Тот разводит руками:
— Планирую посетить его номер завтра. Майор как раз будет под вашим присмотром, мне так удобнее и безопаснее.
— Можно мне тоже с ним? — Подскакивает мальчишка.
— Нет. — Строго отвечает ему сестра.
— На усмотрение Фила. — Говорю я, напоминая, кто здесь все еще главный.
Девчонка хмурит брови.
— Соня, — обращается к ней Фил. — Давай с тобой побеседуем. Нужно разложить все по полочкам. С Глебом я уже пообщался, а второй человек, который знает Майора лучше других, это ты. Что мы должны знать о нем?
Она задумывается на секунду, шумно вдыхает и на выдохе, улыбаясь лишь уголками губ, выдает:
— Он всегда добивается своих целей. — Переводит взгляд на окно. — Если чего-то хочет, сделает все, чтобы получить.
— Значит, сделаем так, чтобы он захотел. — Вступает в разговор Егор, вытягивая под столом длинные ноги.
Беру сигареты и выхожу на балкон. Мне нужно собраться с мыслями, освежиться. Свыкнуться с мыслью, что завтра я смогу посмотреть этому трусу в лицо.
— Эй, можно с тобой? — Мальчишка выбегает следом и прикрывает дверь.
Протягиваю ему пачку, он отказывается. Встает рядом со мной, облокачивается на перила и подставляет юное, наивное личико прохладному ветру.
— Как успехи? — Спрашиваю, закуривая.
Дым уносится прочь вслед за потоками воздуха.
— Где? Здесь? В школе?
Пожимаю плечами.
— В школе сказал, что приболел. — Он упирает лицо в ладонь, с интересом наблюдая за каждым моим движением. — А у вас мне нравится. Кстати, не хотите взять нас с сестрой к себе в команду? Я быстро всему учусь. А она — сами знаете, просто волшебница.
— А она-то хочет?
Его взгляд становится по-взрослому серьезным.
— А вы предложите ей.
— Слушай, малец, — говорю, стряхивая пепел, — давай на «ты», ладно?
— Давай.
— Ты должен понимать: ситуация сложная.
Он кивает.
— Но это хороший шанс для нее. — Парень выпрямляется и начинает барабанить пальцами по перилам. — Она даже как-то ожила за эти сутки, а то все как зомби ходила.
— Да? — Мои брови поднимаются.
— Так что ей надо к кому-то прибиться. Лучше, если к тебе. Потому что и тебе она нравится.
Слова мелкого гаденыша заставляют меня немного растеряться. Едва не роняю сигарету на пол.
— А ты-то сам мне зачем? — Усмехаюсь.
— Ну, ты можешь выучить меня… не знаю, вскрывать сейфы, например. Как тебе?
Его святая наивность подкупает. Едва сдерживаю улыбку.
— Я подумаю.
— Блин, но я хороший ученик, честно. — Парнишка взмахивает руками. — И много всяких фишек знаю. Например, вчера в кафе возле школы взял бургеры и такой: «Мой приятель за меня заплатит» и ткнул пальцем в сторону какого-то мужика. Круто, да? И прокатило! А неделю назад…
— Хочешь дам тебе бесплатный урок? — Прерываю его.
— Конечно!
— Отлично. — Делаю последнюю затяжку и тушу сигарету в пепельнице. — Значит, так. Первый урок мошенничества. — Хлопаю себя по карманам, затем смотрю на мальчишку. — У тебя деньги есть?
Его глаза лихорадочно бегают.
— Да! Подожди. — Достает из джинсов смятую пятихатку. — Держи.
Беру купюру, осматриваю, затем с довольным видом убираю в карман своего пиджака. Бросаю ему на прощание:
— Второй урок завтра.
Разворачиваюсь и ухожу, оставив огорошенного паренька стоять на балконе с разинутым ртом.
Закончив обсуждение дела, мы с Глебом идем в ресторан.
Убранство поражает изысканностью: много света, мраморные полы, хрустальные люстры, тяжелые бархатные шторы в пол, зеркала, кожаная мебель, массивные кованые на выступах, задекорированных под каминные полки. Услужливые официанты не носятся, как угорелые, ходят важно и степенно, точно пингвины, сверкая металлическими пуговицами на тщательно отутюженной униформе.
Мой кавалер галантно отодвигает для меня стул, и я усаживаюсь за стол, покрытый кипельно-белой скатертью.
— Как скучно, — хмыкаю, едва пробежав глазами по меню. — Обещай, что купишь мне хот-дог, когда мы свалим отсюда. Много горчицы, кетчупа, и про майонез не забудь.
Он не отрывает от меня глаз. Думает, наверное, опять какую-то очередную надменную хрень про то, какой он воспитанный, и какая я ужасная.
— Заказывай. — Говорит сухо.
На лице ни единой эмоции. А меня так уже достал этот покерфейс, призванный создать о нем впечатление крутого, серьезного мачо-мэна, что хочется громко щелкнуть пальцами, чтобы разбудить его.
Что я и делаю. Заказываю дюжину самых дорогих устриц и сухого, белого вина. «Так тебе, жмотяра». Но этот тип и бровью не ведет: явно платить из своего кармана опять не намерен.
— Рассказывай, Глебка. — Намеренно испытываю терпение, издеваясь над его именем. Чем сильнее сдвигаются его брови, тем мне интереснее. — О чем ты мечтаешь?
