Билли нашел кровать и усадил Фен рядом с собой.
– Прямо сейчас мне не больно. Вот тебе – может быть.
– Я так много ездила верхом. У меня, наверное, нет никакой девственой плевы. Во всяком случае, я никогда не могла ее найти.
Ее руки неуверенно гладили его торс.
– Все еще боишься? – шепнул Билли. Она не ответила, тогда он поцеловал ее в верхнюю губу. – Я буду делать все очень-очень медленно. У нас впереди вся ночь.
Он был так сильно озабочен тем, чтобы не испугать и не обидеть ее, что почти не обращал внимания на свои собственные чувства. Но он ощутил невероятно сильную радость, когда руки Фен осторожно скользнули к низу его живота, и она сказала:
– О Билли! Он такой сильный и красивый. Как Пизанская башня – правда, похоже? Тебе приятно, когда я вот так касаюсь пальцами?
– Блаженство, – пробормотал Билли.
– А не больно?
– Если ты будешь гладить нежно, как сейчас, это просто как в раю.
Фен была так возбуждена, что они так и не выяснили, была ли у нее девственная плева. Обернувшись вокруг него, как обезьянка, легко покачиваясь в такт его движениям, она упрашивала его продолжать. В конце он позабыл о том, чтобы вести себя тихо и нежно, и вошел в нее со всей силой.
– О, это было волшебно! – прошептала она потом.
– Правда? Ты действительно уверена?
– Мне вообще не было больно, – сказала она, прижимбясь к нему.
– Смотри, – сказал Билли, – Британский флаг поднимается вверх по мачте.
Вдруг он запел, слегка дрожащим голосом: «Боже, храни королеву! Многие лета королеве!», и пел, пока соседи не стали яростно стучать в стенку.
Фен восхищенно вздохнула. «Билли снова поет!» – подумала она.
Следующие недели были для Билли откровением. Хотя Джейни буквально каждой порой своего тела источала сексуальную привлекательность, Билли никогда не покидало ощущение, что при всем наслаждении, которое она испытывала в сексе, самое большое удовольствие она испытывала от того, что это тешило ее самолюбие, ее эго. Билли никогда не был для нее неотразимын. С Фен он чугствовал, что ключ от рая у него в руках. Она дрожала от возбуждения каждый раз, когда он прикасался к ней. Она все время хотела прикасаться к нему, она обожала все, что! имело отношение к нему. Все, что он делал с ней, она считала совершенством. Фен была самой неэгоистичной из женщин, с которыми он был в постели, она всегда думала прежде о его удовольствии, и лишь потом о своем. Она массировала ему спину, когда он уставал, и часами могла с радостью ласкать и гладить его.
Они без конца разоваривали про лошадей, но в отличие от других жокеев она была готова часами обсуждать, как можно улучшить его лошадей, а не норовила при первом же удобном случае переключиться на обсуждение своих.
Разместив Маколея и Дездемону в Фонтенбло, Билли и Фен остались там на лишний день, бродя по лесу. Вечером они насладились великолепным французским обедом в качестве компенсации за то, что в Риме не могли есть ничего, кроме ризотто. Потом они самолетом отправились домой, чтобы забрать Лорел и Харди, и пару новых лошадей Билли, купленных мистером Блоком, в Виндзор. Потом их ждал Париж, Барселона и, наконец, Люцерна, и везде британские жокеи были непобедимы. Багль бежал превосходно, Дездемона и Маколей тоже. А еще всем в команде было совершенно очевидно, что происходит между Фен и Билли.
– Ты послала меня к черту, – грубо сказал Руперт, но он не мог не радоваться, видя Билли таким счастливым.
Мелис, делая вид, что ничего не замечает, на самом деле тоже был рад. Он всегда восхищался Билли, и терпеть не мог видеть его таким подавленным и неуверенным в себе, как это было недавно. Еще он был испуган успехом команды. Билли и Фен были явно безумно влюблены друг в друга. Они вели себя скромно на публике, но стоило только увидеть, как он нес ее чемоданы, как она обращалась к нему за советом, и как они все время словно отражали мысли друг друга и смеялись своим, предназныченным только для двоих, шуткам. Фен поднимала настроение всей команде. Хампти заменил Гризельду на скачках в Люцерне, и он вместе с Айвором и Дриффилдом сходил с ума по Фен. Она была талисманом их команды, и они еще никогда не были так едины как команда. В этом году они не потеряли Национальный кубок.
Фен лежала в пенной ванне. Звук пробки, вылетевшей из бутылки шампанского, отдался эхом в стенах ванной их гостиничного номера в Люцерне.
– За твой первый Гран При, – сказал Билли, наливая шампанское в пластмассовый стаканчик и протягивая ей.
– Я не могу выпить всю бутылку, – запротестовала Фен, когда Билли опустил крышку унитаза и уселся на ней, глядя на Фен.
– В чем дело? – спросил он. – Ты не рада, что победила всех?
– Я чувствую себя так, как в конце каникул.
Билли встал и опустился на колени рядом с ней, гладя ее груди под мыльной водой и целуя ее мокрую шею.
– Малышка, это только начало. Мы возвращаемся домой, но мы с тобой увидимся в Критлдене на следующей неделе, а потом на скачках Ройял и Ройял Интернэшнл.
Фен опустила взгляд. Пенные пузырьки начали лопаться.
