лась, но не могла заставить себя оторваться от Кости, который словно заражал меня собой. Чувствую движение, и вот Матвеев уже прижимает меня спиной к машине, если судить по ощущениям. Зажатая, практически приручённая, ощущая руки Кости практически везде, куда он может дотянуться, я готова мурчать как кошка, но вместо мурчания из горла начинают вырываться стоны, которые Матвеев буквально проглатывает
Господи, Богдан никогда меня так не целовал…
Имя жениха действует на меня как ведро ледяной воды из проруби зимой; я что есть сил отталкиваю Костю, выскакивая из ловушки, и пытаюсь отдышаться и не дать вырваться слезам наружу, потому что мне противно и мерзко от самой себя. Я ведь без пяти минут замужняя женщина — раз уж Бо ещё не передумал делать меня своей женой — а сейчас… Да что вообще на меня нашло?!
Впрочем, ответ на этот вопрос явно известен Матвееву, если судить по его самодовольной ухмылке; скалится вон как кот Чеширский — так и хочется дать ему затрещину.
— Это ничего не значит и ничего не доказывает, — продолжаю упрямиться.
Парень поднимает руку и проводит кончиками пальцев дорожку по моей шее от плеча до подбородка, заставляя меня задохнуться, и внимательно следит за своими действиями.
— Себя ты можешь обманывать, сколько влезет, красавица, — качает он головой, устремляя на меня прожигающий взгляд, от которого сердце делает тройное сальто назад. — Я видел твою реакцию, и знаю, что это значит.
— Мне плевать, что ты знаешь — это ничего не меняет, — вздыхаю. — Меньше чем через три месяца я стану женой другого человека. У меня уже есть жизнь, которая меня устраивает.
Он снова качает головой.
— Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься. Ты окружила себя фальшивой красотой, фальшивыми друзьями и фальшивыми мечтами; утонула в собственном выдуманном мире, уверенная, что всё идёт так, как ты хочешь, а на самом деле ты даже можешь собственной жизнью распоряжаться!
— Это не правда! — закипаю я, чувствуя приближение слёз.
— Да ну? — недоверчиво фыркает парень. — Скажи, когда последний раз ты ходила туда, куда хотелось бы именно тебе? Съела то, чего хочешь, а не то, что надо для поддержания шаблонной красоты, которую придумали люди, мало что знающие о красоте, для людей, которых они не знают вообще?
Я уже открыла было рот, чтобы доказать его неправоту, но тут же захлопнула его обратно, с ужасом осознав, что он прав — как никогда прав, и это было до боли обидно. Что, действительно, я сделала лично для себя за последние восемь лет — ну кроме нескольких приступов гастрита, голодных обмороков и нервных срывов?
Боже…
Из-за слёз улица начинает расплываться, и ладони Матвеева я скорее чувствую на своих щеках, чем реально вижу.
— Останься со мной, — слышу его убеждающий шёпот, опаляющий моё ухо огнём. — Тебе не придётся ничем жертвовать ради меня — просто будь собой.
Смыкаю пальцы на его запястьях и… отрываю его руки от своего лица, уже не контролируя поток солёной влаги.
— Не могу — я уже пожертвовала многим.
Не даю ни себе, ни ему возможности сказать или сделать что-то ещё, потому что боюсь принять его безумное и такое манящее предложение выбросить все эти дурацкие клише из собственной жизни.
В квартиру поднимаюсь словно в тумане; очередной вечер проходит в слезах и желании повернуть время вспять и не идти на тот благотворительный вечер, на котором мы с Костей встретились впервые со дня той аварии. Господи, даже тот факт, что он чуть не убил моего отца, уже был не способен справляться с моими эмоциями в отношении Матвеева. Они больше не останавливали меня, включая в нужный момент голос разума, и это убивало меня ещё сильнее.
Оставалось лишь сцепить зубы и двигаться дальше.
Глава 6. Костя
Ещё никогда прежде в своей жизни я так не злился на это чёртово женское упрямство и грёбаный страх что-то в своей жизни кардинально поменять. Нахер тебе нужна такая жизнь, если ты даже в душ без расписания сходить не можешь?! Или это у баб такая новая форма мазохизма — делать всю жизнь то, что тебе не нравится? Я ведь вижу, что Полина совершенно не похожа на охотницу за деньгами — ей просто не хватает чего-то, что она пытается ими заменить.
Человеческих эмоций, например.
Вначале после того, как она выставила меня вон, высказав всю эту херню про то, что я ей не нужен, мне хотелось просто выломать эту чёртову дверь, взвалить упрямую идиотку на плечо и забрать с собой, чтобы сломать её титановый панцирь, которым она окружила себя, вращаясь в кругу этих уевшихся жизнью снобов. Даже приковать её наручниками к батарее, если будет нужно — а, скорее всего, так и будет — и запереть в своей квартире, пока из её головы не выйдет вся эта дурь про «жертвенность».
