ. – Водитель сбросил скорость.
– Еще медленнее, – приказал Гуров, приглядываясь к машинам, припаркованным у поста.
Сыщик увидел, как одна из машин мигнула фарами, облегченно вздохнул.
– Все! Это свои! – Он отстранил валившуюся на него Нину и строго сказал: – Возьмите себя в руки, вам следовало бы иметь нервы получше.
Полковник взглянул Нине в лицо, хотел дать пощечину и увидел, что молодая женщина мертва, из рваной раны в горле булькала кровь.
…Еще за секунду до происходящих событий майор спокойно курил, ждал белую ракету; когда увидел красную, матюгнулся, но особо не взволновался. Что бы полковник ни придумал, вертолета у него нет, ни лесом, ни полем не проедешь, а на шоссе бронетранспортер. Майор прислушался – сейчас застучит пулемет, либо «Волга» врежется в броню и раздастся взрыв. Но было тихо, а из-за небольшого подъема выскочил зеленый огонек такси. Огонек смутил майора лишь на секунды, он крикнул:
– Это они! Огонь!
Первую ошибку майор допустил, когда доверился вахтеру, бывшему капитану, который, вместо того чтобы дать ракету сразу после ухода гостей, начал их выслеживать и потерял несколько минут. Вторая ошибка была еще грубее: увидев красную ракету, майор должен был высадить автоматчиков из машины. А они даже не опустили стекла, услышав команду, вывалились на дорогу, такси уже поравнялось, в результате удалось вдогонку улетающей машине послать лишь несколько слепых очередей.
Парни опустили стволы, смотрели виновато, майор выстрелами в упор уложил всех троих, поднял с земли автомат, для верности прошил короткими очередями трупы, сел за руль, выехал на шоссе.
Разработав операцию, майор объяснил свой замысел ТТ, категорически отказался от участия, резонно полагая, что перед рядовыми исполнителями нельзя засвечивать сотрудника милиции. Однако авторитет настоял, майор вынужденно согласился, теперь, когда операция явно провалилась, приходилось убирать опасных свидетелей.
Майор вел машину не торопясь: если Тимофей выкатить грузовик успел, торопиться некуда, если полковник проскочил, тем более. Грузовик шоссе перегораживал, такси отсутствовало. «Назвать мое имя могут лишь Академик и ТТ, – рассуждал майор, останавливаясь. – Опасен лишь Тимофей, он здесь, тут его следует и оставить. У полковника против меня ничего конкретного, предположения и догадки, с ними в прокуратуру не пойдешь».
Майор сунул пистолет за поясной ремень, вылез из «Волги», направился к грузовику, обдумывая первую фразу, которая должна успокоить грозного авторитета. Майор остановился у кабины, увидел, что водитель один, не успел ничего сказать, лишь схватился за пистолет, как получил две пули в спину.
ТТ вышел из-за кузова грузовика, махнул пистолетом водителю, они сели в «Волгу» и покатили прочь от города.
…Гуров от помощи отказался, перенес еще теплую Нину в милицейский «рафик», уложил на заднее сиденье, закрыл носовым платком разорванное, кровоточащее горло, стоял неподвижно, словно у тела друга. Сыщик пытался себя убедить, что из пятерых человек, попавших под обстрел, смерть именно Нины наиболее справедлива. Разве бывают справедливые смерти?
– Полковник! – крикнул мужчина в годах, заглядывая в «рафик». – Вы что там застряли?
Гуров выпрыгнул на асфальт, взглянул на седую голову незнакомца, на брюки с генеральскими лампасами, которые виднелись из-под плаща, и сказал:
– Я здесь, Алексей Алексеевич. Надо уезжать, сейчас попрет обратно БТР. Вы срочно свяжитесь с начальником гарнизона, пусть перекроет въезд в город.
– Я прошу доложить, полковник…
– Конечно, конечно, Алексей Алексеевич, – перебил Гуров, – все необходимые документы окажутся на вашем столе в ближайшее время.
Он увидел Василия, стоявшего в неестественной позе у такси: капитан правой рукой обнимал свое левое плечо.
– Ранен? – спросил Гуров. – Уезжайте с коллегами, спасибо за все, завтра позвоню из Москвы. – Неожиданно для себя, тем более для оперативника, поцеловал Василия в щеку и сел в «Волгу». – Давай, мастер, жми в аэропорт.
Сидя в углу, Дитер положил ногу на сиденье, расстегнул брючный ремень, просунул руку и зажимал платком рану. Он понимал, что ранение не опасное, пуля лишь чиркнула по бедру, но кровь пропитала штанину, инспектор пытался кровь остановить.
Мастер международного класса ехал осторожно, как водят под руку раненого или тяжело больного человека. Пули не тронули молодого парня, казалось, он и не понимал, что остался цел и невредим по счастью, и переживал только за машину.
– Я к пулям привычный, в меня и в Афгане всегда промахивались, а «марусе» за что досталось? – Он хлопнул ладонью по приборному щитку. – Стекла побили, заменим, а зачем столько дырок наделали? Бандиты, да и только! А менты наши, что рядовые, что полковники, ни хрена мышей не ловят! – Он покосился на сидевшего рядом Гурова.
Сыщик на обвинения никак не реагировал, да и не слушал мастера, как выяснилось, бывшего воина-интернационалиста. Полковник привык к тому, что, выскочив из критической ситуации, практически с того света, люди порой засыпают, другие говорят и говорят, чаще всего несут абсолютную чушь.
