– Два комплекта, господин роттенфюрер, – доложили они вроде бы Шаттерхенду, уже выбравшемуся из танка. Но глядели на стоящего поодаль Гаманна.
– Отлично! Переодевайтесь, но чешского полицейского видимость пока оставьте. Давайте быстро! Что видели?
– Там, – взмах рукой, – ремонтный батальон. Туда заезжали грузовики. Там, – взмах в другую сторону, – немного подальше госпиталь. Там фургоны крытые. Есть еще всякие тыловые подразделения, но они на лошадях или гусеничных тягачах. Регулировщиков мало, девки, им поскалишь зубы – пропускают, дуры.
– Краса, поздравья от братьтя чеховеских! Гитлер капут! – показал на деле второй из разведки. Красив, подлец, самая арийская морда, хоть на обложку журнала, скотину. Очень хотелось дать ему в харю, удержался. Пока нужны. Пока. Наглый, сволочь!
– Благодарю за образцовое выполнение задания! Теперь приведите этих недобитков в чувство, я хочу их допросить. Шаттерхенд, Скромник – за мной!
Отошли к своему танку. Убедились, что не подслушают.
– Итак, по старому немецкому обычаю, держим совет. Начинаем с младшего. Что скажешь, роттенфюрер Шаттерхенд?
– Чифтен, транспорта у нас достаточно. Оставляем танки тут вместе с гробом чешской фирмы «Ганомаг» и на колесах ночью проскочим до Судет. Даже русских не надо ликвидировать – все поместимся. Бочки придется выкинуть, они пустые. Разместимся все и тихо смоемся, не привлекая внимания.
– Нытик, контуженный ударом двери в лоб! Самое время хлопнуть дверью! К тому же для багажа места не хватает, мне не хочется бросать жратву, выпивку и сигареты с сигарами. Это наш золотой запас! Командир, я считаю, что мы успеем выпотрошить этот госпиталь одним ударом, против танков им выставить нечего, а мы нарубим им гуляша с подливой. Танки там оставим и подожжем, нас не сразу кинутся искать, а пара грузовиков нам очень нужна. БТР бросим, когда перегрузим из него добро. И пусть они нас ищут до Рождества. Дорог тут много. Военная карьера у нас кончилась. Какая польза от звания без средств? Я не хочу оставаться ни с чем.
– Подтянутся русские на пальбу моментально. И никуда ты не денешься?
– Оближи мою жопу, трус! – вскипел шарфюрер Скромник.
– Прыщавый член с перетряхнутыми мозгами! Без шумихи мы комариком просвистим! – не остался в долгу наводчик.
– Слоны пихаются, между собой комаров давят, – возразил зло Скромник.
– Постная из пса солонина. Что ты хочешь раздобыть в госпитале? Всего пару грузовиков? Их можно взять, не шумя зря. За акцию с медиками – нас будут искать пристрастно и старательно, – глянув на внимательно слушающего командира сказал Шаттерхенд, не преминув ввернуть столь любимый гауптштурмфюрером элемент речи – старую немецкую поговорку. Гаманн понимающе усмехнулся. Скромник не остался в долгу, поднапрягся – и ответил достойно:
– Старой бабе и в кровати ухабы! Русские сейчас беспечны, они не ждут серьезного ответа. Я сужу по тому, как прокатились эти русские – их никто не остановил ни разу, а они пригнали грузовик с двумя пьяными Иванами…
Тут он прямо глянул в лицо Гаманну и сказал победно:
– В открытые двери лезут звери!
– Мотоцикл с русскими, тем не менее, пропал бесследно, с ним явная жопа, – охладил его пыл гауптштурмфюрер. Слушал, впрочем, внимательно.
– Эти ублюдки определенно нашли бочку выпивки и надрались до зеленых марширующих чертей. Знаю точно – без присмотра русские обязательно напьются! – твердо сказал Скромник.
– Всякое паршивое найдет себе поганое, – согласно кивнул Гаманн, не став говорить подчиненным, что они тоже надирались при первой же возможности, это, скорее, профессиональный солдатский признак, чем чисто русский. Но об этом говорить сейчас не стоило. Стоило говорить о важных вещах:
– Тем не менее, Шаттерхенд прав. Разгромив госпиталь, – что мы получим, кроме преследования со старанием и пары грузовиков?
Скромник сладко улыбнулся:
– Медикаменты. То, что всегда нужно людям и что легко продать. За очень хорошую плату. А у русских должен быть даже лепиницинн.
– Что? – не понял Гаманн. Шаттерхенд тоже навострил уши.
– Это чудо-препарат. Я говорю совершенно серьезно! Точно знаю, наводил справки у знающих людей. Им лечат даже сифилис! Он стоит диких денег на черном рынке! А еще и морфий, а еще и просто медикаменты. Харчи и лекарства – вот что всегда в цене. Медиков можно даже не убивать всех, достаточно разогнать, там только санитары с винтовками нам опасны, их надо будет в перую очередь перещелкать, есть опыт, русские с этим справятся легко. Тем более что все винтовки, как правило, стоят в одном месте, а санитары бегают невооруженными. Это же тыл. Госпиталь. Безопасность.
Гауптштурмфюрер поднял бровь. Предложенное имело смысл. И не будут американцы ловить тех, кто нагадил красным. Их самих трогать нельзя, они отомстят самым свирепым образом, злопамятные очень. А с красными… С красными можно и повеселиться.
Карта поселка, где разместился этот госпиталь, нашлась быстро. Северное направление никого не интересовало, это карты южного и западного разобрали еще неделю назад. Так, что здесь?
