Энхиридион, XVII)[62]. Однако актёр (как и мудрец, видящий в нём парадигму) не должен целиком и полностью уподобляться своей роли, сливаться с персонажем. «Скоро настанет время, – вновь предупреждает Эпиктет, – когда трагические актёры будут думать, что их маски, башмаки, волочащееся одеяние и есть они сами» (Беседы, I, XXIX, 41)[63].
Следовательно, нравственная личность образуется, соединяясь с общественной маской и вместе с тем отделяясь от неё: эту маску личность безоговорочно принимает и в то же время почти незаметно от неё отстраняется.
Наверное, больше нигде так не чувствуется это двойное движение и образовавшийся в результате этический разрыв между человеком и его маской, как на римских картинах или мозаиках, изображающих безмолвный диалог актёра и маски. На них актёр стоит или сидит перед своей маской, зажатой в левой руке или лежащей на постаменте. Безупречная поза и сосредоточенное выражение лица актёра, который не отрываясь смотрит в слепые глаза маски, свидетельствуют об особой важности их взаимоотношений. Эти отношения достигают апогея – и в то же время точки обратного отсчёта – к началу Нового времени в портретах актёров комедии дель арте: Джованни Габриелли по прозвищу Сивелло, Доменико Бьянколелли по прозвищу Арлекино, Тристано Мартинелли, также известного под именем Арлекино. Там актёр больше не смотрит на маску, а показывает её, держа её в руке; и расстояние между человеком и «личностью», столь неопределённое в классических изображениях, подчёркивается здесь живостью взгляда, тем, как решительно и вопрошающе актёр смотрит на зрителя.
Никола Ланкре. Актёры комедии дель арте. Ок. 1730
Во второй половине XIX века развитие полицейских методов принимает неожиданный оборот, что приводит к кардинальному изменению концепции идентичности. С этого времени она больше не связана исключительно с общественным признанием и престижем человека, а обеспечивает иной вид признания, а именно опознание преступника-рецидивиста в ходе полицейского расследования. Нам, людям, с рождения привыкшим к спискам регистрации населения и учётным записям, нелегко представить себе, сколь затруднительной была процедура установления личности в обществе, не знавшем ни фотографий, ни удостоверений. По сути, именно это стало основной задачей тех, кто считал себя «защитниками общества» от появления и повсеместного распространения типажа, ставшего навязчивой идеей буржуазии девятнадцатого века – типажа «закоренелого преступника». Во Франции, равно как и в Англии, были приняты законы, чётко разграничивающие преступника с первой судимостью, в наказание которому назначалась тюрьма, и рецидивиста, которого уже ссылали в колонию. Необходимость достоверно установить личность человека, арестованного за совершение преступления, становится в этот момент непременным условием эффективности юридической системы.
Именно эта необходимость подвигла в конце шестидесятых годов некого чиновника полицейской префектуры Парижа Альфонса Бертильона на разработку системы опознания личности преступников, основанной на антропометрических измерениях и сигналетической фотографии. Уже через несколько лет эта система приобрела всемирную известность, распространившись под названием бертильонаж. Кого бы и по какой бы причине ни задерживали или ни арестовывали, его тотчас же подвергали процедуре измерения черепа, верхних конечностей, пальцев рук и ног, ушей и лица. Напоследок подозреваемого фотографировали анфас и в профиль, и обе фотографии приклеивались на «регистрационную карточку Бертильона», содержащую всю информацию, необходимую для опознания по системе, которую её разработчик назвал portrait parlé[64].
В те же годы двоюродный брат Дарвина Фрэнсис Гальтон, взяв за основу изыскания чиновника английской колониальной администрации Генри Фулдса, начал работать над системой классификации отпечатков пальцев, которая позволила бы безошибочно устанавливать личность преступников-рецидивистов. Любопытно, что Гальтон был убеждённым приверженцем антропометрическо-фотографической методики Бертильона и ратовал за её введение в Англии; однако он продолжал утверждать, что снятие отпечатков пальцев особенно подходит для опознания местных жителей колоний, чьи физические черты имеют свойство смешиваться и казаться одинаковыми для европейского восприятия. Другой сферой, в которой эта процедура стала применяться довольно рано, была проституция: антропометрические методы, дескать, приводили к досадной путанице касательно особей женского пола, так как их длинная шевелюра усложняла процесс измерения. Возможно, логика подобного рода, некоторым образом связанная с расовыми и гендерными предрассудками, и задержала распространение методики Гальтона за пределами колоний, а в случае Соединённых Штатов Америки – её применение в отношении граждан, не являющихся афроамериканцами или уроженцами восточных стран. Но уже в первой четверти XX века эта система была введена во всех странах мира, и, начиная с двадцатых годов, она заменяет бертильонаж или используется наравне с ним.
