ессией – так называли тогда территорию на западе Северного Кавказа к югу от реки Кубань. Для защиты восточного побережья Черного моря вдоль кавказских берегов началось строительство укрепленных пунктов. В 1838 г. на берегах Цемесской бухты был основан Новороссийск, вокруг возводимых прибрежных укреплений возникали селения Туапсе, Кабардинка, Архипо-Осиповка, Сочи, Гагра, Лазаревское и др.
В мае 1830 г. русская эскадра вернулась в Кронштадт.
В течение двух лет Нахимов командовал «Наварином», по-прежнему плавая по Балтийскому морю, конвоировал торговые суда. 31 декабря 1831 г. он получил в свое командование фрегат «Паллада», который еще необходимо было достроить и оснастить на Охтинской верфи. Этим и занимался будущий адмирал весь 1832 г. и первую половину 1833 г. Помимо этого в 1832 г. он состоял членом комитета по предотвращению эпидемии холеры в Кронштадте.
Командуя кораблем «Паллада», Нахимов сумел завоевать доверие самого Николая I. В августе 1833 г. в туманную ненастную ночь на «Палладе», идущей в составе 2-й балтийской дивизии, заметили, что вся эскадра, шедшая под командованием Ф.Ф. Беллинсгаузена, скоро может наскочить на камни. Несмотря на то, что Нахимов дал флагману сигнал: «Флот идет к опасности», ответа не последовало. Желая спасти «Палладу», Нахимов самовольно вышел из линии, сломав походный порядок. Флагман все же обратил внимание на «Палладу» и приказал переменить курс. И все же несколько кораблей наскочили на камни и едва не затонули. За проявленную инициативу Нахимов не только не был наказан, но даже удостоился императорской похвалы: «Я тебе обязан сохранением эскадры. Благодарю тебя. Я никогда этого не забуду».
На Черной море
В январе 1834 г. П.С. Нахимов, по ходатайству М.П. Лазарева, был переведен в Севастополь, произведен в капитаны 2-го ранга и назначен командиром корабля «Силистрия».
Сам М.П. Лазарев был назначен на должность начальника штаба Черноморского флота в феврале 1832 г. Ни для кого – тем более для Лазарева – не было великой тайной, что должность эта весьма временная, и что в ближайшем будущем его ждет занятие поста главного командира Черноморского флота. Пока же эту должность занимал, мучаясь от старости, адмирал А.С. Грейг, тем не менее все же не покидающий – и по-прежнему желающий – своего поста. Назначение престарелому адмиралу молодого, энергичного начальника штаба должно было тонко, но прозрачно намекнуть престарелому адмиралу на возможность давно заслуженного отдыха. Вдали от повседневных забот и хлопот.
Спустя короткое время после столь значительного для дальнейших судеб Черноморского флота назначения, в том же 1832 г., в Турецкой империи разразилась гражданская война, грозившая перерасти в общеевропейскую. Наместник Египта Мехмет-Али начал боевые действия против султана. Удар египетской армии был столь успешным, что Османская империя затрещала по всем швам. И, казалось, уже завтра начнется давно ожидаемый дележ турецкого наследства.
Однако Стамбул не был намерен так легко сдаться на милость судьбы. Он предпринял весьма неожиданный и сильный ход – обратился за помощью против собственного вассала к Николаю I, государю державы, традиционно считающейся главным противником Турции.
Но российский император, не одобрявший ни в каком виде попытки подданных к изменению существующего положения дел, видя в них зачатки распада всего общественного организма, и не готовый к вооруженной борьбе с общеевропейской коалицией на развалинах Порты, дал свое согласие.
Помощь предусматривалась по широкому кругу вопросов: защите Проливов и Константинополя, противодействию перехода египетских войск на европейский берег. И все иные меры и способы помощи, которые могли бы понадобиться турецкому правительству.
Возглавить морскую эскадру, действующую в рамках этого весьма широкого круга вопросов, предписывалось М.П. Лазареву.
23 ноября 1832 г. состоялось его назначение в экспедицию – с сохранением должности начальника штаба Черноморского флота. Поэтому он одновременно с формированием эскадры в помощь султану Махмуду II продолжал заниматься и делами всего флота.
А заняться было чем, ибо на Черноморском флоте сложилась не совсем типичная для российских военно-морских сил ситуация, которую во многом сотворила молодая жена старого адмирала Грейга – Юлия Михайловна, «прелестная Юлия», как ее называли офицеры. Кто искренне, кто иронически-желчно.
Жена главного командира Черноморского флота – «первая дама королевства» в Севастополе – вкупе с обер-интендантом флота контр-адмиралом Н.Д. Критским, иными интендантами, помельче, поставщиками материалов и купцами, сотворила хорошо сплоченную банду казнокрадов, в буквальном смысле растаскивающих все, что попадется на глаза.
А Грейг же, уставший от жизни, на все закрывал глаза, желая и требуя лишь одного – дабы его не тревожили. Его и не трогали, проворачивая все за его спиной и прикрываясь его авторитетом. Лазарев, найдя поддержку среди молодых энергичных офицеров, многих из которых он знал по Наварину и другим делам, повел борьбу с этими метастазами, бомбардируя донесениями Петербург и тут же, в Севастополе, делом доказывая, на что способны энтузиасты, а не проворовавшиеся у казенного корыта чинуши.