Поселение вытянуто вдоль улицы. Стоит у речки. Мост капитальный, каменный, сохранившийся со Средних веков. Значит, пройти колонной по мосту, выскочить на центральную площадь у ратуши (сраное село, а ратуша есть, как и церковь!) и все – поселок под контролем. Остается узнать, где аптека и машины. В принципе – ерунда. Задачка для школьника из первого класса гимназии. Но Гаманн сомневался. Червячок сосал сердце.
Будет ли игра стоить свеч? А если стрельбу услышит какая-нибудь проезжающая вдруг неподалеку танковая часть? Войска еще должны перемещаться. Даже не удрать толком, топлива в баках у танков – на донышке. А что такое поспешное бегство – Гаманн отлично знал, укатят все, а ты на сдохшем танке, словно устрица на мели, беги ногами.
Все вздрогнули. Стрельба – заполошная, хаотичная, из всех стволов, включая даже пушечные обрушилась ударом по ушам и нервам, стала раскатываться все шире и шире…
Это было совершенно непонятно – словно на русских напали повсеместно и теперь они палили хаотично и бездумно! В воздух вдалеке взметнулись струи трассеров и пучки ракет – в каждом месте, где стояли красные и сколько видели глаза – в темнеющее небо стреляли Иваны. Но звука самолетных моторов нет сверху. Что, черт возьми, случилось?!
Первый сообразил Шаттерхенд.
– Будь я проклят, парни, но это – салют! Конец войне. Они победили.
Гаманн кивнул. Никакого другого объяснения быть не могло.
И он решился.
– Слушайте приказ: атакуем госпиталь. Выдвигаемся через час. Собрать все. Разберитесь с грузом, чтобы не возиться зря с погрузкой, когда бросим танки и БТР. Скромник – выделяешь штурмовую группу для ликвидации санитаров и захвата аптеки. Командира головного танка, сопляка этого – ко мне, надо накачать его бодростью и осознанием высокой миссии. Порядок колонны следующий…
Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата
Выстрелы, раздавшиеся из самого центра поселка, ударили по нервам, которые и так последнее время были натянуты как струны. Закрутил ручку полевого телефона, сидевший на колокольне пскович ответил тут же.
– Да никак нет, никого немцев не вижу, наши на площади забегали… Пляшут вроде, тащ капитан! Точно – пляшут!
Кинулся туда, привычно подхватив автомат, как на грех никого из своих проверенных рядом не оказалось.
Выскочил на площадь и столкнулся с Быстровым, который, широко улыбаясь, неловко бахал в небо из своего пистолета, тут же и вездесущая Маша лепит неровными очередями в воздух, еще люди бегут. И бычьим ревом орет горластая старшая медсестра:
– Урра! Урррраааа! Победа! Войне конец!
И точно, пляшут. И орут. И палят от радости в небо. И бегут еще люди, и чехи тоже…
– Все, дорогой ты мой Дмитрий Николаевич! Конец войне! К черту ампутации! – радостно заговорил возбужденный и счастливый хирург Быстров.
Барсуков тут же, усищи крутит, глазами сверкает. Счастье в воздухе, как аромат сирени, веет. Только вот посреди всего этого не получается Берестову порадоваться. Потому как и на лице у усача – то же самое, что у Кутина, что еще у пары бойцов. И тягостно оттого на сердце невыразимо.
Командир медсанбата с замполитом уже праздник организуют, сестрички столы со стульями на площадь тянут, а начштаба – хоть вой. Зам по хозччасти – тихий и незаметный добытчик уже даже бутылки на стол тянет заковыристые – разные по форме и с цветными этикетками.
И людям настроение поганить неохота, не тот момент, и самому гадостно до сблева. Добро бы мог что внятное сказать, но ведь курам на смех – предчувствия у него, извольте видеть. Даже и не скажешь ничего.
А большой пир намечается – вон и Волков с поварами забегал, как посоленный. И жуть как не хочется людям праздник поганить…
Подошел в смятенных чувствах к счастливому Быстрову. Тот глянул на физиономию своего старшего адъютанта, улыбка медленно стала сползать с лица. Начштаба спохватился, постарался улыбнуться сам как можно беззаботнее. От этого деяния майор мигом стал суров и напряжен.
Отвел Берестова в сторону, тихо спросил:
– Что случилось, Дмитрий Николаевич?
Маясь своей несуразностью, Берестов как мог – объяснил ситуацию. Врач тоже похмурел, никаких смешков и издевок, всерьез его проняло. Видать, тоже доверяет интуиции.
– Считаете, сегодня что случится? – спросил деловито. Выслушал не очень внятный ответ, подумал.
– Тогда так. Меры безопасности усильте. С бойцами поговорите, не хотелось бы, чтоб нас тепленькими и пьяненькми взяли голыми руками. Потом все же за стол явитесь, распоряжусь и туда телефон поставить. Действуйте, Дмитрий Николаевич!
Начштаба одолжил велосипед у писаря, прокатился по поселку. Караулы удвоил, поговорил с людьми, твердо пообещав, что будет и на их улице праздник, но сегодня – ни капли в рот и без расслабления. Скобарь с МГ–42 на колокольне отреагировал тут же – завесив там окна плащ-палатками, чтоб на просвет не видно было. В нем Берестов был уверен. Точно так же был уверен в пулеметчике с другого конца поселка – еще когда сидели в тылу, отличился ефрейтор тем, что на очередных учениях украли у него разведчики «противника» тело пулемета максим. Аккурат перед приездом на позиции самого комкора. Генерал только и спросил, глядя на станок в окопе и донельзя грустный расчет, куда, дескать, пулемет дели?