Впервые в истории человечества идентичность перестала быть функцией социальной «личности», показателем её общественного признания и превратилась в набор биологических данных, не имеющих ничего общего с собственно признанием. Человек сорвал с себя маску, которая веками определяла его узнаваемость, и перенёс свою идентичность на что-то, что принадлежит изначально и исключительно ему, но с чем он никоим образом не может себя отождествлять. Отныне признание мне обеспечивают не «другие», подобные мне, мои друзья или враги, и даже не моя этическая способность не соответствовать той общественной маске, что я ношу: мою идентичность и узнаваемость определяют бессмысленные узоры, которые мой большой палец, вымазанный чернилами, отпечатал на листе бумаги в полицейском участке. Это нечто, о чём я не имею ни малейшего представления, с чем я никоим образом не могу себя отождествлять и от чего я при этом не могу отстраниться: нагая жизнь, чисто биологическая данность.
Антропометрические методы были разработаны с расчётом на преступников и долго оставались их прерогативой. Ещё в 1943 году Конгресс США отклонил Citizen Identification Act[65], вводящий обязательные для всех граждан удостоверения личности с отпечатками пальцев. Тем не менее, по закономерности, согласно которой всё, что придумано в расчёте на преступников, иностранцев и евреев, рано или поздно неизбежно будет применяться ко всему человеческому роду как таковому, методы, предназначенные для работы с рецидивистами, распространились в течение XX века на всех граждан. Сигналетическая фотография, иногда также сопровождающаяся отпечатками пальцев, становится неотъемлемой частью удостоверения личности (своего рода упрощённым вариантом «регистрационной карточки Бертильона») и постепенно превращается в обязательный атрибут во всём мире.
Но крайние меры были приняты лишь в наши дни, и до сих пор этот проект находится в стадии осуществления. Благодаря развитию биометрических технологий появилась возможность снимать отпечатки пальцев, а также распознавать структуру сетчатки или радужной оболочки глаза при помощи оптических сканеров, и биометрические устройства получают распространение за пределами полицейских участков и иммиграционных служб, внедряясь в повседневную жизнь. В некоторых странах вход в студенческие столовые, в школы и даже в детские сады (биометрический сектор индустрии, переживающий сейчас бурное развитие, предлагает с младых ногтей приучать граждан к такого рода контролю) уже оборудован оптическими биометрическими приборами, к которым студенты и школьники, проходя, рассеянно прикладывают ладони. Во Франции и во всех остальных европейских странах готовится проект нового биометрического удостоверения личности (INES[66]) с электронным микрочипом, содержащим идентификационные данные (отпечатки пальцев и цифровую фотографию) и образец подписи для упрощения коммерческих операций. В непреодолимом стремлении политических сил в сторону государственности, любопытным образом совмещающем в себе либеральную и этатическую парадигму, западные демократии планируют создание архива ДНК, охватывающего данные всех граждан. Среди задач этого архива отмечаются безопасность и пресечение преступности, а также общественное здравоохранение.
Со всех сторон слышатся предостережения об опасностях, которые таит в себе тотальный и безграничный контроль со стороны власти, имеющей доступ к биометрической и генетической информации своих граждан. При такой власти истребление евреев (или любой другой вообразимый геноцид), проводившееся с опорой и на куда менее содержательную документацию, завершилось бы полностью и молниеносно.
Однако влияние, каковое процессы биологической и биометрической идентификации оказывают на формирование субъекта, особенно губительно потому, что оно может остаться незамеченным. Какая идентичность может сформироваться из чисто биологических показателей? Уж точно не личностная идентичность, основывающаяся на признании со стороны других членов социальной группы, но вместе с тем и на способности индивида носить общественную маску и при этом не сливаться с ней целиком и полностью. Если отныне моя идентичность определяется в конечном итоге биологическими данными, которые никоим образом не зависят от моих желаний и на которые я никак не могу повлиять, то формирование таких вещей, как личностная этика, кажется весьма затруднительным. В какие взаимоотношения могу я вступить со своими отпечатками пальцев или генетическим кодом? Как могу я принять их и в то же время отстраниться от них? Новая идентичность – это идентичность без личности; пространство этики, которое мы привыкли учитывать, теряет в ней всякий смысл и подлежит полному переосмыслению. А до тех пор, пока этого не произойдёт, вполне ожидаемо всеобщее крушение личных этических принципов, на коих веками держалась западная этика.