— Да при чём здесь бакалея, Макар Захарович? — прямо-таки взмолилась Варвара, в её бесхитростных глазах грустила искренняя забота и даже иное, более глубокое чувство так и лилось мягким тёплым светом на смутившегося Арла. — Вы на себя-то давно в зеркало заглядывали?
И осеклась, испугавшись невольной дерзости.
— Ты это, Варвара!.. — прикрикнул Арёл, но далее язык не поднялся: насчёт зеркал курьер-уборщица угодила в самую точку, он их в учреждении запретил сразу, а удивившимся сотрудникам буркнул: «Не цирюльня, любоваться на физиономии в других заведениях будут, от нас их под конвоем уводят».
Для личного бритья он держал в своём уголке чудом уцелевшую ещё с армейских времён польскую фляжку под спирт, сверкающую пуще надраенного самовара, в каждом её боку умещались не только его подбородок, но и щетина щёк, а лихой чуб бывший кавалерист укрощал одним взмахом пятерни, как когда-то вскидывал шашку.
— Вероника Селимовна к вам уже несколько раз заглядывала да не заставала, — укоризненно сдвинула брови Варвара. — Познакомиться хотела и в мастерскую пригласить.
— Швейка та?
— Передать вам просила, что ждёт под вечер наверху. Солидным костюмчиком хвастала как раз для вас. Иван Григорьевич Сергиенко уже в таком щеголяет. Сам Григорий Яковлевич не побрезговал, был уже на второй примерке по причине особливости своей фигуры, — прыснула в кулак Варвара.
— Трубкин?
— Для начальства у неё мастерят быстро. К тому же у мужчин претензий меньше.
— Что-то не замечал я раньше за тобой такого интереса? — нахмурился губпрокурор. — Ишь, разговорилась! Новенькая обкрутила? Кондория Сильевна?
— Сисилия Карловна! — совсем расхохоталась Варвара. — Не даётся вам её имя.
— На работе не вижу. Она б лучше на месте сидела, чем по швейкам бегать. Я ведь не посмотрю на её исполкомовские заслуги!
— Зато в моде разбирается, — не унималась Варвара. — Гляньте-ка на портрет, она с Вероникой Селимовной насчёт вас по поводу такого костюма договаривалась.
— Без меня? — Арёл готов был сорваться на грубость, но поднял глаза перед собой и смутился.
Хитро прищурясь, на портрете набивал короткую трубочку табачком усатый грузин. Пригнув голову, казалось, замер, поджидая следующей его фразы. Костюм на нём удивлял генеральской важностью, хотя и был гражданским. Страх вселяло всё в его деталях, но в особенности пугали два больших кармана на груди с пуговицами, которые лишь главнокомандующему под стать.
— Ты говори, говори, да не заговаривайся… — совсем потерялся Арёл от улыбки этого человека с портрета. — Заболталась, ворона!
— Мне что, — с наивной беспечностью отвернулась та. — Думайте сами. Только врать не собираюсь. Половина исполкомовских в таких костюмах шастает. И ничего. Поскромней, конечно, материя. Вероника Селимовна их не балует, а для вас держит, велела передать.
— И когда ж она успела так размахнуться? — удивился Арёл. — Я и не заметил. Если б не дамочки под окном, — он кивнул за плечо, — так бы и…
— А вы, кроме дел своих, и не замечаете ничего, — опять простодушно махнула рукой Варвара. — Как грузчики съехали, так она и села наверху. Шустрая дамочка. И, видать, с большими связями. С месяц уже или поболее пошивом занимаются её люди. Помнится, сам Василий Петрович Странников первым у неё костюм сварганил. Ещё перед отъездом на курорт.
Не раздумывая более и не сомневаясь, взяв с собой бойкую Сисилию Карловну в провожатые, тем же вечером отправился Арёл наверх, в швейную мастерскую. Однако у дверей кабинета хозяйки застыл: изнутри доносилось щебетание явно женских голосов. В недоумении он развернулся к секретарь-машинистке, но та ужом проскользнула вперёд и исчезла за дверью, виновато шепнув:
— Извиняюсь, я на секундочку.
Ждать ему не пришлось, тут же дверь распахнулась снова, уже широко и приветливо; дородная, в чёрном бархате улыбающаяся хозяйка с драгоценностями на груди, будто с картины, подхватила его под руки, ввела в светлое просторное помещение и прямо-таки силком усадила в собственное богатое кресло за великолепно сервированный стол. Его здесь, конечно, заждались; впрочем, среди посуды он приметил разбросанные женские журналы, явно иностранного происхождения.
Без конца извиняясь и жалуясь на занятость, она поднесла ему чай в расписной зелёной чашке и, предупредив, что незамедлительно вернётся, лишь проводит задержавшуюся посетительницу, покинула кабинет. Сделано всё это было так искромётно, с такой женской обаятельностью, что Арёл, ничего подобного не испытывавший, не успел ни обидеться, ни рассердиться, а лишь развёл руками в растерянности. Однако при всём этом казусе он отметил, как пугливо улетучилась его секретарь-машинистка, а вот лицо таинственной особы, стрельнувшей по нему пронзительными глазами, исказилось гримасой презрения в то время, когда озирала она его потрёпанный френч и истерзанные временем галифе.