Борьбу эту пришлось, правда, временно отложить – русский посланник в Турции и главнокомандующий всех русских вооруженных сил в Константинополе А.П. Бутенев срочно затребовал эскадру. Ибо египетские войска, несколько раз разгромив турок, приближались к столице Порты. И 8 февраля 1833 г. Лазарев привел в Константинополь 9 кораблей, среди которых был и его флагман – 84-пушечный линейный корабль «Память Евстафия» с командой в 835 человек.
Приход российской эскадры лишний раз подтвердил, что сила – всегда сила. Она, как известно, солому ломит. Исходя из этого, послы Англии и Франции не могли спокойно смотреть на столь грозный символ русского могущества – их корабли, – боясь, что содержание сего зрелища может отвратить султана от его обязательства и любви к их странам. Они категорически потребовали вывода русских кораблей из Босфора, в противном случае угрожая поддержкой египетскому вассалу султана – паше Мехмету-Али.
Стамбул принял ультиматум из дипломатических соображений – не желая обострения отношений с европейскими дворами. И попросили Лазарева уйти из Проливов. Об этом же, также предвкушая возможные осложнения не только с европейскими странами, но и с самой Портой, просили Лазарева и Бутенев, и командующий десантными войсками в Турции генерал-лейтенант Муравьев. Но Лазарев был непреклонен и никуда подаваться из Проливов не желал.
Первое время он ссылался на противные ветры, разыгравшиеся в Черном море и препятствующие его выходу из Босфора. Это была версия для турок. Когда же свои принялись стращать его всеевропейской войной против России и монаршьим гневом, направленным лично на него, строптивого адмирала, то Лазарев прямо заявил, что не может уйти, так как не способен действовать во вред интересам России. А в чем здесь ее интересы, он видит весьма ясно. И надеется, что остальные тоже не слепцы.
Да, к тому же адмирал видел, что султан с выводом эскадры проявляет не собственную, а заемную, европейскую активность. И, стиснув зубы, решил ждать – что-то должно было произойти. И оказался прав – он дождался, что посланники перехитрили сами себя, решив поставить на всех лошадей сразу.
Французский посол Руссен, недавно подписавший документ, говоривший, что Франция обязуется поддерживать Порту, теперь написал письмо, из которого было ясно, что правительство Франции намеревается уступить трон в Стамбуле Мехмету-Али. Бумагу эту перехватили и доставили султану. Уязвленный и напуганный, он снова бомбардирует Лазарева своими чиновниками, у которых теперь иная просьба – не выводить эскадру из Проливов.
Русский адмирал на этот раз искренне обещает удовлетворить эту просьбу и сообщает, что для ее лучшего выполнения он даже затребовал подкреплений. Спустя малое время, 24 марта, действительно подошла эскадра контр-адмирала Кумани, а затем и третья – контр-адмирала Стожевского, еще более усилив плохое настроение европейских дипломатов.
Вскоре, 2 апреля 1833 г., Лазарев получает чин вице-адмирала. Теперь он объединяет под своим командованием 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 2 корвета, один бриг, 2 бомбардирских судна, 2 парохода и 4 транспорта. Здесь же размещен 10-тысячный десант.
Столь весомая сила обратила намерения Мехмета-Али в сторону, противоположную войне, и 26 июня в местечке Ункяр-Искелесси был подписан мирный договор. В соответствии с ним Порта обязывалась закрывать Дарданеллы для враждебных России сил. Босфором же русские могли пользоваться по собственному усмотрению. Россия и Турция обязывались помогать друг другу в случае нападения третьих держав и при внутренних беспорядках. Договор этот заставил европейских дипломатов призадуматься.
Турецкий же султан награждал помогавших ему сохранять престол: все русские морские офицеры получили по золотой памятной медали, матросы – по серебряной. Лазареву вручили высший орден Порты – орден Луны и громадную, густо обсыпанную крупными бриллиантами, медаль, смотрящуюся весьма солидно.
8 октября 1833 г. Лазарев вступил в исполнение обязанностей командира Черноморского флота, в каковой он и был утвержден 31 декабря следующего, 1834 г.
Об этом времени сохранились воспоминания адмирала И.А. Шестакова, одного из воспитанников и последователей Лазарева, сына старинного друга Михаила Петровича, брата его адъютанта. Ивану Алексеевичу было доступно многое в том миропонимании Лазарева, которое для прочих так до конца и не прояснилось. Поэтому на его свидетельства стоит сослаться, и к ним, изреченным, прислушаться.
Итак, одним из неотложных дел по воссозданию подлинной боеспособности Черноморского флота посчитал Лазарев преследование греческого засилья – были корабли, где вся кают-кампания разговаривала лишь по-гречески, «там с большею ревностью, что нестрогие принципы местного греческого общества возмущали его как человека». Греки, по словам Шестакова, буквально «вползли» во флот, но, поскольку они «отделяли подданство от племенного происхождения», в военных делах полной веры им не было. «Поставленное между опасностью очутиться покинутым в час нужды, – объяснял мемуарист действия Лазарева, – теми, на кого рассчитывало, или необходимостью принять общую меру, всегда несправедливую и вдобавок оставляющую невосполнимые пробелы, и выгодою иметь в своем распоряжении людей народных душою, никакое правительство не задумается употребить все возможные меры и средства к слитию расчлененных племен в одну национальность – и слово “обрусение”, отданное ныне на поругание нашими злоумышленниками-консерваторами простякам-либералам, имеет глубокое значение. Это инстинктивный вопль государственного организма, полного средств и воли жить и чуящего, как в его жизненные силы всачиваются по капле губительные соки.