Только тогда он наконец полуобернулся ко мне, но лишь для того, чтобы обжечь холодным взглядом. И как у него только получается?
– Так ты все-таки пыталась?
Я неловко пожала плечами и изобразила некое подобие улыбки.
– После вашего рассказа о шептуньях я подумала: почему бы не попробовать? А вдруг получится? Простите, я не имела в виду ничего дурного. Я действительно очень благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Просто… Я очень хотела… очень хочу домой.
– Твой дом теперь здесь, Мира, – отрезал Шелтер, снова отворачиваясь к камину. – Смирись. От того, как быстро ты сможешь это сделать, будет зависеть то, насколько хорошо ты будешь себя в нем чувствовать. Больше я для тебя ничего сделать не могу. И хочу заметить: даже это я делать не обязан.
– Я понимаю, – треснувшим голосом заверила я. – Спасибо.
Шелтер поставил почти пустой бокал на каминную полку, снова повернулся ко мне, на этот раз всем корпусом, скрестил руки на груди и уже знакомо просветил любопытным взглядом.
– Что заставило тебя попробовать? Я имею в виду, почему ты все-таки решила, что можешь быть одной из тех шептуний? Когда я рассказал тебе о них, ты выглядела совершенно уверенной в том, что к тебе это не имеет отношения.
Я смущенно опустила взгляд. Сейчас мои фантазии о «заговоренном шоколаде» казались такими глупыми, что даже думать о них было стыдно, не то что говорить. Поэтому я ограничилась частичным признанием:
– Мне однажды показалось, что я слышала предсказание в шуме ветра. Знаете, как такой… шепот. Теперь я понимаю, что просто придумала это. Хотя предсказание, как ни странно, сбылось…
– Предсказание в шепоте ветра однажды слышал и я, – огорошил Шелтер. – И как ни странно, оно тоже сбылось. В каком-то смысле. Полагаю, это ничего не значит. Может быть обычным совпадением. Или самообманом.
Я вскинула на него удивленный взгляд.
– А что вам предсказали?
На лице генерала промелькнуло странное выражение. Какое-то… болезненное, словно воспоминание о том случае или о самом предсказании было ему крайне неприятно. Он едва заметно поморщился и отмахнулся.
– Неважно. Я до сих пор не уверен, что это не было обычной галлюцинацией. Я в тот момент… был не в лучшей форме. Возможно, это было и не предсказанием вовсе, просто внутренним решением. Говорят, если что-то твердо для себя решил, реальность может под тебя подстроиться и подсунуть вариант достижения цели. То ли магия, то ли ты просто начинаешь замечать соответствующие возможности, которые пропускал прежде.
Я на всякий случай кивнула, хотя ровным счетом ничего не поняла.
– Расскажи, что и как ты делала, чтобы… нашептать мне? – неожиданно попросил Шелтер. – Только во время нашего разговора прошептала просьбу, чтобы я тебя отпустил?
Я снова смутилась, на этот раз, вероятно, даже покраснела. По крайней мере, я почувствовала, как жар из груди поднялся по шее к лицу, заставив кожу щек запылать.
– Нет, сначала я нашептала эту просьбу шоколаду, – призналась едва слышно.
– Кто тебя научил так делать? – продолжил интересоваться генерал.
Он все еще сверлил меня взглядом, я чувствовала его, хоть и не отрывала глаз от лежащей на коленях книги.
– Никто… То есть… Я не была уверена, что это поможет. Просто мама всегда шептала добрые пожелания гостям, готовя шоколад. Вот я и подумала… Вдруг это работает?
– Интересно, – пробормотал Шелтер, наконец опускаясь во второе кресло.
И сразу перестал давить на меня своим немаленьким ростом. Я облегченно выдохнула и вопросительно покосилась на него.
– А что именно интересно?
– То, что я не почувствовал вообще никакого магического воздействия, – пояснил Шелтер, задумчиво поглаживая подбородок. – Знаешь, даже в день нашей первой встречи я ощутил нечто… Легкое такое, почти невесомое. Я еще подумал, что это какой-то оберег фонит или наложены слабенькие охранные чары, скажем, от несчастного случая… Или просто кто-то неподалеку колдует, и вибрации долетают. Но в тот раз что-то определенно было. А в этот – вообще ничего.
– А как же вы тогда поняли, что я пытаюсь вам нашептать? – удивилась я.
– Из тебя очень хреновый конспиратор, – хмыкнул он. – Слишком в лоб ты действовала. Надо было хотя бы пару дней выждать после нашего разговора, усыпить мою бдительность. Может быть, нашептывать не так, чтобы я слышал, а исподволь, тихонечко. Тогда даже если бы я почувствовал воздействие, я бы не смог сразу понять, откуда оно и к чему ведет. Наверное. Но что-то ты сделала не так, раз воздействие не возникло.
– Просто никакая я не шептунья, – вздохнула я.
– Возможно, – кивнул генерал. – Зато я не ошибся в другом. Ты боец. Просто пока не тренированный, а потому – слабый. Но ты хотя бы пытаешься что-то делать.
– То есть… вы на меня не сердитесь? – уточнила я настороженно.
Совершенно неожиданно для меня Шелтер… улыбнулся.