– Я знаю. Но это будет не то же самое.
– Будет даже лучше, я обещаю. Пойдем, пора собираться. Мелис хочет, чтобы мы все отправились на банкет уже через двадцать минут.
Фен не сказала ему, что утром в гостиницу пришла телеграмма на его имя. Джанет поздравляла его с еще одной двойной победой в Национальном кубке. Руперт порвал телеграмму, прежде чем Билли ее увидел.
– Это последняя вещь, которая ему сейчас нужна, – сказал он Фен. – И ты не смей ему говорить.
Фен ничего не сказала Билли, но телеграмма испугала ее. В течение последнего месяца Фен и Билли избегали говорить о Джейни. Фен чувствовала себя сломанной щиколоткой, которая не болит, если на нее не ступать.
Вместе с деньгами Гран При Фен, как ведущая женщина-жокей команды, получила в награду меховую шубу. Она из принципа яростно отказывалась от шубы, но когда Билли вытер ее после ванны, она не смогла устоять и надела ее как пеньюар, прямо на голое тело. Он ощутила нежное прикосновение шелковой подкладки к разгоряченному телу.
Билли замер с наполовину завязанным галстуком и шагнул к ней.
– О боже, как это сексуально! У меня при одном взгляде на тебя встает.
Он взял ее лицо в свои ладони. Фен была так красива. Синяки и царапины уже прошли.
– Ты не понимаешь, что ты сотворила со мной, – сказал он. – Ты вернула мне веру в жизнь. Я никогда бы не поверил, что снова буду просыпаться с таким неправдоподобным чувством восторга.
Фен позволила полам шубы разойтись в стороны, и ощутила животом, как вздрагивает прижатый к нему пенис Билли. Она укрыла лицо у Билли на груди.
– Не подумай, что я хочу, чтобы ты почувствовал себя старым, но я должна сказать тебе, что у меня никогда не было настоящего отца. Мой отец умер, когда мне было восемь лет, но он развелся с мамой задолго до того, а полковник Картер был подонком, а Джейк – хотя он просто замечательный, он совершенно не годится в няньки, он слишком строгий. Ты для меня не только перый настоящий отец, но – если не считать собак, лошадей, морских свинок и хомяков – ты вообще первое существо, которое я смогла полюбить.
Глядя на Фен, Билли понял, что он обязан никогда не допустить, чтобы ей было больно.
– Я знаю, что веду себя, как нетерпеливый школьник, – пробормотал он в волосы Фен, – но ничего не могу с собой поделать!
Стремясь увидеть Табиту, Руперт отправился самолетом домой, в Пенскомб, после Гран При в Люцерне. Таб было уже больше года. Она могла пройти несколько шагов, но обычно передвигалась на четвереньках – почему-то боком, как краб. Она была одета в голубую пижаму; с одного плеча пижама сползла. Таб была в таком восторге, когда Руперт вошел в дверь, что сначала даже не могла ничего сказать.
– Мой маленький ангел, – сказал Руперт, изымая ее из толпы восторженно гавкающих псов и подбрасывая ее над головой, пока Таб не зашлась смехом от восторга. Она была такой розовой, такой светловолосой и красивой.
– Папочка привез тебе много-много подарков!
Для Таб самым лучшим подарком явно было снова увидеть папочку. Она мурлыкала и терлась об него, как котенок.
Элен настороженно вышла в холл, держа Маркуса за руку.
– Здравствуй, дорогой. – Она поцеловала его. – Хорошо съездил?
– Отлично. Мы выиграли Национальный кубок, и Билли действительно в форме. Господи, да он снова прекрасно скачет!
– Рада слышать. Это не спиртное им движет?
– Нет, нет. Его вдохновляют Перье и любовь.
– Любовь? – удивленно переспросила Элен.
– Малышка Фенелла Максвелл. Это лучшее событие всей его жизни.
– Но ей еще и восемнадцати нет! Совсем ребенок.
– Он тоже. Она опекает его, как опытная лошадь жокея-новичка. Они очень хорошо смотрятся вместе. И наконец Билли нашел кого-то, кто может поговорить с ним о лошадях.
«А я этого не могу», – горько подумала Элен.
– Я завтра иду на ленч с Джейни, – сказала она.
После четырехсот миль пути в автомобиле из Люцерны Билли и Фен остались у берега, а на следующий день сели на дневной паром. У грумов был ленч. Билли взял каюту на три часа и увлек Фен в постель. Предстоящая разлука ужасала его не меньше, чем ее. Они прибыли в Глостершир на закате. Это был один из тех волшебных вечеров, когда они открывали все окна в грузовике, и воздух был полон запахов бузины и диких роз.
Фен прилипла к Билли, ее рука лежала у него на бедре. Они и не пытались делать вид, что собираются прервать свою связь. До Пенскомба оставалось уже всего десять миль. Когда они доберутся туда, Фен возьмет взаймы один из трейлеров Руперта и отвезет Маколея и Дездемону в Милл. Она прибудет туда около полуночи.
Трейси дремала на скамейке парома. Сара выбрасывала мусор. Лошади Билли и Руперта принялись бить копытами и ржать, почуяв знакомые запахи родины.
– Могу ли я просить тебя о большом одолжении? – спросил Билли, смотря прямо перед собой. Фен чувствовала, как он напряжен.