— А что, твой хахаль переживает по этому поводу? — Ухмыляюсь.
— Нет. — Её красивые синие глаза мечут молнии. — Он взбешен!
Не могу сдержать улыбки.
— Мне нравится, когда он бесится, малыш. — Делаю шаг в ее сторону и вижу, как напрягаются в испуге ее плечи. — Значит, я всё делаю правильно. И я выиграю. Вот увидишь. Обчищу этого мудака. Обдеру, как липку.
Соня обреченно вздыхает. Смотрит на меня с мольбой.
— Зачем, Вадик? Зачем? — Качает головой. — Я просто не понимаю.
А я думаю только о том, как вчера держал ее на весу. Как посадил на стол, прижал к себе и чуть не засадил в нее по самые яйца. Мы были так близки. Почти кожа к коже. Ощущали на себе дыхание друг друга. А теперь между нами метр, но ощущение такое, что километры.
Но… я знаю, что стоит мне только коснуться ее снова, и она потечет. Сдастся, сделается податливой, сама попросит меня трахнуть её быстро и грубо.
Останавливает одно — ужасно не хочется совершить еще одну ошибку. Мне не нужно сейчас ее чувство вины. Мне нужно осознанное решение и полное понимание того, что она моя, и бежать ей некуда и незачем. Полное подчинение.
— Потому что я лучше, Соф. — Подхожу ближе, и моя рука тяжелеет от желания дотронуться до неё. — И всегда буду лучше.
— Зачем? — Как заведенная, продолжает бормотать она. Смотрит на меня в упор, и я вижу, как силы покидают её.
— Потому что ты нужна мне. — Убираю непослушную прядь ей за ухо, и чувствую, как девушка замирает под моей рукой. — Потому что хочу вернуть тебя. Хочу, чтобы всё было по-прежнему. Нет, даже лучше. Теперь всё будет по-другому. Просто скажи, что хочешь этого. И я весь твой. Только твой.
— Ты лжёшь, Вадим. — Соня подается назад, отдергивает плечо. — Ты лжёшь мне, как и всегда.
— Нет, девочка, я клянусь тебе.
— Ничего не вернуть, Майор. — Ее губы дрожат, а меня передергивает, когда она зовет меня вот так. — Я теперь с Глебом, и мне с ним хорошо.
Мне мерзко это слышать, но, в конце концов, я сам это заслужил. Сильно стискиваю зубы и позволяю всем эмоциям, в том числе и боли, вихрем прорваться на лицо.
— Так хорошо тебе ни с кем не будет, Соф. Ты же это знаешь. — Тяжело вздыхаю, замечая тревожные морщинки, прорезающие её лоб. — Я знаю твоё тело. Твой запах. Твой вкус. Твои желания. Знаю, как сделать тебе хорошо. И очень-очень хорошо. Помнишь? Ты всё помнишь, моя девочка. Так бывало только со мной, да? Вижу, что прав.
На её лице отчаяние, она упрямо сжимает губы и пятится назад. Качает головой.
— Отмени игру, Вадик. Пожалуйста. Не знаю, что ты задумал, но не поступай так с ним. Ты же знаешь Дыма…
Медленно, осторожно, как бывалый охотник, делаю еще один шаг к жертве.
— Так ты за него переживаешь или за меня?
Соня кажется не на шутку перепуганной.
— Он опасен, ты же знаешь. У вас ведь одно прошлое на двоих.
— Глупенькая моя девочка. — Приближаюсь так близко, что в груди нестерпимо больно давит. — Я ведь знаю все его фишки, все трюки. Все дешевые приемчики, малыш. И я готов к ним. Меня не обыграть.
Она дрожит всем телом, у неё больше нет сил сопротивляться. Между нами всего несколько сантиметров.
— Я люблю его, Вадик. Его, слышишь?
Внутри всё леденеет.
— Теперь я еще сильнее хочу его обыграть. — Эти слова горчат у меня на языке.
— Отмени игру, пожалуйста. — В её глазах мольба. — Ради всего, что у нас было. Отмени…
— Уже слишком поздно, Соф. — Мои ладони ложатся на ее лицо. — Я сделаю всё, чтобы вернуть тебя.
Она так сладко прикрывает веки. Боже, да у нее не остается никаких сил бороться со мной.
— Не надо… — Говорит прежде, чем я сминаю ее губы голодным поцелуем.
Терзаю их, тяжело дыша. Целую глубоко, отчаянно, страстно. Запускаю руки в ее волосы. Превращаю этот поцелуй в безумную агонию, чувствуя, как она неохотно, а затем уже смелее отвечает. Впиваюсь губами в её шею, шепчу её имя, оставляю языком огненные дорожки на её коже.
— Вадик… — Просит она, нерешительно отталкивая.
Грубо перехватываю её запястья, прислоняюсь лбом к её лбу и, задыхаясь, бормочу:
— Я сказал, что люблю тебя. Это чистая правда, слышишь? — Внизу живота нестерпимо ноет. Сердце стучит в адовом ритме. — Все, что я говорил, это правда. Хочу, чтобы ты вернулась. Мне нужно это. Хочу тебя. Хочу всё исправить. Я тебя люблю, дура!
Она отшатывается от меня, прикрывая ладонью перемазанный помадой рот. В глазах ужас, испуг, оцепенение и раскаяние.
— Да. — Сглатывает. Смотрит на меня с такой тоской, что внутри всё обрывается. — Ты сказал. — Она несколько раз кивает, будто борясь с собой. — Но это… абсолютно ничего не меняет, вот в чем беда.
И, всхлипнув, стремглав бросается к двери.
Я слышу хлопок, оборачиваюсь ей вслед, но в номере уже никого нет. Наклонившись на подоконник, пытаюсь отдышаться.