Запрокидываю голову к ночному небу и выдыхаю облако табачного дыма. Чёртовы сигареты. Вот что бывает, когда твои друзья пользуются этой хернёй, чтобы избавиться от стресса, а ты просто пробуешь за компанию и действительно находишь в этом отдушину. Глупо, но работает. Я уже полтора часа стою во дворе собственного дома, смотря на тёмные окна квартиры, в которой живу последние два года, и пытаюсь представить, что чувствовал бы, если бы там меня кто-то ждал: Полина, возящаяся с продуктами на кухне или сидящая у телевизора за каким-нибудь дурацким сериалом, который я всё равно смотрел бы, потому что он интересен ей; пара-тройка ребятишек, носящихся по дому друг за другом или тискающие домашнего питомца, который обязательно был бы заведён исключительно ради них… Картина выходила до того соблазнительная, что я железобетонно решил, что с Авериным Полина не останется, даже если после Богдан найдёт меня и сделает из моего лица светофор. Если я что и усвоил в этой жизни, так это то, что за всё приходится бороться, если хочешь что-то иметь. Абсолютно за всё.
И если мне нужна Молчанова — придётся попотеть, но сдаваться я не собираюсь.
Швыряю окурок в урну и поднимаюсь на восьмой этаж пешком — последний раз я в спортзале был два дня назад, хотя форму надо поддерживать ежедневно, и это было своеобразное восполнение.
Нехорошее предчувствие посетило меня ещё на пятом этаже, когда кроссовки звучно чвякнули по воде, которая, не прекращаясь, текла вниз по ступенькам с верхних этажей. Учитывая, что такая херь происходит уже третий раз, даже не приходится сомневаться в том, из чьей именно квартиры извергается этот водопад.
Сука.
На шестом и седьмом этажах уже царит беспредельный кавардак, так как воде не хватило стен моей квартиры, и она отправилась наносить ущерб всем соседям, которые жили подо мной. Но на меня никто орать или жаловаться и не думал, потому что и мою квартиру затопило из той, что находится на этаж выше — она пустует и периодически напоминает о себе таким вот дебильным способом, потому что её хозяин — жадное чмо, спускающее деньги на что угодно, но точно не на качественную сантехнику.
Интересно, родители в курсе, что это будет уже третий ремонт за последние восемь месяцев? И, думаю, не последний, потому что заставить этого оленя поставить нормальные вентили не сможет даже спецназ.
Отмыкаю дверь квартиры и попадаю в океанариум; хорошо, что я, наученный горьким опытом, прячу документы на верхней полке шкафа… Устало закатываю глаза и набираю телефон единственного холостого друга.
— Внимательно, — орёт Шастинский, пытаясь перекрыть музыку.
— Где тебя носит?
— А ты уже соскучился? — веселится Лёха.
— Мне щас не до шуток, — хмурюсь. — Мне надо где-то перекантоваться пару недель, так что тащи свою задницу к себе домой, я подъеду.
В трубке слышится какой-то грохот и лязг, и наконец-то музыка стихает.
— Твою берлогу взорвали террористы?
— Хорош петросянить. Едешь — нет?
— Да чё ты как баба на пятом месяце беременности, щас буду.
Приезжаю на целых полчаса раньше друга и снова сканирую взглядом тёмные окна теперь уже его квартиры, надеясь, что он убрал свои «игрушки», которые обычно имеют привычку беспорядочно валяться по всему дому.
Машина Шастинского тормозит в паре сантиметров от моей ноги — выпендрёжник — и ослепляет светом фар.
— Так что случилось? — едва выйдя из салона, спрашивает он.
— Вселенский потоп, — невесело хмыкаю.
— Опять? — округляет Лёха глаза. — Чувак, на твоём месте я бы уже давно показал этому придурку, как прекрасны больничные койки.
— Расслабься, парней тут всё равно нет, — фыркаю.
Лёха смотри на меня с благодарностью, и вот передо мной уже не клоун, а парень, которому всё осточертело. Наверно, меня никогда не перестанет удивлять эта его способность переключатся между эмоциями — будто по щелчку пальцев. Не знаю, сколько надо жить и чего повидать за свой век, чтобы овладеть такой техникой, но Лёха умудрился освоить её всего за год — пока мы снимали его с наркоты и ныкали по реабилитационным центрам. То ли его бесили эти сочувствующие взгляды от нас с парнями, то ли он просто не хотел грузить всех своими проблемами, предпочитая вариться в них в одиночку, но с той самой ночи, как его выписали, никто из парней ни разу не видел его серьёзным — ну, кроме меня. Его манера поведения немного напоминала Полинину — с той лишь разницей, что они использовали разные техники: если Лёха включал функцию идиота, то Молчанова — функцию стервы. И в какой-то степени они оба поступали неправильно, потому один держал всё в себе, заставляя меня гадать, когда же он рванёт, а вторая просто пряталась за своей холодностью, и это тоже не приведёт ни к чему хорошему.
— Я без неё сдохну, — внезапно произносит Шастинский, отвлекая моё внимание на себя.
Хлопаю его рукой по плечу: мы оба в одинаковой заднице.
Вот только мне достаточно просто закинуть Полину на плечо; Лёхе же с Кристиной приходится просчитывать каждый шаг, а он к такому не привык. Да и характер у него не тот, чтобы с хорошими девочками нормально общаться — это всё равно как если бы демон влюбился в ангела, заранее зная, что ему в это всё лучше не соваться.