– В бордель, так и быть, не сдам, если ты об этом, – заверил он. – Я не сержусь, милая. Просто тогда обидно стало. Знаешь, меня сложно назвать наивным человеком. Но я совершенно не ожидал подвоха от тебя и поверил в то, что ты действительно приготовила шоколад, чтобы сделать мне приятное. Я не на тебя разозлился, а на себя. За то, что позволил себе обмануться.
После его слов мне стало по-настоящему стыдно.
– Простите, – повторила я, не зная, что еще сказать.
– Хватит уже извиняться, – велел он. – Если отбросить в сторону эмоции, ты почти все сделала правильно. Кроме главного. Никогда не выступай против того, кто может тебя уничтожить щелчком пальцев, если не уверена в своих силах. По таким противникам надо бить один раз и наверняка. Поэтому не советую тебе пока воевать со мной. Лучше почитай мне еще немного.
Глава 14
На следующее утро я убедилась в том, что официально прощена: завтракать меня пригласили в столовую, компанию мне составляли сам Шелтер и Керам Нейб. Последний время от времени недобро поглядывал в мою сторону, но причин его неприязни я так и не смогла понять: комментариев он себе не позволял.
Зато госпожа Холт подарила мне несколько сдержанных улыбок, а во второй половине дня Галия снова пустила на кухню: она вдруг решила попробовать приготовить шоколад сама, и я понадобилась ей для надзора и подсказок. Получилось у нее просто замечательно. Поскольку генерал с управляющим снова куда-то уехали, все слуги, включая старого садовника, собрались на террасе ради чашки сладкого бодрящего густого горячего шоколада. Меня гнать не стали, и я неожиданно для себя поняла, что начинаю чувствовать себя среди этих людей почти так же уверенно, как дома.
Так и пошло с того дня. По утрам мы завтракали с Шелтером, иногда к нам присоединялся Нейб, потом генерал уезжал – по делам ли, в гости или еще куда. Я помогала старому Юнту в саду или Галии на кухне, в остальное время гуляла или читала.
С Марией наконец удалось договориться называть друг друга по именам, без «госпожи», помощь с переодеванием она больше не предлагала. Госпожа Холт показала библиотеку и полки, с которых можно брать книги, а господин Юнт каждый раз после совместной работы дарил мне небольшой букет, а потому вазы в моей комнате постепенно заполнились, как и книжные полки. Кухарка Галия учила меня готовить изящные закуски, сложные гарниры и мясные блюда, а я ее – шоколадные конфеты. Даже строгий дворецкий Морроу улыбался каждый раз, когда мы встречались, а камердинер генерала и вовсе пытался флиртовать. Поначалу меня это напрягало, но потом я поняла, что у него просто такая манера общения: точно так же он флиртовал с Марией, госпожой Холт и Галией.
Не складывалось у меня только с Гленом, но судя по всему, с ним ни у кого не складывалось. Столь желчного молодого человека мне еще не доводилось встречать, поэтому я старалась лишний раз с ним не пересекаться, особенно наедине. Через пару дней он все же убедился в том, что был прав насчет меня: написал в столицу Мег и расспросил ее, а та ему рассказала обо мне в подробностях. Но к тому моменту это уже не имело значения: всем в доме генерала было очевидно, что я для него не постельное развлечение. Хотя кто я для него, я и сама не понимала. Остальные, кажется, воспринимали меня как бездомного котенка, которого Шелтер подобрал на улице по доброте душевной, притащил домой и оставил жить, себе и другим на радость. Примерно так ко мне и относились: бегает что-то такое по дому, никому не мешает, проблем не создает, иногда к ногам льнет – так можно и погладить или поиграть.
По вечерам мы ужинали с Шелтером, чаще всего вдвоем. Иногда – на террасе, что нравилось мне гораздо больше шикарной огромной столовой. Здесь было как-то… по-домашнему, что ли. И я совсем не стеснялась есть одной вилкой и держать ее в правой руке. Шелтер почти переставал походить на генерала, иногда забывался и смеялся, если мне удавалось удачно пошутить.
С каждым днем я все больше убеждалась в том, что ему вполне достаточно моей компании и непринужденных разговоров по утрам и вечерам. И все чаще ловила себя на мысли, что мне нравится разговаривать с ним. Да, порой его слова были резки и неприятны, чересчур циничны или откровенно грубы, но его прямота меня парадоксальным образом очаровывала. Он был честен и со мной, и с самим собой, не стремился обелить или оправдать себя, но и к самобичеванию не склонялся. Он называл вещи своими именами, заставляя меня задумываться о многом из того, что раньше я принимала на веру. Шелтер был старше меня на тринадцать лет, но порой мне казалось, что между нами пропасть в несколько жизней. Только слушая его рассказы о войнах, в которых он участвовал, о странах, в которых побывал, я в полной мере осознала, какой примитивной и ограниченной жизнью жила, как мало в ней происходило.
Однако генерал расспрашивал о ней с неподдельным интересом. О жизни в Оринграде, о работе в шоколаднице, об отце и матери, о том, с кем я дружила и что любила делать в свободное время. О себе на подобные вопросы никогда не отвечал. Ни слова о родителях, ни слова о детстве. Как будто он появился на свет уже шестнадцатилетним военным, но даже о том времени не любил вспоминать. Все его рассказы касались последних десяти лет.