«Это моя женщина. Всё ещё моя! Каждой частичкой своей души моя, и я чувствую это»
21
— Так какой ложный сигнал вы придумали? — Спрашивает Соня, когда мы садимся в машину.
— Макс будет подергивать губой. — Я закрываю за ней дверцу и направляюсь к водительскому сидению. Сажусь. — Марк Иосифович уже сообщил об этом Майору. Мы позволим ему пару раз обыграть Шведа, потом он покинет стол, а затем мы «сыграем Джокера». — Завожу двигатель, трогаю автомобиль с места. — Самое главное, грамотно вывести из игры Хромого и Палыча, вряд ли они захотят добровольно потерять свои деньги.
— Угу. — Соня нервно прикусывает нижнюю губу и отворачивается к окну.
С того момента, как вернулась со встречи с Майором, она сама не своя. Замкнулась, переживает, и я все больше начинаю тревожиться из-за этого.
Если девчонка решила сговориться с бывшим любовником, то вложенные деньги она не потеряет — это как раз мне нужно бояться, чтобы не остаться в дураках.
— Всё нормально? — Спрашиваю сухо.
Мне хочется положить ладонь на ее руку, но не уверен, что это будет уместно.
— Ага.
Мы всё ещё доверяем друг другу? Что между нами происходит? Что изменилось? Или всё по-прежнему?
— Ты уверен, что он не интересовался, как и чем ты жил последний год? — Соня достает сигарету, вставляет меж накрашенных губ и прикуривает. — Не интересовался, с кем ты общаешься, с кем ведешь дела?
— Ты о чем? — Напрягаюсь я.
Мне не нравится, когда перед самым ответственным этапом операции что-то вдруг подозрительно начинает идти не так. Это как знак, как черная кошка, не вовремя перебежавшая дорогу прямо перед колесами твоей машины. Есть еще время повернуть назад, но ты так разогнался, что сам уже на всех парах несешь себя в пропасть.
— Я про Макса. — Она так тяжело вздыхает, что верхняя пуговичка на ее вороте расстегивается. — Может быть такое, что ему донесли, что ты работаешь в последнее время со Шведом? — Ловкие пальчики быстро застегивают ее обратно. — Вдруг он знает, как тот выглядит, и всё такое? Ведь если он знает, то мы все, по сути, обречены…
Липкая, словно клей, тревога холодком пробегает по спине.
— Он что-то говорил тебе? — Невольно увеличиваю скорость, заставляя «бэху» еще быстрее мчать вдоль прибрежного шоссе.
Девушка затягивается, долго не выпускает дым из легких, а затем выдыхает несколько ровных, маленьких колечек.
— Говорил, что знает все твои приёмы. — Она пожимает плечами и бросает на меня испытующий взгляд.
— Ну, это не новость. — Утешаю, скорее, самого себя, нежели её. — Только вот мы больше трех лет не общаемся, и за это время мои навыки ушли далеко вперед от его представлений.
— Но Майор, наверняка, ожидает от тебя подвоха. — Её голос срывается на едва слышный шепот.
— Это тоже было заранее известно. — Усмехаюсь я.
— Хорошо, если ты так уверен в успехе.
— А ты не уверена?
Соня пристально разглядывает меня, в своей фирменной манере свесив сигарету с губ, затем легким движением отбрасывает светлые волосы с лица:
— На девяносто процентов из ста.
Вылитая Мерилин Монро, срань господня.
— Ста процентов никогда и не бывает. — Подмигиваю я. — Даже если ты тыришь пенсию из панталон своей спящей бабули, всегда нужно опасаться того, что она может поймать тебя за руку.
Мне нравится, как она улыбается. И пусть ее лицо кажется сейчас бледным и измученным, улыбка, как рассветные лучи, озаряют его и наполняют жизнью.
— Или, может, ты передумала? — Нахмуриваю брови.
— Нет. — На этот раз ей хватает твердости сказать это так, чтобы я поверил.
Соня выпускает дым из приоткрытых губ и вышвыривает сигарету в окно.
— Глеб?
— Да? — Лавируя в потоке машин, смотрю на нее искоса.
— Я хочу, чтоб ты знал.
Улыбка гаснет, и лицо девушки становится очень серьезным.
— О чем? — Спрашиваю.
Даже сквозь тихое журчание музыки из динамиков слышу ее тяжелый вздох.
— Я разглядела тебя.
Задумчиво чешу висок, пытаясь привести в порядок мысли.
— Не понял.
Она выпрямляется и слегка поворачивает корпус в мою сторону. Несколько секунд мы едем в тишине: Соня оглядывает меня так, будто хочет взглядом впитать каждую черточку моего лица, а я, вынужденный следить за дорогой, бросаю на неё короткие, полные смятения, взгляды.
— Тогда, на пристани, помнишь? — Грустно говорит девушка. — Когда мы увиделись в первый раз. Я тогда еще была лысой, как чупа-чупс.
— Да. — Воспоминания рисуют улыбку на моем лице.
— Я тогда подумала, что такой ухоженный, крепкий мужчина обязательно должен быть заносчивой задницей. Потому что он знает, что привлекателен, и привык к женскому вниманию. — Соня на секунду сжимает губы. — И когда мы уже официально познакомились в той гостинице, пару дней назад, я только уверилась в своих мыслях.
— Вот как?
— Да. — Её дыхание рядом с моим плечом ощущается как щебет птички. — А еще ты был груб, циничен и… холоден.
— Значит, всё совсем плохо? — Улыбаюсь я.
— Тогда я решила, что это даже хорошо. Потому что бабники редко бывают такими серьезными. А потом поняла, что за фасадом бесчувственного истукана есть и еще что-то. Могу ошибаться… Но, кажется, мне удалось заглянуть внутрь настоящего Глеба.