Надвигающийся БТР, щелканье пуль, гонка на грани смертельного фола полковника, как всякого человека, травмировали. Но думал он не о смерти, которая дыхнула смрадом и осталась сегодня позади, а о теплом беззащитном теле, которое уложил на заднем сиденье «рафика». И сколько Гуров ни убеждал себя, что Нина преступница, и смерть лишь справедливое возмездие за расстрелянного ребенка, и господь убил лишь дьявола, сохранив жизнь людей, ничего не помогало. Нина все еще оттягивала руки – теплая, мертвая, одновременно живая.
Когда полковник Лев Иванович Гуров был еще Левой, голубоглазым лейтенантом, то, сталкиваясь с преступником, особенно убийцей, всегда задавал вопрос: почему? Почему один человек играет на скрипке, другой лечит, учит детей, строит, ворует, в конце концов, а данный человек убивает себе подобных? За двадцать лет работы в сыске Гурову не удалось практически ни разу найти ответ. Сыщик убедился, ученые тоже ответа не знают, и перестал этот вопрос задавать. Конечно, можно быстро всех рассовать по полочкам. ТТ и Мустафа – одноклеточные, Академик и майор желают иметь деньги, а заработать не в состоянии. Нина была тщеславна, умна, не желала прозябать в толпе, хотела подняться над людьми, жизнь подсунула фальшивую карту, и девушка за нее ухватилась, наверняка и для наемника, из-за которого и началась кровавая бойня, отыщется подходящая полочка.
«Полковник, – одернул себя Гуров, – ты не философ и не теоретик, а мент, сыщик, закончи работу, коли устал, износился, уходи, теплая и мягкая норка найдется, будешь есть, пить, пускать слюни и писать мемуары. Но сначала закончи работу, сукин ты сын. Любишь повторять, мол, мужчина, который относится к себе излишне серьезно, просто смешон. Декларируешь! А сам в памятник готов превратиться. Ты обыкновенный мент, а что взяток не берешь, так тоже не заслуга, так гены разместились, тебя никто и не спрашивал. Герой нашего времени! Гамлет! Сыщик ты, Гуров, ничего больше в жизни и делать не умеешь! Дома не построил, дерева не посадил, сына не воспитал и заткнись».
Гуров закурил, повернулся к Дитеру и спросил:
– Ты чего притих? – Он присмотрелся, заметил темное пятно под вытянутой ногой инспектора и сказал: – Слушай, водила международного класса, ты человеку жизнь спас, а он в благодарность тебе сиденье изгадил. – И, сорвавшись, закричал: – Ты что делаешь, немчура! Ты почему молчишь! Кровью изойдешь, чистоплюй! Навязался на мою голову!
Дитер лишь виновато улыбнулся, а мастер спокойно ответил:
– Не психуй, командир. Я давно вижу, что он подтекает, уже прибыли, сейчас перевяжем.
Бинты, йод и все необходимое в аэропорту нашлось, водитель-афганец оттолкнул сестру-неумеху, уложил Дитера на клеенчатый диванчик, ловко распорол скальпелем штанину и занялся перевязкой. Увидев, что напарник оказался в руках профессионала, Гуров побежал за билетами, бронь держали на каждый рейс, сложностей не возникло. Дюжий милицейский сержант и медсестра помогли Дитеру подняться в самолет, Гуров остался у такси, которому разрешили подъехать к самому трапу.
– Уцелеть там, вырваться, схватить пулю дома обидно, командир, – произнес тихо водитель. – Знал бы, что не пугаешь, не полез. – Он перекрестился.
Гуров согласно кивнул и спросил:
– Тебя как зовут?
– Тимофей, среди своих – Тимоша, – ответил парень, огладил ненаглядную «марусю», застревая пальцами на пробоинах, вынул косо торчавший осколок стекла. – Кто же мне справку в парк даст, что я не банк грабил?
– Начальник вашей милиции.
– Сутулый, седой, который толкался и шумел у поста гаишников? – Тимоша, который не убивал людей, а спасал, недовольно крякнул.
Сыщик достал из багажника два чемодана и два кейса, щелкнул цифровым замком, приоткрыл один из кейсов, захлопнул, бросил на заднее сиденье.
– Миллион с копейками, сегодня деньги пустячные, но на стекла, шпаклевку и подкраску хватит, – сказал Гуров. – Спасибо, Тимоша, прошу, не лезь без надобности, каждую дырку головой не заткнешь.
Полковник взбежал по трапу, Тимоша взглядом проводил его статную фигуру, не удержался, открыл кейс, увидел плотные пачки денег, присвистнул, сел за руль и, выезжая с летного поля, сказал:
– «Маруся», главное, живы, а дырки заделаем, покрасимся, станем как новые.
Гуров опустился в кресло рядом с Дитером, взглянул на его бледный профиль, сказал:
– Я накричал на тебя, извини.
– Я ничего не слышал, господин полковник. – Дитер посмотрел на загоревшееся табло, пристегнулся. – Скажите, доктор, почему водитель такси, который нас не знает, никогда даже не видел, рискует из-за нас жизнью?
Гуров хотел ответить, что парень попал на сковородку, не ведая, какая она горячая, но сказал иное: