Но не перестараться! Приучишь руководство к выполнению невозможного – будут считать, что ты обязан каждый день выдавать на-гора по три подвига, а иначе – начнут глядеть осуждающими глазами и морочить тебе голову придирками и разносами. Человеки быстро привыкают к хорошему, перестают это ценить, а начальство – оно тоже человеки. Со всеми вытекающими. С другой стороны, можно напустить на себя таинственность, запрятаться и не создавать шуму, гребя все под себя. Но так можно действовать, только когда на тебя особое внимание не обращают или запрещено тебя трогать. Здесь – не получится. Вся эта затея с коллекцией черепов нормальным людям кажется очень жуткой и внимание автоматически привлекает, не репу складируют. Кстати – и с НКВД тоже решать вопросы надо. Как человек опытный, старлей отлично понимал, что курируют его местные, похороны врагов – целиком в ведении этой конторы, все документы им, а немецких документов накопилось уже прилично, тем более – с учетом фотоаппарата дохлого пропагандиста и его планшетки, куда Берестов даже и нос, от греха подальше, не сунул. Сомнения грызли все же. Если сразу себя показать себя слишком хорошо, то потом будет жить тяжело, ибо придется соответствовать. А надо показать себя так чтоб потом, если надо – можно лучше. Но при этом не сильно лучше других, если на новом месте. Иногда, впрочем, лучше вообще никак себя не показывать, чтоб только дело делалось «типа само», ибо ну его к чертям.
Сам Берестов понимал отлично, что местным и его команда, и он сам как бельмо на носу – они ж неподчиненные, от ВСУ предписание о содействии, и кстати и секретность, ибо оглашать такое не след, – а потому на контроле и содействии в НКВД. Кому такие под боком нужны? Неприятные в общем, непонятные и нехорошие они для всех местных вояк и невояк. Потому лучше бы излишнего рвения не проявлять – строго в рамках приказов и уставов не лезть в чужой огород и лишнего не делать. Чтоб никто не начал подкапывать или телеги писать. Но тут смущало старлея простое обстоятельство: он отлично понимал, что такое пара пушек на фронте. Вроде как и пустяк, а на самом деле – огневое превосходство на конкретном участке. Хотелось своим помочь – хоть вот так. Можно и не везти. Он собирает бошки и ничего никому не должен напрямую. То, что он собранное сдает не по окончании выполнения приказа, а в ходе – это его личная инициатива. Его никто не обязывал немедленно отчитываться ни о ходе разминирования и расчистки местности, ни о количестве погребенных, ни о собранном имуществе военного и иного значения. Даже о бошках накопленных – отчитываться по результатам месяца велели, не раньше. Его, конечно, могли обязать отчитываться о срубленных бошках постоянно, – но не обязали, ибо глупо ставить жесткий план в такой обстановке, а без этого глупо требовать отчеты. Наверху – не дураки все же. Другое дело, что добровольная помощь, может и зачесться. Но инициатива должна быть минимально необходимой, в рамках. А то сядут сверху и ножки свесят. Потому пушки он все же доставит с «носачом» этим, будь он неладен, а вот дальше – посмотрит. И в НКВД нужно отловить начальника и с ним побеседовать на предмет секретности, объяснив, что к чему – и тот быстро вообще всех заткнет, чтоб не смели даже упоминать. Люди сейчас привычные и понятливые.
Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения
Снега в лесу было еще много – рыхлого, мокрого и ноздреватого, идти было трудно. Седобородый мужик шел сзади, насвистывал что-то старорежимное. По его словам, идти было бы проще по промятому вездеходом гусеничному следу, благо потом снегопады были жидкие, не завалили, но для этого пришлось бы давать крюка такого, что не получилось бы сделать все, что наметил на сегодня. Заодно можно глянуть – что тут в лесу. Вроде чистый, и даже следов отступления немецкого нету, просто прогулка. Но сапер – не гуляка, смотреть надо внимательно все время – иначе пропустишь пустячок вроде тоненькой проволочки – и все, будешь безнадежно доплывать кровищей на снегу.
Тягач удивил. Нет, так-то все было совершенно верно – и тягач, и прицеп, и мертвый водитель имелись в наличии. Не придерешься. Только ожидал Новожилов увидеть что-то солидное, большое, а тут даже сначала глазами поводил, ища обещанное и не замечая стоящее почти под носом странное сооружение из гусеничного кузовка с мотоциклетным рулем и нелепым перед гусеницами мотоциклетным же колесом. И тележка сзади – маленькая и пустая. На нелепом агрегате нелепым кулем тряпья разноцветного сгорбился мертвец. Намотал он на себя перед смертью всякой одежки и смотрелся потому странно.
– Так это ж мотоцикл! – огорчился сапер, глядя на рулевое колесо с фарой.
– Какой же мотоцикл, если он на гусеницах? – резонно возразил дед.
Новожилов не нашелся, что ответить. Понятно, что этой фигулькой трехместной завалившийся с моста «Комсомолец» не выдернуть. Хотя… Для саперной разведки такое чудо-юдо очень даже годится. И отделение саперов забросить куда надо – тоже вполне можно. Уже с другим настроением обошел вокруг. Присмотрелся. Мелкая эта машинка чем дальше, тем больше нравилась. Мотоциклы попадались на глаза, и раньше к ним никакого пиитета сапер не питал, а вот эта… Так, баловство несолидное с первого взгляда. Далеко же в лес уфитилила! Любой мотоцикл безнадежно бы еще на опушке завяз. Это же совсем другие получаются возможности!
