— И она все равно хочет меня видеть?
— Конечно, хочет. Это на меня она сердита, а на тебя ничуть. Какая ей разница, Аманда ты или Эмма?
Как это какая разница? Другая бы на месте Марии просто не захотела ее знать. Благородная простота этой женщины растрогала Эмму.
— Скажи, что я тоже очень хочу ее повидать. Она не сможет приехать ко мне?
— Мы это устроим! Карлос ее сюда привезет, когда тебе будет удобно.
Машина замедлила ход. Растерянная улыбка пробежала по лицу Эммы. Ну, конечно, Луис выбрал для ланча лучший отель Хереса!
Хотя по делам службы ей теперь приходилось бывать в подобных отелях, все же их блеск и великолепие отпугивали ее. Но как бы там ни было, она взяла руку Луиса без особенного смущения, когда они поднимались по широкой мраморной лестнице. И как хорошо, что, абсолютно не предвидя появления Луиса, просто чтобы себя приободрить, она надела с утра свой лучший бледно-лиловый костюм.
— Сеньор Кеведо! Здесь вам всегда рады. — Дородный мужчина в строгом черном костюме, с лучезарной улыбкой вышел им навстречу. — Пойдемте, я проведу вас к вашему столику.
К удивлению Эммы, они зачем-то вошли в лифт. А когда вышли из него, оказались на свежем воздухе.
— Замечательно! Никогда не бывала в подобном месте. Надо же — ресторан на крыше отеля!
Но это был не ресторан, а разбитый на крыше огромного здания сад. Аромат цветов, тень листы, журчание фонтана… — Наверное, и висячие сады Семирамиды не были столь прекрасны!
— Вот столик для вас, сеньорита, — обратился к ней мужчина в черном, польщенный ее реакцией.
Луис тут же взял из ведра со льдом бутылку шампанского, наполнил бокалы.
— С днем рождения, Эмма!
Пузырьки лопались на языке, хмель проникал в кровь, поднимал настроение, посылал в сердце удивительный свет.
— Это необыкновенно! — Она широким жестом обвела сад, открывающийся внизу вид, поднос с экзотическими фруктами в руках у официанта.
Луис изящным жестом раскрыл свою салфетку и улыбнулся.
— Так вот куда ты привозишь всех тех… — начала было Эмма и осеклась. Вместо радостного, открытого лица она вдруг увидела маску. — Прости. Что это я полезла не в свои дела?
Он долго смотрел на нее, будто гипнотизировал. Потом взял себя в руки.
— Этот сад принадлежит моему другу, — объяснил он как бы мимоходом; тон его был мягок и ровен, хотя Эмма знала, что под этой гладкой поверхностью клокочет гнев. — Надо сказать, он очень ревниво относится к своему саду. Мне стоило большого труда его уговорить. Насколько я знаю, мы первые, кто получил такую привилегию. Я убедил его дать согласие тем, что случай необычный — особенный день в жизни особенной женщины.
— Вот! А я все испортила! — Она взяла бокал и допила, пытаясь воскресить веселье.
— Ничего ты не испортила. — Он взял ее руку, поцеловал. — Просто ты иногда ставишь меня в тупик, начиная дорисовывать мой облик.
— Прости.
Он налил ей еще шампанского. Был ли в его тоне сарказм? Или только горечь? Потом Эмма уже не думала об этом — шампанское сделало свое дело. Ничего, завтра она обо всем трезво поразмыслит.
— Ты меня откармливаешь точно на убой! — сказала она, когда на столе появились куриные грудки под соусом и несколько блюд с овощами.
— Да, Филиппе не приверженец новомодных влияний. Он, между прочим, спросил, из тех ли ты дам, что вечно блюдут какую-нибудь новую диету. Ну, я ответил отрицательно.
Выложив на тарелку артишок, Эмма напряженно припоминала, какая же его часть съедобна. Наверное, только сердцевина, решила она, пробуя овощ ножом.
— Ты само очарование! — Луис снял куртку и набросил ее на спинку стула. Потом настал черед галстука. На этом он, слава Богу, остановился. — До чего же приятно видеть тебя счастливой, Эмма. Ведь это я виноват, что ты давно такой не была.
Вилка задрожала у нее в руке и звонко стукнулась о тарелку.
— Луис, прошу тебя, не надо сегодня. Нам придется об этом поговорить, но только не в день моего рождения. Не будем его портить. Расскажи, что там, в Лондоне. Разрешились недоразумения с английскими покупателями?
Луис стал рассказывать ей о путанице с накладными и как в конце концов удалось отыскать партию вина и отправить ее в Гуль. Она слушала и мало-помалу успокаивалась. У него был такой голос, что, читай он телефонный справочник, его все равно было бы приятно слушать.
— Но почему мы все обо мне да обо мне? — Он отодвинул тарелку, налил себе вина. — Как ты? Нравится тебе в «Герреро»?
— Работу я люблю… — Она провела пальцем по краю бокала.
— Но?
— А почему должно быть «но»?
— Тон, жест, грусть в глазах — я ведь все вижу, guapa!
— Люди. Наверно, они никогда не захотят меня принять… Вообще-то я говорю ерунду. Стерпится — слюбится…
— Я тоже полагаю, что все будет в порядке.
— Сеньор Хименес тебе ничего не говорил?
— Он говорит со мной о работе, докладывать о каждом твоем шаге я его давно уже не прошу.
— Кто такой сеньор Бекер?