— Я… — Он озирается, будто ищет повод свалить. — Не знаю…
На стол ставят поднос со льдом: на нем кругом выложены раковины, по центру располагаются кусочки лимона. Мне доводилось есть этих гадов лишь однажды, когда мы с Вадимом завалились в дорогущий ресторан после удачного дела: в шмат пьяные и одетые в какое-то тряпье. Даже вкуса их не помню, важен был сам факт приобщения к красивой жизни, роскоши.
Сейчас на мне совсем другая одежда, никто на меня, как тогда, не пялится осуждающе, но ужин от этого менее интересным не становится, ведь напротив сидит мужчина, который заставляет задуматься: «так ли уж сильно я их, мужчин этих, ненавижу?»
— Говори уже.
Глеб выпрямляется, его светло-зеленые глаза загораются. Он дожидается, когда официант, разлив вино по бокалам, уйдет, и тихо говорит:
— Хочу провернуть аферу, которую будут помнить еще, скажем, пару веков. Или дольше. Взяться за то, за что никто не брался за последнюю сотню лет, и вряд ли осмелится.
— Ни хуа-хуа, — вырывается из меня. — Ой, пардон. Круто ты махнул.
— Чем выше ставки, тем мне интереснее.
Беру ломтик лимона, выдавливаю пальцами сок прямо в раковину, а затем осторожно высасываю ртом ее содержимое.
— Ну, ты молод, — замечаю, промакивая рот салфеткой. На нем тут же остаются следы моей помады. — Все впереди. Только с такими грандиозными планами как найти время на все остальное? На простую жизнь? Разве мы не для этого зарабатываем? Чтобы потом можно было некоторое время отдохнуть, позволив себе немного земных удовольствий. С друзьями, семьей…
Ощущение такое, что он одним взглядом расстегивает на мне верх комбинезона. Застыл с двузубой устричной вилкой в руке и не дышит.
Проверив, не расстегнуты ли у меня пуговицы на груди, беру бокал и пробую вино.
— Если занимаешься таким делом, приходится отказаться от семьи, друзей и близких. — Наконец, говорит Глеб, отложив вилку и пригубив вина. — Они — наше слабое звено. Нельзя подвергать их постоянной опасности. Так жил мой отец, так живу я.
— Ясно. — К черту манеры. Выпиваю бокал залпом и без капли стеснения подливаю себе еще. — А как же твоя «любимая женщина»? Не боишься за ее здоровье?
Выражение лица у него такое, будто я ему под дых врезала.
— Я… про маму тогда говорил. — Он поливает устрицу лимонным соком и ест. — И мне пришлось оградить ее от всего этого.
«А-а-аве Мари-и-и-и-и-и-ия…»
— Понятно, а что отец? Он…
— Да. — Глеб водит пальцем по поверхности бокала. — Он был из наших. Но мне мало что известно о его судьбе, поэтому я и считаю, что нельзя к кому-то эмоционально привязываться в нашей профессии, от этого только хуже.
Меня одолевают сомнения, из его слов практически ничего не понятно. Ясно только одно: он сухарь, который не собирается делить ни с кем, ни свои бабки, ни свою душу.
— А Майор знает про эти твои убеждения?
— Да, а что? — Поднимает на меня заинтересованный взгляд.
— А как же тогда… мы? В смысле… Я и Ты. Думаешь, поверит?
— Будет для него сюрпризом. — Глеб наливает себе еще вина. — Он же смог меня удивить.
— Хм… — Опускаю взгляд на поднос.
— Он знает, что я всегда один. У меня не может быть привязанностей или чувств. И девушки у меня тоже нет. И вряд ли будет. Это все не для меня.
— Слишком разборчив? — Интересуюсь, отправляя в рот устрицу.
— Нет, по той же причине. — Он ловит мой взгляд. — А еще, потому что не терплю тупых баб.
«Опаньки».
— Вот как. — Усмехаюсь. — А умные тебе, значит, никогда не попадались?
Задумывается на секунду, а потом сжимает в руке бокал:
— Нет.
«Кисло чо. Стало быть, я тоже из этих, из тупых».
— Понятно. — Откидываюсь на спинку стула, медленно оглядывая всех посетителей.
— А ты?
Смотрю на него.
— Что я? — Спрашиваю.
— Зачем тебе все это? Получаешь удовольствие?
Пожимаю плечами, беру в руку бокал и рассматриваю вино на просвет.
— Это работа. Но я ее люблю.
Глеб предлагает мне чокнуться. Соглашаюсь. От тихого «дзынь» становится немного веселее.
— Это он тебя всему научил? — Этот вопрос действует эффективнее удавки, внезапно наброшенной на шею. Приходится все вспоминать, а это сильно ранит.
— Да. У меня не было выбора. Хотя, наверное, был, но я об этом не знала. Одна, без родителей, глупая, доверчивая. Мне даже некуда было пойти. И было так легко от того, что он все решал за меня.
— Ты любила его?
«Гром и молния». В душе что-то переворачивается.
— Наверное… Если собачью преданность так можно назвать.
— А сейчас? Все еще любишь его? — Голос Глеба становится тише, вкрадчивее. Смотрю на скатерть, но чувствую, как его взгляд-рентген проникает под самую кожу. — Это очень важно. — Настаивает он.
Вскидываю на него глаза и беззвучно ругаюсь.
— Не знаю. — Отвечаю, едва слышно. — Иногда кажется, что да. А иногда убить его охота. Вот как эта хрень называется?
— Почему вы расстались?
— Я уже говорила. — Даю себе передышку, отпивая вина. — Он задумал гениальную аферу. Только делать в ней ничего не надо было. Охмурил богатую наследницу, женился, запустил лапу в состояние ее папочки. Живет припеваючи, а ко мне приходит на «поебаться», называя эти визиты «любовью». Весело, да?