Стас мелко-мелко закивал. Несмотря на то, что он и сам был тем еще отморозком, но после всего произошедшего испытывал неодолимый страх перед этим жутким морщинистым стариканом. Теперь он был готов выполнить все его требования, чтобы только уцелеть и сохранить свое «хозяйство».
— Барно[1]! — Таджик довольно оскалился. — Отвечать только на мои вопросы. Вякнешь не по делу — отхвачу кусачками еще кусок клешни, — тускло принялся «инструктировать» пленника Али-Баба. — Будешь лепить горбатого[2] — лишишься яиц, — напомнил он. — Так что настоятельно не советую варганку крутить[3]. Усек, деятель?
После того, как Стас вновь понятливо затряс головой, старик резко выдернул кляп из его рта. Пленник тяжело задышал, жадно хватая воздух распахнутым ртом. Однако, памятую об указаниях старика, не проронил при этом ни одного слова — ему достаточно было и одной отрубленной фаланги мизинца.
— С какой целью таким шитвисом[4] к нам приперлись? — не дав Стасу как следует отдышаться задал свой первый вопрос Али-Баба.
— Так я ж говорил — кореша ищем, — обливаясь холодным потом, просипел Колыван. — Бурята. Потерялся он у вас…
— А какого хрена сам Бурят к нам приперся? — не дав пленнику договорить, задал следующий вопрос старикан.
— Так это… Ему пахан приказал… Витя Бульдозер… Может, знаешь за такого? Так-то он в законе…
— Знаю за такого — сявка[5] он, твой Бульдозер, а не законник! — Презрительно сплюнул на пол Али-Баба. — Апельсин[6]-беспредельщик[7]! А ты, фраерок, под Бульдозером ходишь?
— Не… — Вновь судорожно замотал головой Стас. — Я под Хорьком хожу, а уж он — под Бульдозером.
— За Хорька не знаю, не пресекался… — На мгновение задумался таджик. — Так чего Бурят в нашей дыре забыл? — вновь вернулся он к «разбору полетов». — Только в ухи мне не лей, что совсем не при делах. — Махмуд неторопливо снял с верстака нож, полированное лезвие которого хищно блеснуло в лучах яркой электрической, и показательно согнал острой заточкой стружку с кривого и коричневого от впитавшегося табака ногтя. — Яичек-то у тебя, малец, всего два. А по одному я отрезать никогда и не пробовал… И зрение уже не то, и руки дрожат… — Хотя чудовищных размеров нож в руках старика даже ни разу и не вздрогнул.
— Знаю! Скажу! — Мгновенно среагировал на угрозу Колыван. — Цацки приметные у вас в Нахаловке всплыли. По слухам — из старого потерянного общака, еще с перестроечных времен… Пацаны Бульдозера трепали, что он кое-какие из них признал… — Свое непосредственное участие «в процессе экспроприации» Колыван решил скрыть. У него появилась стойкая уверенность, что этот жуткий старикан каким-то боком тоже замешан во всю эту историю с пропавшим общаком.
После такого заявления пленника, Махмуд тут же «принял стойку». Ведь хранителем единственный «старого потерянного общака», который мог находиться в Нахаловке, являлся он сам. Только каким образом могли всплыть «приметные цацки» он не понимал. Хотя, признался он сам себе, уже прошло несколько лет, когда он в последний раз проверял сохранность доверенного ему воровского блага. Неужели кто-то сумел его отыскать? И ограбить старого Али-Бабу? Другой вероятности появления украшений из потайного схрона, просто не было.
— А вот с этого момента поподробнее! — стараясь не выдать охватившего его волнения, произнес старик. — Что за общак? Откуда информация?
— Да я так… только краем уха и слышал… — принялся юлить Стас, пытаясь как можно дальше дистанционироваться от крайне неприятного момента. — Несколько дней назад в одном городском казино двое деревенских лошков сорили капустой… Ну и их и срисовали серьезные пацаны, с целью пощипать залетных бакланов… Ну… кроме хрустов у них и эти цацки нашли…
— Что за бакланы? Откуда?
— Так ваши же, деревенские кресты, — ответил Колыван. — Че, думаешь, Бульдозер за здрастье сюда Бурята отправил?
— Масть? Как звать? — коротко поинтересовался Махмуд, хотя у него внгутри все сжималось от осознания, что кто-то умудрился кинуть его на общак, который он верой и правдой хранил больше тридцати лет. И, как бы ни было тяжко все эти годы, даже медной полушки из него не присвоил!
— Мелкие шинкари, наркотой по мелочи барыжили. Один, вроде Леха, у второго Сивый погоняло. Точнее не скажу — сам не курсах… — добавил Колыван подрагивающим голосом.
— Знаю таких, — кивнул Махмуд. — Еще те полудурки.
— Зажмурили бедолаг, — произнес Стас.
— Туда им и дорога! — Али-Баба задумчиво смотрелся в свое искаженное изображение в лезвии ножа.
Все, что он хотел узнать от «языка», он уже узнал. Все его подозрения подтвердились — эта шайка приехала в Нахаловку именно по его душу и на поиски пропавшего общака. И дальнейшая судьба пленника уже была предрешена.
