Из всей его речи я зацепилась за фразу «пообщаться с местными». А ведь они тогда спрашивали меня про Ниланд. И я, дурочка, выложила им все, что слышала сама. Не потому ли Магистрат в конце концов напал на Сиран и пришел к нам? От этой мысли я вновь похолодела внутри, а все проглоченное вдруг запросилось наружу.
– Ты себя переоцениваешь, – тихо возразил Шелтер моим мыслям. Правда он их читает, что ли? – Поверь, ты не сказала нам ничего такого, чего бы мы уже не знали. Меня удивило, что девица, чья жизнь ограничивается маленьким кафе со сладостями, способна рассуждать о политике, да еще так здраво, но не более того. На самом деле на тот момент мы уже побывали и в Ниланде, и даже в Сиране. Мне было понятно, что объявление войны Ниланду закончится вмешательством Сирана. Не то что бы им это помогло… Просто, кампания длилась бы в два раза дольше, и я потерял бы гораздо больше солдат. Я решил, что нужно вбить между ними клин или убедить одну из сторон не помогать другой. В Ниланде монархия, поэтому с ними договориться казалось проще. Когда правит кто-то один, остается только найти его слабое место. В Сиране правит парламент, решения принимаются большинством голосов, а значит, и воздействовать пришлось бы на большое количество людей. Что дольше, дороже и менее надежно. Из этого следовало, что договариваться нужно с Ниландом, но у Сирана нет выхода к морю, а нам нужен был именно он. Тогда я узнал про Оринград, и мы с Мораном отправились к вам. Посмотреть, станете ли вы проблемой.
Я кивнула в знак понимания. Да, конечно, проблемой мы стать не могли.
– Но зачем вы пришли в мое кафе?
– Мы на самом деле немного сбились с пути, – признался генерал, и в голосе его промелькнуло недовольство. – Знаешь, при обращении к стихиям порой случаются неприятные… м-м-м… обратки, так мы это называем.
– Мы?
– Маги. Я самоучка и не член ложи, но все равно отношу себя к магам. Пусть я учился пользоваться даром больше на практике, теорию потом тоже изучил. Так вот, порой стихии… как будто злятся на тебя, понимаешь? Ту метель, вероятно, я же своими изысканиями и спровоцировал. Вот мы и заблудились.
Я снова кивнула. За неожиданно откровенной беседой моя тарелка незаметно опустела, и лакей унес ее, после чего подал следующее блюдо, на этот раз горячее. Вместе с грязной тарелкой исчезла и первая пара приборов. Посмотрев на оставшиеся, я вдруг подумала, что они словно отсчитывают время до окончания ужина и того, что непременно последует за ним. От этой мысли в животе снова неприятно заныло.
Не знаю, заметил ли генерал перемену в моем настроении, но продолжать беседу не стал.
При нашем обоюдном молчании второе блюдо сменило третье. И если от второго я еще смогла съесть почти половину, то третье только поковыряла для вида. То ли наелась, то ли аппетит пропал. От десерта и вовсе отказалась, что все-таки заставило генерала прокомментировать:
– Странно, я был уверен, что ты сладкое любишь. В отличие от меня.
– Люблю, – не стала спорить я, глядя на стол перед собой. – Просто сейчас не хочу. А почему вы не любите сладкое? Разве сладкое можно не любить?
– Я предпочитаю другие удовольствия.
Он сказал это таким тоном, что мои руки, лежащие на коленях, непроизвольно сжались в кулаки. Я с трудом проглотила вставший в горле ком, предполагая, что вот сейчас он и отведет меня в свою комнату, чтобы получить причитающееся ему со вчерашнего дня «удовольствие». Или он предпочтет пойти со мной в мою?
Я по-прежнему не смотрела на генерала, но услышала, как шаркнули по полу ножки отодвигаемого стула, когда он встал. Генерал медленно направился ко мне, каждый его шаг отдавался в моей груди болезненным трепыханием сердца. Наконец он остановился рядом, его пальцы коснулись моего подбородка. Почти как тогда, на лесной дороге. Он вновь заставил поднять голову и посмотреть на него. Что я и сделала, но из-за навернувшихся слез лицо Шелтера оказалось размыто.
– У тебя красивые глаза, Мира, – тихо произнес он. – Не прячь их от меня. Тяжело и неприятно разговаривать с человеком, который смотрит куда угодно, только не на тебя.
Пальцы исчезли, а я удивленно моргнула, от чего взгляд частично прояснился. Следующие слова генерала и вовсе сбили меня с толку:
– Что ж, полагаю, ты так же устала сегодня после долгой поездки, как и я, поэтому обойдемся без совместного досуга после ужина. Развлечешь меня завтра. Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся, обращайся к госпоже Холт. Доброй ночи, милая. Сладких снов.
Я молча наблюдала, как он идет к дверям столовой, не веря собственным ушам. Мне давали еще сутки отсрочки, словно генерал Шелтер надеялся, что за эти пару дней я свыкнусь со своей участью.
Но пока его план – если только он действительно давал мне отсрочки нарочно – не работал. «Развлечешь меня завтра» – от короткого обещания внутри все равно все сжималось и переворачивалось.