— Он занимается делами фирмы «Кеведо». Ты ведь знаешь, что я полностью переключил внимание на «Герреро», так как это сейчас тяжелый объект… Да объясни ты мне все начистоту!
— Хорошо. Сотрудники «Герреро» пришли к заключению, что меня к ним «подсадили» как шпионку и что я тебе докладываю, кто плохо работает, кого надо уволить.
— Раньше я от тебя не слышал ничего подобного.
— Раньше они так не думали. Но сеньор Бекер объяснил высокому совещанию, что я твоя невеста.
По реакции Луиса Эмма поняла, что он ничего не знает о ситуации в «Герреро». Он ударил себя ладонью по лбу.
— Какой же я идиот! Я совершенно упустил из виду, что ты встречалась с Альфонсо. Идиот! Идиот! — Он продолжал ударять себя ладонью по лбу, а потом так вперился в пустую тарелку, словно она могла подсказать ему выход из положения. — Я не раскаиваюсь, что обманул дедушку, но, видно, судьба не перестанет никогда напоминать мне об этом… Так. Ты должна немедленно перейти на работу в «Кеведо». Люди там спокойные, работают с полной отдачей. Ты окунешься совсем в другую атмосферу.
Эмма покачала головой.
— Не убеждена, что в мире есть место, более для меня подходящее, чем то, где я теперь. Я понимаю, ты сейчас хочешь устроить как лучше для меня, но… Положим, ты сейчас уберешь преграды с моего пути — но чего же в таком случае я достигла сама? Чем мне тогда гордиться? Только ты не примысливай на этот счет ничего лишнего. Я не мазохистка и много бы дала, чтобы так не случилось. Но так случилось, и я не могу сразу сдаться. Иначе я просто перестану себя уважать.
— Вот так речь! — В его взгляде промелькнуло удивление.
— Получишь у меня, если будешь надо мной смеяться!
— Я над собой смеюсь, guapa! Над своими предрассудками, которые ты сокрушаешь с силой отбойного молотка.
— Так что же?
— А то, что я зря думал, будто мы полные противоположности. Не такие уж мы разные.
— Я бы, пожалуй, с этим поспорила!
— Успеем еще поспорить. А сейчас уделим внимание официанту. А то он уже лишние пять минут дожидается на солнцепеке.
— Вы еще не готовы к десерту? — Официант с опаской приблизился к их столику.
— Черт возьми, мы уже ничего не можем в себя вместить. Передайте шефу, что все было восхитительно. Мало кто может мне угодить, но он угодил. — Луис обернулся к Эмме: — Чашечку кофе? — Она замотала головой. — Тогда на прощание — по рюмке старого коньяка.
Она опять хотела отказаться, но официант уже принял команду и удалился для ее исполнения.
— Положим, я выдержу еще и рюмку коньяка, но вряд ли после этого сохраню работоспособность.
— Я отпущу тебя. У кого день рождения — работают полдня.
— Опять за свое? Нельзя меня отличать от других!
— Но что же сделаешь, guapa, если ты сама отличаешься от других? — Он шутливо поднял руки в жесте «сдаюсь». — Хорошо, я декретирую твое равенство со всеми. Могу даже вписать это в служебный регламент «Герреро». Как думаешь, прибавит мне это популярности? — Эмма так и не поняла, шутит он или нет. — Прекрасное общество, отличное угощение, и в заключение — замечательное возлияние. Чего еще можно требовать от жизни? — Он приблизил свою «пузатую» рюмку с коньяком к ее рюмке.
— Ты в хорошем настроении.
— В чудесном! Ты стимулируешь радость. Давно уже ланч не доставлял мне такого удовольствия.
— Мне тоже. — Она радовалась не одному угощению и красивому месту. Присутствие этого обаятельного и сильного человека ее просто окрыляло. Взгляд Эммы упал на куст розмарина. — А ведь я могла бы посадить что-то подобное и у себя на балконе, как мне раньше это не приходило в голову? — Она потерла лепесток между большим и указательным пальцами, чтобы выделилось масло. — Надеюсь, тут никто не будет в обиде, если я совершу маленькую кражу. — Столовым ножом она срезала небольшой отросток и, завернув в бумажную салфетку, положила себе в карман.
Луис захохотал.
— Когда Мария к тебе соберется, я пришлю с ней таких черенков сколько хочешь.
— И ни один не будет лишним. — Смех его стал еще заливистее и звонче. — Что тебя так веселит?
— Ты, Эмма! Прошу тебя, никогда не становись другой!
Начни кто-нибудь еще открыто, пусть и добродушно, смеяться над ней, она бы непременно обиделась. Но в его темных глазах было теперь столько заботливой теплоты, что она лишь улыбнулась.
— Что ж, пойдем, пожалуй! — Она услышала в его голосе нотку сожаления.
— Можно еще оглядеться здесь на прощание? Всего минутку!
— Конечно, побудем еще. Неужели я стану сегодня тебя торопить?
Он остался сидеть, пока Эмма бродила между кустами и восторгалась тем, как на таком маленьком участке сумели рассадить столько разнообразной флоры.
— Ну вот, я готова.
Она оперлась на обвитую плющом колонну и еще раз глубоко вдохнула в себя аромат сада. Веки ее были опущены. Она хотела, чтобы впечатления дня глубже оттиснулись в уме. Когда Эмма открыла глаза, она встретила взгляд Луиса.
— Красавица! — прошептал он. Его глаза напоминали теперь темные, заколдованные омуты, затягивающие ее в свои опасные глубины.