Чаи распивать в одиночку, ужаленный таким обхождением и пришедший в себя Арёл, конечно, не собирался; выбрался он из-за стола ни к чему не притронувшись, стиснул кулаки в карманах галифе и для успокоения нервов принялся ходить вдоль стен, пёстрых от нашлёпанных на них всевозможных бесстыжих картинок. Швейных да цирюльных дел мастерам, может быть, ничего бесстыжего в тех картинках-фотографиях и не замечалось, однако босоногие и полураздетые обнимающиеся парочки в откровенных панталонах пролетарскому глаза губпрокурора претили, хотя и делали вид, будто демонстрируют современную моду. От этих ли нервических впечатлений или от общего возмущения в одном из дальних углов бесстыжего этого помещеньица Макару Захаровичу вдруг почудился шум голосов. «Возвращается наконец блудница, — решил он, — рассиживаться у неё не стану, прикажу снять мерки и уберусь из этой клоаки». Вздохнув облегчённо, он уже было развернулся, но вдруг осознал, что ошибся — голоса, довольно знакомые, доносились не из коридора, а из другой комнаты, что была под его собственными ногами, и способствовало этому приметное отверстие в самом углу, где отсутствовали плинтуса. Нагнувшись и прижав ухо к стене, теперь он вполне отчётливо услышал визгливый голосок новенькой своей работницы в собственном кабинете:
— Мужлан наш так перепугал Нинель Исаевну, что та, всё забыв, без задних ног бросилась вниз, как только шею себе на лестнице не свернула! Верка её едва догнала на своих ходулях, — с издёвкой хихикала Сисилия Карловна, которой разыгравшаяся сцена бегства незнакомки явно доставила удовольствие.
— Чего ей пугаться? — хохотала и Варвара, но злорадства машинистки разделять не спешила. — У неё женишок ого-го! За такой спиной кого пугаться? Я-то уж его изучила, мужик тёртый, за пояс заткнёт любого, а при своей-то нынешней должности и подавно! Нинель хоть и выпендривается из себя, а ноги ему в тазике готова мыть.
— Прямо-таки и мыть! Скажешь тоже…
Дослушать до конца вздорную перепалку двух своих сотрудниц Арлу не удалось, по коридору к двери кабинета явно спешила сама хозяйка. Он вышел из злосчастного угла не без сожаления. «Чёрт возьми! — одолевали его мысли. — А ведь здесь очень удобное местечко, чтобы прослушивать все мои телефонные разговоры, распоряжения и указания, которые даются мною сотрудникам, совещания с помощниками и следователями… Лучшего места не сыскать! Конечно, дыру в полу проделала не швейка, возникла она, скорее всего, сама собой от общей ветхости здания, оно же ещё с царских времён и задолго до вселения профсоюза грузчиков. Но те орали до одури, им никакой нужды в той дыре не было. Крысы продолбили?.. В Гражданскую войну в этом особняке госпиталь был. Но пройдоха-татарка, как только сюда вселилась, да все углы обшарила, про дыру пронюхала и, конечно, пользовалась ею не раз. Сначала ради любопытства, потом, может, и муженьку своему рассказала. Тот — видный рыбный делец, в подслушанном он интерес для себя находил… Ведь ни она, ни он не спешили с ремонтом, дыру не заделали, и меня о ней не предупредили, а наоборот, скрыли! Может быть, даже приглашали кого из знакомых подслушивать? Мало ли желающих прознать прокурорские да следственные тайны? Уголовных дел-то сколько развалилось за последнее время!.. На последнем секретном совещании старшие следователи Курагин, Семёнов, Джанерти и Васильков высказывали озабоченность, будто бы враг затесался в их ряды и заблаговременно сообщает о готовящихся оперативных мероприятиях и следственных действиях. Грешили на председателя Глазкина, что тот разваливает уголовные дела. Откуда у него такая уверенность вдруг появилась? Вот где может быть разгадка многих неудач — в этой проклятой дыре!..»
От этих мыслей его словно ударило током: «Мне же первому голову Берздин и оторвёт! Объявит предателем, врагом народа — и к стенке! Вот она, твоя позорная смерть, товарищ прокурор! Не ждал не гадал, а она рядышком поджидает… Больше всего такого конца страшился — погибнуть из-за пустяка. Ещё с Гражданской войны это чувство».
Спину накрыло липким вонючим потом. Он чуял противный запах. Пот лез в глаза, скатывался по носу и щекам. Больше всего его угнетало: «Подло жизнь кончить!.. Как же так?..»
Не помня себя он оказался в хозяйском кресле, собрав салфетки, обтёр лицо, одним большим затянувшимся глотком выпил холодный чай из огромной зелёной чашки и, расстегнув ворот, глубоко вздохнул. Мерзкий туман, заполнивший его сознание, начал таять.
«Но это же уголовное дело и для неё, стервы, — растирал он виски пальцами. — Швейку, похоже, не пугает ни ответственность, ни тюрьма. Глупой её не назвать, делами своими она в городе вон как крутит! Сожрала всех конкурентов! Начальство и жён их обшивает. Его, дурака, поймала на ту же удочку… Губисполком под ней, сам Странников, говорят, шил у неё костюм, а теперь начальника ОГПУ Трубкина вздумала окрутить… Подслушивает все мои разговоры и ему их передаёт?.. А? Какова? Как же раньше не догадался — ни одной нэпманше или нэпману Трубкин не позволял располагать своих контор близко к прокуратуре, суду или милиции, а тут вдруг закрыл глаза?.. Неспроста всё это, неспроста…»