— Дед, может, отпустишь уже меня? А? — слезно попросил Колыван. Ну, не нравилось ему настроение старого уркагана. — Разойдемся краями? А про мизинец я уже забыл… — продолжал уговаривать Махмуда Стас. — Было и было… Я не в обиде…
— Конечно, отпущу, — неожиданно для Колыванова произнес старик, резким ударом загоняя тесак точно в сердце Колыванова, одновременно зарывая ему рот рукой. — Лети свободно, голубь сизокрылый… Нету таперича над тобою закона…
Стас засучил в конвульсиях связанными ногами, но с каждым мгновением его потуги становились все тише и тише. Наконец он вздрогнул в последний раз и обмяк, уронив голову на грудь. Таджик прикрыл ему широко распахнутые глаза, «смотрящие» на убийцу с немым укором, выдернул из груди мертвеца нож, и тщательно вытер его о рубашку.
— Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут! — процитировал он цитату Христа из Евангелия от Матфея, которое перечитывал в последнее время. — Золотые слова! Не хуже, чем «глаз за глаз»…
В закрытую дверь подвала в это время кто-то негромко постучал. Старик, взвесив протертый нож в руке, поднялся по ступенькам к двери и спрятал оружие недавнего убийства за спиной.
— Какого шайтана? — произнес он в дверь.
— Бать, ты чего заперся? — Послышался с другой стороны недоумевающий голос Валька.
— Ты один, Валька? — бросил в замочную скважину старик.
— Один…
— Заходи. — Махмуд отодвинул задвижку и резко распахнул дверь, пропуская пасынка в подвал. — На пороге не стой! — Поторопил он его. — А то не дай — Глашка припрется!
— Не припрется, — буркнул Валек, за спиной которого старик вновь запер дверь, — дрыхнет она еще после утренней дойки. А ты чего?… Ох ёп… сель мопсель! — выругался он, обнаружив бездыханный труп Колывана, примотанный скотчем к стулу. — Ты когда успел этого бедолагу зажмурить?
— Таких бедолаг по наши с тобою души целая бригада из города нарисовалась, — ворчливо поставил пасынка в известность Махмуд. — За Бурятом пришкандыбали, как я и предполагал! Сейчас у Катьки в тошниловке наливаются, а этого хлыща городского ко мне Борька припер. Сказал босоте, что Бурят у меня…
— Мля! — Вновь не сдержался Валек, наступив на кусочек отрубленного мизинца и едва не поскользнувшись на пролитой крови. — Ты его пытал, что ль, бать?
— А как я, по-твоему, информацию добывать должен? — Возмутился старикан.
— Бать, ну, почему в одного-то? Те сколько лет? Не молодой ведь уже! — накинулся на него с упреками Валек. — Забыл, как спину тебе скручивало, что не разогнуться? А этот битюг вона, какой упитанный!
— Не нагнетай, сына! — прикрикнул на пасынка Махмуд. — Его Борька сюда заволок…
— Ну, ты, бать, как учудишь че-нить, то хоть стой, хоть падай! — Рыпнулся напоследок Валек. — Мог бы, и подождать… Чего узнал хоть?
— О чем я вам столько времени талдычил, дуралеям? — риторически произнес старик. — Вити Бульдозера эта шантрапа, как и Бурят. По мою душу объявились шайтаны… — произнес таджик. — Ну, вернее, не совсем по мою… — слегка «помявшись», наконец решился он открыть так долго хранимую тайну. — Общак воровской им нужен — наследие покойного Семена Метлы…
— Погоди-ка, — удивленно вскинул брови Валек, — это не того ли самого Метлы — союзного законника, которого свои же и завалили?
— Какие они, к демонам, свои? — возмущенно прошипел таджик, потирая рукой ноющую грудь. Старость — не радость. После такого напряга сердечко екало. — Натуральные черти! Ни понятий не соблюдают, и законов воровских не чтут! Мочить их надо, Валька! Только мочить!
— Ага, и обязательно в сортире, — едко произнес Хлыстов. — Так чего с общаком-то, бать?
— Здесь он, в Нахаловке, — волнуясь, наконец-то открылся пасынку старик. — И я его бессменный хранитель… Вот уже тридцать лет…
— И три года… Я понял.
— Стар я Валька, — продолжил свою исповедь бывалый уголовник. — Хреновый из меня стал хранитель воровского блага. Не уследил… Местные торчки, «дружки» Тимохины — Сивый и Леха, нычку распотрошили, — с горечью в голосе произнес он. — Проверить надо, осталось ли вообще чего… А цацки приметные в городе всплыли… — Старик говорил тяжело дыша — изношенное сердце щемило все сильнее и сильнее. — Кое-что к Бульдозеру попало, вот он и отрядил свою верную торпеду — Бурята, чтобы разведал. Похоже, Витюша до сих пор себе простить тот облом с общаком не может — ткнул его пахан носом в дерьмо! Даже мертвым ткнул! — торжествующе воскликнул Али-Баба. — Ведь Бульдозер Метлу только из-за этих бабок проклятых и порешил… Ох! — Старик посерел и покачнулся, схватившись за верстак. — Чертово здоровье…
— Ну-кась, мля, герой, — Валек подхватил отчима под руку и оттащил в угол подвала, где столи еще несколько стульев, — садись! Раздухарился он, понимаешь! Молодость в жопе заиграла? Сейчас… — Хлыстов метнулся к верстаку, где заметил аптечку. Поковырявшись в ней, он вытащил блестящий блистер и вылущил из него пару таблеток, которые, подбежав к старику, засунул в рот. — Рассасывай, давай! И в следующий раз без меня даже не думай в одинокого отморозков зажмуривать!
— Мне показать тебе надо… А то откинусь… — Махмуд все порывался встать на ноги, но Валек его резко осадил:
— Сейчас лекарство подействует и покажешь! Откинуться он собрался! Ишь! Пока всю приезжую кодлу под дерновое одеяльце не загоним — чтобы и не думал даже на тот свет собираться! Я еще на твоих поминках погулять вволю хочу!