Едва генерал ушел, я поторопилась подняться в свою комнату. Горничная снова попыталась предложить мне свои услуги – помощь с переодеванием, но я наотрез отказалась. Очень уж свежа в памяти была «помощь», которую нам оказывали в подготовке к встрече с Магистром. Кажется, моя резкая реакция обидела девушку, из-за чего я испытала угрызения совести, едва захлопнула дверь. И запоздало подумала, что следовало хотя бы узнать ее имя.
Но это можно было сделать завтра. Главное, что сейчас я наконец осталась наедине с собой, зная, что никто не нарушит мой покой как минимум до утра. Несколько часов в относительной безопасности и комфорте – такого за последние дни со мной не случалось. С того момента, как солдат швырнул меня в кузов повозки, забрав у отца.
От мыслей о доме и оставшемся там родителе на глаза навернулись слезы. Нет, моя прежняя жизнь была далека от идеала, о котором я мечтала перед сном, но я к ней привыкла и понимала ее правила. Каким бы ни был мой отец, я его по-своему любила. Ведь, кроме него, у меня не было других родственников. Что с ним стало? Отпустили ли его солдаты? Жив ли он? И что стало с шоколадницей? Кто теперь открывает ее двери по утрам? Досталась ли кому-то выпечка, которую я приготовила в тот день? Наверное, ужасно глупо было сейчас переживать о судьбе печенья, конфет, кексов и слоеных завитков, но почему-то в голову лезли мысли именно о них.
Пришлось прогнать их усилием воли. Обойдя еще раз комнату, я нашла притаившуюся за кроватью дверь в ванную комнату, которая – о чудо! – запиралась изнутри. Конечно, хлипкий замочек едва ли мог стать для меня настоящей защитой, но повернуть его и спокойно снять с себя платье и белье, не боясь каждую секунду, что кто-то все-таки войдет, оказалось очень ценно. Поразительно, какие мелочи начинаешь ценить, попадая в крупные неприятности.
Под душем я стояла долго и с удовольствием, смывая с себя всю грязь последних дней. Нет, конечно, воспоминания о «проверке на невинность», об утомительной поездке и унизительном обращении в доме «коллекции» так просто не смоешь, но упругие струи воды, падая на голову и стекая по телу, немного проясняли сознание.
Со мной пока по-прежнему не случилось ничего ужасного и непоправимого, чему стоило порадоваться. Позади остались пузатый Драгз и потный Магистр, и теперь уже ясно, что «развлекаться» со мной в компании друзей генерал не планирует. В голову даже лезли крамольные мысли о том, что Шелтер – очень привлекателен и в его постели может оказаться не так уж ужасно.
Правда, стоило мне об этом подумать и попытаться представить, я тут же почувствовала, как краснеют щеки и что-то внутри бунтует. Сразу вспомнилась госпожа Лиман – моя школьная учительница, с восьми лет обучавшая нас правилам добродетельной девицы, и господин Коул – служитель храма Тмара, всю мою сознательную жизнь напоминавший нам о муках, которые ждут прелюбодеев после смерти. А порой и при жизни, ведь от павшей женщины Тмар отворачивает свой взор. Не будет ни счастья, ни удачи, ни здоровья. И дети такой женщины рождаются проклятыми навеки. Ну, если только ребенку не повезет с отцом: достаточно высокородный мужчина может своих детей «отмолить».
«Интересно, – подумалось мне, когда я уже вышла из ванной, облачившись все в ту же ночную сорочку и халат, и сушила волосы полотенцем. – Считается ли достаточно высокородным генерал Шелтер? Он ведь иноземец».
Я даже толком не знала, почитают ли в Варнайском Магистрате Тмара. Кажется, тут прежде всего чтят Великого Магистра. Ни разу не слышала, чтобы кто-то помянул какого-либо бога.
Продолжая подсушивать волосы, я забралась на широкий подоконник, подложила под спину пару подушек и прислонилась к стене. Немного подумала, потянулась и открыла окно. Сегодня день был очень солнечным и жарким, поэтому вечером воздух оставался достаточно теплым. В комнату ворвались пение вечерних птиц и запах цветов. И то, и другое действовало умиротворяюще. Я смотрела на скрывающийся в вечерних сумерках сад то расчесывая волосы найденным в ванной гребнем, то снова вытирая их полотенцем.
В голове крутились все те же воспоминания. То хладнокровное убийство солдата, то как Шелтер нес меня по лесу. То его слова о том, что мне предстоит развлечь его завтра, то осторожное, я бы даже сказала, нежное прикосновение к моей щеке накануне, когда я притворялась спящей. От последнего кровь в жилах становилась непривычно горячей и зажигала внутри незнакомый огонек.
Какой же он все-таки, этот генерал Шелтер? Бескомпромиссный и жестокий или нежный и заботливый? Я наблюдала проявления и того, и другого, а потому терялась в догадках, боясь принять желаемое за действительное.
От размышлений меня отвлек новый звук, поначалу незаметно влившийся в пение птиц, но со временем ставший более настойчивым. Я прислушалась, но не смогла определить, что это такое. Походило на песню ветра, заблудившегося в трубах, но за окном не было ветрено. Я уловила повторяющуюся мелодию, тоскливую и безысходную, чужую, но сейчас такую созвучную моим собственным мыслям и чувствам. Я не разбираюсь в музыкальных инструментах, а потому не смогла распознать, какой издает подобные звуки, как не смогла определить, откуда доносится мелодия.