Калинин не утерпел и прибрал на свой расчет два немецких карабина и вороненый автомат с откинутым металлическим прикладом. Разжился и патронами, взяв несколько поясных ремней с тусклыми алюминиевыми пряжками и подсумками. Гранаты и все фаустпатроны ушли на третью батарею, командир которой быстро на коленке написал рапорт начальству самоходов об отражении атаки, уничтожении экипажами СУ–76 аж тридцати трех гитлеровцев, и, попрощавшись, самоходы убыли, скорчившись в тесных боевых рубках. Сержант успел заметить, что не только снаружи машины были обвешены всяким добром, даже несколько бревен примотано, – но и почти половину объема внутреннего пространства занимали снарядные ящики и снаряды. Боезапаса волокли с собой пушкари, сколько могли увезти. Брать с собой пленных они отказались категорически. Комбат заикнулся было о том, что вроде как положен самоходам пехотный десант, на что экипажи заржали весело, но с легкой печалью. Увы, тут на танки-то десантников не хватало, а уж на артиллерию – тем более.
– Не хватает на все людей. Мы сегодня пехотную роту прикрывали. Дивизионом! – задумчиво сказал комбат Калинину. Потом опомнился и спросил:
– Что, сержант?
– Товарищ старший лейтенант, вы с этим автоматом дело имели?
– Ничего сложного. Эй, бойцы, смотреть всем!
И комбат быстро и ловко показал, что ничего хитроумного в немецком оружии нет. И добавил:
– Если опять придется отбиваться – сначала огонь из винтовок. Потом ППШ – он на двухстах метрах навылет прошивает. А вот этот уже лучше метров на сто пользовать.
– Последним, то есть?
– Именно. Ладно. Ты, ты и ты – наблюдаете по направлениям, смотрите за пленными попутно. При появлении противника – бегом сообщить мне. Остальные – по батареям! Быть готовыми к повторению атаки.
Когда Калинин возвращался к своему миномету, который все это время бахал и бахал по прежней цели, видно там что-то было вкусное, навроде перекрестка лесной дороги, узости в лесу или еще чего, где возник затор битой техники и отступающие скопились большой удобной мишенью, навстречу попался дивизионный фельдшер с парой санинструкторов – то ли кого из своих зацепило, то ли немцев раненых спасать.
И опять сержант включился в артиллерийскую работу. Убить как можно больше людей, одетых в чужую форму, чтобы они не смогли убить его, Калинина, и его товарищей. И все тут сейчас были заняты именно этим – и опять прошедшие над головами штурмовики, и целая куча истребителей – чуть ли не больше их было, чем Илов, прикрыты были теперь штурмовики плотно, и где-то уже дравшиеся запасливые самоходчики, и весь миллион советских людей, громивший последние резервы Третьего Рейха к югу от Берлина. Добить гадину! – это было главной задачей. Немцев было много – полмиллиона точно. И наплевать уже было, кого рвут осколки мин – матерого эсэсмана, убившего на оккупированных территориях сотни женщин и детей, давившего гусеницами своего танка раненых и пленных красноармейцев или сопляка нецелованного, который в свои 14 лет был мобилизован в этот дурацкий Фарш-штурм. Выбить последние ядовитые зубы! И наконец закончить осточертевшую всем войну, отнявшую у каждого несколько лет жизни, кого-то из родичей и друзей, обделившую и взрослых, и детей всего большого Советского Союза. Закончить проклятую войну – и вернуться домой. Так хочется домой – аж ночью снится!
– Приклад у немецкой рогули не складывается, погнут, – заметил Калинину один из подносчиков, которому очень понравился трофей.
– Черт с ней. Все равно только четыре рожка. Сейчас тут этого добра полно, подберем другой. А пока – пускай этот будет, не ровен час, пригодится. Не оказалось бы рядом самоходов – все бы куда сложнее вышло, – ответил сержант.
Расчет с этим безусловно верным мнением согласился безоговорочно. А Калинин подумал, что прижимистый комбат–3 мог бы и щедрее поделиться патронами и гранатами, но все прибрал к себе. Ну да, своя рубашка ближе к телу. Можно бы было сходить, попросить подмоги у своего комбата–1, но между командирами батарей отношения были непростые и отлично к ним подходило ляпнутое однажды нелепым, но мощным заряжающим: «Муж моей жены, но мне не родственник!»
Очень подходило. Потому никуда Калинин не пошел, тем более что опять скомандовали перенос огня. Осталось только странное ощущение: немцы чертовы были словно механизмы какие-то, а не люди. Вот только что рвались яростно в атаку, а тут сдали оружие безо всяких яких и словно перестали быть солдатами и врагами. Уселись и улеглись, где им было указано, уже и улыбаются. И когда прибыли машины с грузом мин, – без всяких возражений бодро кинулись помогать, как только им приказали. И особенно удивило Калинина, что серой массой зольдат тут же стали командовать двое таких же пленных, но вроде как офицеров – погончики у них были не лысые. И толково командовали, словно это немецкая минометная батарея, и работают на своих – споро, прилежно и старательно таская тяжеленные ящики. Странная публика все-таки.
Избавиться от пленных получилось не сразу, раненых запихнули в грузовики на пустые ящики, здоровых погнали пеше, примазавшись к чужому конному обозу, шедшему за боеприпасами в тыл. Но своих конвоиров пришлось оторвать от коллектива, аж четырех.
Хотя Калинин и был уже опытным, обстрелянным бойцом, а только сейчас задумался о том, какая сложная махина – армия и сколько всего такого в ней, что ни один журналист не опишет никогда. Вот тех же фрицев пленных кто-то должен принять, определить в охраняемое место, кормить-лечить, а сдаются сейчас немцы толпами, не то что пару лет назад. Большая работа! И порадовало, что хоть и происходит что-то неприятное – больно уж грохотало характерно по всем направлениям, – а спокойные минометчики все. Чуют – все, отдергались фрицы, последние судороги.
