Расчет Кодрингтона был прост: французы с египетских кораблей по своим стрелять не будут. Любопытно, что на русском флоте союзникам-французам настолько не доверяли, что, когда раздался первый выстрел с французского корабля, говорили: «Стреляли холостыми»[124]. Казалось бы, такого не может быть; но при многочисленности французских офицеров на египетских кораблях подобное суждение не представляется таким уж нелепым.
Вернемся к приказу Кодрингтона: «…я со своим кораблем „Азия“ намерен остановиться против него (де Риньи. — Н. П.) с кораблями „Генуя“ и „Альбион“. Касательно же российской эскадры, то мне бы желательно было, чтобы контр-адмирал граф Гейден поставил оную последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты, в таком случае, могут занять турецкие суда вслед за сим; оставшиеся английские фрегаты займут те из турецких судов, которые будут находиться на западной стороне гавани в противоположении английским кораблям, а французские фрегаты займут те из турецких фрегатов и прочих судов, которые находиться будут противу французских кораблей».
В те годы основным боевым порядком продолжал оставаться кильватерный строй: противники выстраивались в колонну по одному, по сигналу колонны сближались на расстояние артиллерийского выстрела и обменивались бортовыми залпами. Кто дольше продержится — за тем и победа. Но господствовавшая в XVIII столетии тактика линейного боя уже устарела, Федор Ушаков и Горацио Нельсон решительно ломали строй, ставили противника между двух огней и вообще предпочитали энергичные действия.
Что касается действий артиллерии, то в предыдущем столетии сложилось две школы: английская и французская. Английские канониры старались пробить корпус противника и потопить корабль, французские целились по рангоуту, чтобы обездвижить неприятеля, затем взять его в плен и использовать корабль на своем флоте. Русские комендоры били и по корпусу, и по рангоуту.
При хорошей выучке канониры успевали за три минуты сделать пять выстрелов. Теоретически дальность стрельбы ядрами такого корабля, как «Азов», составляла почти две тысячи метров, однако реальный ущерб наносили с расстояния примерно 500 метров, то есть максимально приблизившись к неприятелю. К тому же прицельным был только первый выстрел, остальные производили уже в пороховом дыму. Так что известный афоризм Нельсона: «Капитан не ошибется, если поставит свой корабль борт в борт с кораблем противника» — говорил о наиболее эффективной тактике обстрела.
В приказе Кодрингтона подчеркивалось: «Ни одной пушки не должно быть выпалено с соединенного флота прежде, нежели будет на то сигнал. Разве только в таком случае, что откроют огонь с турецкого флота, в таком случае те из турецких судов должны быть истреблены немедленно».
Подчеркнем: пять государств, чьи корабли крейсировали близ берегов Греции, — Австрия, Великобритания, Османская империя, Россия и Франция — не находились в состоянии войны, потому инструкции, данные Кодрингтону и де Риньи, предписывали избегать военных действий. Но дипломатия — для дипломатов, инструкции пишут в Лондоне и Париже, откуда турецкий флот виден не так хорошо, как от берегов Греции. Как пошутил Нахимов, «мы должны были ожидать, что Ибрагим нас примет не совсем ласково». И потому Кодрингтон предусмотрел другой сценарий: «В случае же настоящего сражения и могущего случиться какого-либо беспорядка советую привести себе на память слова Нельсона: „Чем ближе к неприятелю, тем лучше“». Упоминание Нельсона и его афоризма означало, что в Кодрингтоне моряк победил дипломата.
Командующий российской эскадрой Л. П. Гейден прибавил к приказу: «Мне ничего более не остается желать, как того, в чем я и уверен, что всякий из нас будет стараться исполнить свой долг и соделать честь российскому флагу в виду наших союзников».
Для 25-летнего Нахимова это был первый бой. Что ждет завтра, увидит ли он рассвет следующего дня? Ничего не написал он другу о своих переживаниях накануне сражения. Но, думается, не ошибемся, предположив, что чувствовал он то же, что и все молодые офицеры. «…что-то новое родилось между нами, все были между собою как истинно родные, забыв от души, если у кого между собою были малые неудовольствия», — признался Рыкачев. Команда с воодушевлением готовилась к предстоящему сражению, будто новые силы появились: там, где еще вчера восемь человек поворачивали пушку, теперь это с легкостью делали вчетвером: «Наши матросы живы, веселы и только смотрят в глаза своим офицерам, ожидая их приказаний».
Корабельные священники служили молебны, кропили святой водой экипажи и напутствовали «не бояться смерти за веру православную». В кают-компании вечером выпили по рюмке вина, пожелали друг другу увидеться завтра и разошлись по вахтам и каютам.
Восьмого числа в 12.30 с английского флагмана последовал сигнал «Приготовиться атаковать неприятеля», и эскадры двумя кильватерными колоннами начали спускаться в Наваринскую бухту. Английские корабли входили с правой, наветренной стороны, впереди — флагман «Азия»; за ними должны были следовать французы. Российские корабли с флагманом «Азов» под командой М. П. Лазарева шли с левой, подветренной. «Но мы не могли хорошо построить сего ордера», — заметил Нахимов. Почему? — «…ибо французы, будучи под ветром нашей колонны, стали выстраиваться и входить в наветренную».
Кодрингтон дал «Азову» сигнал лечь в дрейф и пропустить французов, чтобы не терять время. «Французы тем задержали нас очень много, отчего мы более прочих претерпели, как увидишь впоследствии», — пояснял Нахимов. Обратим внимание на этот момент перед боем — он действительно будет иметь последствия.
Между тем «Азия» и следовавшие за ней английские корабли уже выстроились с восточной стороны (правого фланга полумесяца), французы подходили к назначенным местам рядом с ними. Левая — западная — сторона предназначалась для русской эскадры. «В совершеннейшем порядке, среди безмолвия и тишины входили союзные корабли; дикий крик слышен был у противников, и приуготовления к сражению видны были на всём их флоте», — записал лейтенант Гейден[125].
Когда «Азия» только входила в гавань, к борту подошла турецкая лодка с офицером и переводчиком. Офицер объявил, что у него нет никаких приказов относительно союзной эскадры, на что Кодрингтон ответил, что он пришел не получать, а отдавать приказания и после нарушения Ибрагимом слова может теперь истребить весь турецкий флот, если хоть один выстрел будет сделан по кораблям союзников.
Около двух часов пополудни английские корабли убрали паруса и стали на якоря. «Ни одного выстрела не было сделано по ним ни с крепостей, ни с флота», — отметил Нахимов. Капитан английского «Дартмута» отправил шлюпку к турецким брандерам, требуя отвести их как можно дальше от эскадры, и вот тогда по шлюпке открыли ружейный огонь. Лейтенант Фицрой и несколько членов команды были убиты. С «Дартмута» и проходившего в этот момент мимо него французского флагмана «Сирена» раздались ответные ружейные выстрелы. Один из брандеров загорелся. Был ли это тот самый случай, о котором говорилось в приказе главнокомандующего? Похоже, что нет. Ружейная перестрелка могла и не привести к сражению.
Но когда с египетского передового фрегата открыли пушечный огонь, да не по кому-нибудь, а по французскому флагману, тут уж об инструкциях пришлось забыть. Находились ли на египетском фрегате французские офицеры, читали ли они обращение адмирала де Риньи, неизвестно. Но все явно пошло не так, как хотели в кабинетах Лондона и Парижа. «Сирена» ответила пушками. Вслед за тем весь турецкий флот при поддержке береговой артиллерии открыл огонь по стоящим на якорях английским кораблям, «Сирене» и подходившей к своему месту в строю русской эскадре.
Напротив «Азии» оказался корабль командующего египетским флотом Мухаррем-бея. Ни тот ни другой не открывали огня. Кодрингтон отправил к Мухаррему парламентера с объявлением, что против него союзники никаких действий предпринимать не будут. Однако парламентер был убит, и вслед за тем с египетского корабля выстрелили по «Азии». Пушки «Азии» ответили.
Вскоре положение английского флагмана стало опасным: он оказался под перекрестным обстрелом второй и третьей линий турецких кораблей и египетского флагмана. Когда же на «Азии» сбили бизань-мачту и она, упав, накрыла несколько пушек, которые замолчали, — ситуация стала и вовсе критической.
Из письма Нахимова: «В это время наш корабль был в самом входе против крепостей, с которых и всего турецкого флота был открыт огонь… мы немедленно отвечали, и тогда сражение сделалось всеобщим». Вслед за флагманским «Азовом» в бухту вошли «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский». За ними следовали «Елена», «Проворный», «Кастор» и «Константин». «Таким образом мы прошли всю левую турецкую линию, коей весь огонь был обращен на нас», — писал Нахимов.
В 14.45 «Азов» сделал первый выстрел с левого борта по стоящим у западного берега неприятельским фрегатам, после чего остальная часть эскадры скрылась в дыму у него за кормой. Спустя четверть часа «Азов» занял место, предназначенное ему по диспозиции, и встал на якорь. Напротив него находились неприятельский линейный корабль и два фрегата — один под турецким адмиральским флагом. По ним открыли огонь теперь уже пушками правого борта. Прицельные, следовавшие один за другим выстрелы «Азова» через полчаса дали блестящий результат: с линейного корабля были сбиты все мачты и перебиты канаты. Когда рухнула последняя — бизань-мачта, — на палубе грянуло дружное «ура!».
Теперь перед «Азовом» открылись стоявшие во второй линии шестидесятипушечный турецкий адмиральский фрегат «Адмирал Тахир-паша» и несколько корветов. По ним дали залп орудиями правого борта. Едва пороховой дым рассеялся, с «Азова» увидели перед собой другой турецкий фрегат, который развернуло к ним кормой. Не теряя времени, мощным залпом пушек левого борта ударили по корме неприятельского корабля.