е, разослав и по губернским подразделениям, что привело в большую радость начальство краевой прокуратуры и прежде всего самого товарища Берздина. Поначалу он даже собрался изъять портфель у опешившего курсанта и хранить его на стенке актового зала для всеобщего обозрения в качестве учебного пособия для занятий, но кто-то пошутил или озаботился всерьёз — не растащат по частям содержимое? И Громозадов тут же выставил аргумент — забытую в общей эйфории наградную бумагу, где чёрным по белому значилось, что портфель не общее достояние, а его личная награда, и ручкой блестящей, где это было выгравировано, застучал для пущей достоверности.
Тит Нилович Городецкий, так и не отводящий от чудесного портфеля завистливых глаз, попробовал было опять затянуть своё:
— Награда, конечно, особая… но обществу она пользы больше принесёт при умелом применении.
И Отрезков отмахнулся на гравировку, мол, формализм, а сундучок со всем содержимым всё ж должен принадлежать криминалисту, которого по штату в отделе не имеется, а значит, подлежит направлению прямиком начальнику, в его распоряжение.
Поникшего Демида поддержал не кто иной, как сам Берздин. Побелев лицом от гнева, выхватил он из кобуры на общее обозрение знаменитый свой маузер, оружие великой революции, который из её героев мало уже кто носил (в моду входили иностранные кольты да браунинги), расцеловал сверкавшую на рукоятке маузера табличку с чеканкой: «Славному командиру красных чекистов Густаву Берздину за героические заслуги в борьбе с врагами» и горящим взором обвёл враз всех устыдившихся. Не проронил ни слова Берздин, спрятал оружие, но всем стало ясно, чей портфель и кто им будет впредь распоряжаться, а командир поставил точку:
— Не было у нас в штате такой единицы по вине безответственного бюрократа, так будет! Приближается десятилетний юбилей нашей власти, перевернули мы мир и многое сделать смогли за это время, чего врагам нашим и не снилось! Впереди, конечно, дел невпроворот, однако каждый день — это шаг вперёд, а не назад. Теперь будет у нас и должность криминалиста, а его самого я вам тут же и представлю! — и под гром аплодисментов крепко пожал руку растерявшемуся от неожиданности Демиду.
— Тяжело одному таскать придётся! — выкрикнул какой-то весельчак, не сдержавшись и завидуя. — Железяк килограммов на тридцать пять! Помощника ему выделить бы, я как раз в микроскопе нуждаюсь, объяснения одного карманника разобрать не могу!
— Ты очками обзаведись, если слаб, — под общий хохот подхватив портфель, подволок его к себе Громозадов. — Прочитаем вместе.
— Ишь, заторопился! Мозолей не натри! — подливали масла в огонь уже без корысти.
— Своя ноша не тянет, — огрызался Демид. — Из Ростова вёз, спины не сломил, а тут два шага.
Огрызался-то Демид без злости, однако лишь в кабинет ношу отвоёванную доставил, задумался не на шутку: как с ней быть, где держать? По описи чего только не значилось в портфеле: мелочи — рулетки, угломеры, щипцы да ключи всех мастей, даже стеклорез, способный за один раз вырезать стекло кружком, а также по совершенно прямой линии, только винтик нужный крутани. Про микроскоп уже упоминалось, но имелись в портфеле штучки помудрёней, владеть которыми он не только не умел, но и не догадывался, за что браться, чтобы не повредить. Были ещё диковинная фотокамера, аппарат дактилоскопической регистрации и набор для изъятия следов с места происшествия.
На курсах, конечно, учили всему понемногу, но Громозадов усваивал лучше, когда удавалось попробовать собственными руками, поэтому тянул их всегда вверх, рвался испытать лично, но собрали курсантов человек пятьдесят, и каждый такой же ретивый, так что не всегда получалось. Посчастливилось ему с дактилоскопическим аппаратом, тогда двух раз хватило уразуметь оказавшийся нехитрым механизм — бери пальцы преступника, откатывай каждый в красителе да тычь ими в нужную таблицу по очереди. В следующий раз, где бы ворюга ни оставил сальных своих отпечатков, сравнивай их с имеющимися в регистрационном каталоге и уже знаешь — Васька Червень попался на краже или Прошка Кот, а может, и совсем новый экземпляр объявился, тогда за ним придётся побегать, чтобы поместить его «пальчики» в криминальный кондуит.
С фотокамерой и фотографированием мороки оказалось поболее, но здесь Демиду тоже повезло, с несколькими такими же неумехами под контролем руководителя практики разобрали они и собрали камеру, а потом даже сделали несколько общих снимков, где, сгрудившись, свалившись наземь друг на дружку, довольные от переполнявшегося счастья, орали несусветное и таращили глаза в экран. Громозадову достался один такой снимок, он привёз и повесил его в рамочке на стенку в кабинете, важно демонстрируя товарищам.
Единственное, что подпортило настроение от учёбы — не удалось освоить работу со следами ног: одних порошков, которые следовало предварительно развести в специальных ванночках, прежде чем залить в след преступника, оказалось уйма. А перепутаешь с одним химикатом — всему делу швах, так как каждая почва: песок, глина, чернозём — нуждалась в индивидуальном препарате, иначе слепок вместо того, чтобы затвердеть, разваливался на глазах. Безжалостный руководитель тут же заставлял начинать всё сызнова. Полбеды, если следов расставлено полно, но, когда, усложняя задачу, руководитель прятал их в укромных и недоступных местах, затемнял учебную площадку, приходилось мучиться и потеть.
— На практике и одного можете не отыскать, — учил он расстроенных курсантов, — преступник не медведь и не дурак, чтобы следами вас баловать.
— А собаки-ищейки к чему? — возражали умники. — Пса пустить по следу — и вся недолга.
— На это у хорошего вора пара пачек табака всегда имеется, — был ответ. — А для сопливого жульмана собака не нужна, вы его и так возьмёте…
В общем, стушевался Демид, когда уже на второй день вызвал его Берздин и установил недельный срок, чтобы разобрать, разложить по полочкам всю его хитрую наличность, и тут же назначил день демонстрации возможностей технического и химического вооружения перед оперативным и следственным составом. Предупредил, чтобы те фиксировали увиденное в блокнотах, что он привёз, осваивали премудрости и учились использовать на практике.
Подсчитав собственные резервы, Громозадов попросил помощника, но скоро в нём разочаровался; недотёпа Егоров из канцелярских служащих за несколько часов сломал ему чуткий механизм пятнадцатиметровой рулетки, способной при нажатии кнопки выбрасываться на всю длину, а при повторном — убираться в миг восвояси. Бегающая металлическая змейка, издававшая, кроме того, эффектные щелчки и способная замереть на любом заданном месте — будь то три с половиной метра или все десять с четвертиной, после пятого или шестого испытания издала жалобный стон, после чего убрать её назад можно было, лишь накручивая специальный рычаг.
Затем пришла очередь удивительному набору учебных воровских отмычек, их Егоров сломал сразу несколько штук, пробуя открыть один и тот же не поддававшийся замок в кабинете следователя Горшкова. Та же участь ждала бы, наверное, и изумительный стеклорез, способный резать стекло не только по прямой линии, не подоспей Громозадов, остановивший помощника буквально за какую-то минуту до трагедии. Стеклорез заело, кусок стекла разлетелся вдребезги и быть бы ещё кровопролитию, не явись к месту происшествия Демид.
Но и с этой бедой Громозадов без труда справился — канцеляристу он поручил впредь только писать и наклеивать таблички на технические приспособления и химические вещества в коробках, отчего сразу наступило полное успокоение его души.
Однако избавиться от другой закавыки оказалось невозможно.
Заглядывавший будто ненароком уже несколько раз Отрезков словно ждал момента, когда Громозадов останется один, а когда Демид отослал Егорова по пустяку, Лавр Ильич тут же и навестил его, плотно прикрыв дверь и вывалил умоляющие глаза… Так умыкнули мощную пилу по металлу с набором зубастых пилочек в специальной упаковке.
Отрезков уже который год заканчивал ремонт обветшалого, но ещё крепкого купеческого дома, выделенного несколько лет назад его многочисленной семье, сплошь состоявшей из мальчишек. Конечно, одиннадцать крепышей, как и сам папанька, в многосемейном общежитии умещались с трудом и доставляли массу хлопот остальным жильцам, да таких, что доходило до Берздина. Тому приходилось разбирать всевозможные жалобы: орава творила такое, что удивляло всех, почему не сгорело общежитие или не случился всеобщий потоп.
Ремонт выделенного дома Отрезков делал сам; сначала мучился с фундаментом и прогнившими полами, потом взялся за сруб, ну и, наконец, очередь дошла до крыши. Тут-то всё и застопорилось, хотя и без того двигалось не шибко, не валко. Когда железо нашлось, инструментов не оказалось, вот пила и приглянулась Лавру Ильичу, а ему отказать!.. Тем более что клялся он вернуть в целости и сохранности через день-два, и слово своё сдержал, запоздав малость, но от великолепной когда-то пилы уцелела лишь рукоятка, мальцы сгубили все лезвия, переломав их из-за недюжинной силы, словно спички. «А может, изделие с брачком было?..» — подкинул спасительную идею Егоров, но этому не поверил и сам отец семейства, горько плюясь от досады. Крыша особняка была всё же отделана, и на радостях Лавр Ильич пригласил весь свой отдел отметить переселение многочисленного семейства…
К слову добавить, вместе с чудесной пилой канули безвозвратно щипцы, плоскогубцы, молоток и гвоздодёр, выпрошенные начальником для общего счёта, но эти железки Отрезков клялся вернуть после — не было времени разобраться в бедламе, что царил в доме.
Про другие мелочи, что личный водитель Берздина выпросил под срочную починку мотора набор почти всех накидных гаечных ключей, таская по одному, горевать, конечно, не стоило бы, однако к назначенному сроку демонстрации привезённых чудес в портфеле у Громозадова остался только набор для следов ног, никому не пригодившийся. Химикаты расточали неприятные запахи, лишь дотронься, сам Демид от них воротил нос, когда пробовал экспериментировать, а Егоров сразу выбегал из кабинета. Заскочивший как-то агент первой категории Шляпин попытался было использовать подходящий растворитель для клейки отвалившегося каблука, но химикат оказался такого зверского свойства, что весь сапог Шляпина тут же развалился, спасибо выручили гвозди.