Огонь продолжался, батареи тяжелых минометов работали на износ, причем оставалось только догадываться – что там происходит, куда бьют мины. Явно что-то происходило серьезное, хорошо еще, что атак на позиции артиллеристов больше не было, несколько раз совались мелкие группы, но их успевали разгонять до того, как они начинали развертываться. Хотя на следующий день, когда опять привезли боеприпасы – и наконец-то цинки с патронами, – оказалось, что на винтовку оставалось в среднем по обойме, а на автомат – меньше чем по диску. Очень вовремя патрончики-то прибыли.
Мехкорпус, как верно угадал тертый калач Калинин, и впрямь попал между молотом и наковальней. Да еще и двигаясь вперед без остановок. Поставленная соединению задача была в первую голову вывести из строя систему управления вермахтом, для чего надо было дойти до Потсдама, замыкая окружение столицы Рейха.
Разрубить на куски единую группировку вермахта, разорвать координацию и взаимодействие этой миллионной армии, имеющей задачу – защитить свою столицу и ослабить этим ее сопротивление на порядки – такая задача стояла перед РККА. И задача была выполнена! Снятая с западного фронта армия Венка все еще пыталась проломиться к столице. И навстречу ей перлись остатки разгромленной армии Буссе. Потому мехкорпус и шел вперед, чтобы доломать последние остатки управления вермахта, при том отбивал атаки армии Венка и – обратным фронтом – отражал попытки прорыва солдат Буссе. Все и сразу.
Забегая вперед, можно сказать, что бойцы и командиры мехкорпуса выполнили все. Попутно Красная Армия выкатилась гусеницами и броней в святая святых – командный пункт Верховного командования вермахта в Цоссене. Спасаясь от разгрома, штабники ОКВ вынуждены были эвакуироваться. Что такое бегство штаба в виду приближающихся танков противника – можно не описывать. Важно, что координация действий соединений вермахта и СС этим была нарушена совершенно и окончательно.
Вдобавок позже оказалось, что прекрасно выполненный удар оставшихся бомбардировщиков Люфтваффе (последний массированный в этой войне), в результате которого была полностью разгромлена гигантская советская танковая колонна, идущая на Берлин, имел несколько иной результат. Снятые опять же с Западного фронта остатки эскадрилий бомберов из-за небольшой ошибки командования плотно накрыли свою же штабную колонну ОКВ, как раз уходившую от столицы. Если не считать этого невеликого пустяка, надо признать, что результат был отличным – разбомбили колонну замечательно. Ехавшие позже по той дороге были удивлены невиданным количеством бумаг, покрывшим обочины и придорожные поля на протяжении нескольких километров. На битые грузовики уже все насмотрелись, это было привычным – заваленные германской техникой дороги, но многокилометровый бумажный покров удивил всех и отпечатался в памяти.
Берлин был плотно окружен. Из-за потери авиабазы ПВО Люфтваффе в Ютербоге больше немецкого противодействия англо-американским бомберам не было никакого, и шедшие ровным строем, как на параде, сотни тяжелых союзных бомбардировщиков словно на полигоне разгружались, снося блокбастерами кварталы горящей столицы. Зенитки люфтваффе либо не доставали, либо уже были выдвинуты как средство противотанковой обороны. Да и единая система ПВО к тому времени рассыпалась. Американцы спешили: по договоренности с СССР они после определенного дня – когда наши выходили на окраины Берлина и начинали штурм – полностью прекращали действия в этой зоне, отдавая небо советской авиации.
Венк не сумел пробиться к Берлину. Толком не известно, сколько зольдат и офицеров генерала Буссе сумело просочиться сквозь советскую оборону. Ломились во многих местах, толпами, кучами, так, что стоявшие в обороне наши расходовали все боеприпасы до донышка, артиллеристы выгребли со складов даже картечь, которой к концу войны и не пользовались уже, по толпам били даже бронебойными, потому как армия Буссе свою технику потеряла, наши собирали оружие убитых немцев одной группы, чтобы использовать его против следующей – шла уже не армия, шло разрозненное стадо, огрызки, обсевки.
Но факт то, что сколько-то прорвалось к Венку, вместе с самим генералом. Точных данных, как и всегда, когда речь идет о немецких потерях, нет. Наши советские источники толкуют о трех – пяти тысячах, Кейтель упоминает о десяти, сейчас уже раздувают до сорока тысяч, что не подкрепляется никакими документами. Ну да современная брехня рейхофилов – она такая. Достаточно заметить, что, к примеру, модно заявлять, будто окруженные остатки 9 армии и 4 танкового корпуса, которыми командовал злосчастный генерал, всего насчитывали тысяч пятьдесят зольдат, из них вышло сорок. Стильно, тонно, красиво. Нюанс в том, что рекомые пятьдесят тысяч – были манншафтом, боевым составом, на который приходилось втрое большее число вспомогателей, тыловиков из всяких разных служб и фольксштурмистов. Всего окруженная группировка была не менее двухсот тысяч. Точного учета не было ни тогда, ни сейчас. Вести учет и нормально хоронить было некому. На кладбище в Хальбе, там, где мясорубка была особенно впечатляющей, захоронено больше тридцати тысяч немцев, сколько прикопано по лесам и воронкам, не знает никто. И не узнает – законодательством Германии раскопки на местах боев приравнены к гробокопательству на кладбище, поисковой работы не ведется принципиально, так что каждый может считать по-своему. Кто как, а я вижу в этом признание немцами простого факта: все поля боев там – сплошняком немецкое воинское кладбище, заваленное непохороненными зольд