– По следам судя, ты тут уже не раз был? Что в телеге-то везли? – усмехнулся Новожилов, глядя на натоптанные старые лунки следов.
– Три мешка с овсом для лошадок. Мы на этом овсе зиму перебедовали. Только ты об этом не распространяйся, – спокойно ответил седобородый.
– Как обещал. Теперь понимаю, почему ты телегу эту в хозяйство залучить хочешь. Дельная тележка. Помоги-ка седока сдернуть.
В четыре руки выдернули немца с сидения. Лежал теперь растопыренно здоровенной куклой на снегу, словно и не человек, а пришелец неведомо откуда – лицо замотано тряпьем, на глазах очки – консервы. Прямо как человек-невидимка из читанной до войны книжки. Тот тоже так заматывался, чтоб не замечали его нечеловеческого вида. Вот и этот… нелюдь. Заинтересованно осмотрел водительское место. Пришлось выгребать ладонями снег, чтобы педали открыть. А вроде бы и понятно, как оно ездить должно. Заводится точно, как мотоцикл. Решил попробовать, благо до войны ходил в мотосекцию.
Не получилось с ходу. Разозлился всерьез, вспотел, шинель скинул, пар от гимнастерки валил. Час прокорячился – и наконец агрегат подал признаки жизни, закутал все вокруг клубами сизого вонючего дыма и, прогревшись, забурчал уже нормально, домовито. Бензин в баке был даже глазом виден. Решил не рисковать и из леса выкатился по старым следам, с каждой минутой все увереннее и увереннее держа руль. Пару раз приходилось останавливаться, сунутый в пустую тележку немец цеплялся торчащими ногами за стволы тесно растущих березок и выдергивался, словно морковка с грядки.
– Не хочет из леса выезжать, – усмехнулся седобородый.
– Кто его спрашивает? Приперся незваным – пусть терпит, – буркнул Новожилов, у которого все силы уходили на рулежку между деревьями. Напетлял умирающий немец, словно заяц-беляк.
Тот крюк, что на телеге бы занял полдня, проскочили на гусеницах в четверть часа. И за это время командир отделения буквально влюбился в механическую находку. Охранявший телегу боец удивленно вскинул брови. Невожилов не без гордости остановился впритык, поправил каску, заодно подумав, что придется с немца снять очки – холодный встречный воздух сушил глаза и заставлял часто моргать.
– Есть тут еще одно место. На телеге бы не доехали, а на этой машинке – вполне можем, она быстро катит, – негромко сказал дед. Новожилов уже разгорелся. Послал бойца туда, где сейчас остальные ребята вдумчиво прочесывали очередной кусок нашей земли, загаженный смертоносным железом, а сам азартно, с дедом на задних сидушках и бывшим немцем в тележке – аккуратной, на дутых резиновых колесиках, дернул по указанному седобородым маршруту. Дорога – да целина, ровно укрытая снегом – увела в лес, и вот тут пришлось вездеходику и водителю попотеть. Но – пролезли, благо снег уже поосел, сплющился.
Полянка была совсем небольшой, вот ее практически всю и заняли два здоровенных серых грузовика с чудными разлапистыми фургонами и приземистая легковая машина, почему-то не армейского раскраса, а просто – черная, блестящая, словно лакированная.
– Это же как они тут по дороге пролезли? – вслух удивился Новожилов. Было отчего удивляться – ширина фургонов втрое превосходила ширину дороги, зажатой между деревьями. Велел деду сидеть, не вылезая, сам потянул вставленный в словно для него приделанные на борту вездеходика держалки, свой личный шест со щупом. Аккуратно тыкая перед собой снег, пошел к странным грузовикам, «смотря в четыре глаза», как говаривал комроты на срочке. Мин не нашел. Стал осматривать чудные грузовики. Увидел опоры, потрогал брезентовые стенки. Не удержался от любопытства, открыл после тщательного осмотра дверь в фургон.
Что-то мешало смело рыскать и хватать все подряд руками, какое-то легкое саднение в душе, которое не раз уже раньше замечал сапер, и которое показывало: что-то тут неладно. Больно уж все хорошо! Находка впечатлила ловкостью инженерной мысли – на мощном грузовике стоял вроде как обычный фургон, только вот боковые стенки у него были слоеные (стенка – брезент – и еще стенка) – и внешний слой становился полом, когда стенку снимали со стопоров и опускали на специальные опоры. Потом поднимали вверх внутреннюю часть стенки – и получали потолок. А соединены эти пол с потолком получались толстым брезентом с проемами для окон. И получалось полезной площади втрое больше – хоть танцуй. Но тут танцевать бы не получилось – складные столы, стулья, бумаги, карандаши, ящики, чемоданы. Явно штаб. И все брошено, словно немцы только что ушли. Аккуратно, ничего не трогая, прошелся между мебели, подсвечивая в темных местах фонариком. Видно задержался, с улицы донесся крик забытого деда: