Второго апреля 1844 года Морскую библиотеку торжественно открыли, отслужили молебен, прошлись по «щегольски отделанным» — так обычно моряки говорили о кораблях — комнатам, полюбовались стеллажами с книгами и даже, несмотря на уличную слякоть, не запачкали паркета. «Непогода эта послужила только доказательством, что при добрых правилах и аккуратном присмотре всякое общество без стеснения себя будет считать порядочным», — сообщил Корнилов Лазареву.
А в начале 1845 года случилось несчастье — возникший по непонятной причине пожар уничтожил любимое детище всего Севастополя. Книги спасали из огня, как спасают имущество с горящего корабля, с риском для жизни, и всё равно большая часть погибла в огне, сгорело и новое здание библиотеки.
Но унывали недолго — император внял просьбам адмиралов и выделил из казны сумму, необходимую для постройки нового здания. Лазарев постарался украсить библиотеку, как украшал и весь город, статуями из итальянского мрамора, барельефами выдающихся мореплавателей и русских флотоводцев, заказал двери из красного дерева. Теперь в свободное время на берегу офицеры заходили в библиотеку, читали свежие газеты и журналы, брали на дом книги, встречались с друзьями, обсуждали события флотской жизни.
Морская библиотека и офицерский клуб стали центром культурной жизни Севастополя.
Морской устав
Удивительно, что порой самые скучные документы способны рассказать о человеке больше, нежели самые говорливые мемуаристы. Речь идет о Морском уставе и Своде сигналов. Замечания Нахимова к этим двум документам наилучшим образом раскрывают его характер и дают возможность узнать его мнение практически по всем вопросам флотской жизни[220]. История появления этого устава интересна и сама по себе.
Первый Морской устав был написан Петром I, когда только начал появляться русский флот; в конце XVIII века появился «Устав военного флота». Шли годы, совершенствовались корабли, изменялась их материально-техническая часть, появлялось новое оружие; соответственно, менялись тактика морского боя и стратегия войны. В 1850 году было решено создать новый Морской устав и Свод сигналов, для этой работы сформировали специальный комитет, который возглавил великий князь Константин Николаевич. Когда проект устава был готов, его распечатали и разослали командующим и командирам кораблей Балтийского и Черноморского флотов. Это было первое в истории гласное обсуждение документов такого рода.
Нахимов тоже получил эту книжечку, внимательно изучил и внес замечания. Вот, к примеру, раздел устава: «О должностях чинов, служащих на корабле». Командиру корабля, как только он пришел на рейд, предписывалось явиться с докладом к старшему по званию и главному начальнику порта. Нахимов возражает: «В первую минуту по приходе на рейд шлюпки и люди нужны на судне. Не лучше ли оставить это, как делалось прежде, т. е. что управившись с работами, или как только найдет возможным, командир судна едет с рапортом к старшему на рейде, а потом к местному начальству». Так и слышится недовольный голос Нахимова, который должен отрывать людей и наносить визиты в самый неподходящий момент. Его позиция ясна: сначала дело, потом доклады.
Статья 57 того же раздела предписывала командиру определять права вахтенных начальников и разрешать или запрещать им производить действия с парусами. И с этим Нахимов не согласен: что же это за вахтенный начальник, если по всякому поводу он будет испрашивать разрешение командира? «Полагаю, что не командир, а закон должен определить права вахтенных начальников касательно действия под парусами… целость парусов и рангоута лежит на их ответственности; конечно, командир, предвидя переменчивый или крепкий ветер или не доверяя распорядительности вахтенного начальника, берет предосторожности, не позволяет нести больших или прибавлять без себя парусов, но, во всяком случае, в небытность его наверху за паруса и рангоут отвечает вахтенный начальник».
А вот еще одно любопытное замечание: устав называет рупор «отличительным знаком» вахтенного начальника; если же его команд даже через рупор не слышно, их обязан повторить унтер-офицер. У Нахимова на корабле было иначе: «где на судне при работах тишина, там нет нужды ставить для передачи команды унтер-офицера». Г. И. Филипсон утверждал, что именно так и действовала команда на «Силистрии»: «Телеграф и сигналы работали непрестанно, но ни шуму, ни суеты не было: все работы экипаж делал бегом и молча. Слышен был только голос старшего лейтенанта»[221]. И оттого главной принадлежностью вахтенного Нахимов считал не рупор: «Когда судно на якоре, и тем более в эскадре, зрительная труба едва ли не нужнее рупора». Особенно он ценил в офицерах расторопность и старательность и совершенно не выносил, когда офицеры на корабле «считали себя как будто посетителями или, лучше сказать, людьми вовсе лишними и ненужными». Оттого-то и бывает беспорядок, говорил Нахимов, когда инспектировал корабли своего отряда: «Я привык видеть при каждом вызове команды наверх или движении судна, днем или ночью, офицера первым и всегда самым дельным и необходимым лицом на своем месте»[222]. Именно офицеры виноваты, если команда плохо справляется со своими обязанностями: «…люди, бывшие при орудиях, не знали своего дела совершенно, а потому каждый исполнял свою обязанность без всякой живости и расторопности».
Хорошее управление парусами на военном корабле — итог постоянных тренировок. Нахимов засекал время, за которое команда спускала и поднимала паруса, поворачивала корабль, выполняла стрельбы, а о результатах извещал подчиненных в соответствующих приказах и распоряжениях.
Статья 79 того же раздела предписывала командиру не начинать бой без сигнала адмирала, за исключением случаев, если ночью или в тумане сигнала не будет видно, а неприятель откроет огонь. Такая позиция вызвала недоумение Нахимова: «Неужели при встрече с неприятелем ночью или в тумане, или когда нельзя отличить сигналов адмирала, надо ожидать, чтобы он открыл огонь? Не лучше ли стараться самому нанести ему вред при первой возможности?» Этому учил Лазарев и сам демонстрировал такой образ действий в Наваринском сражении.
Ни один устав не может предусмотреть всех ситуаций. И Нахимов как командир отряда всегда приветствовал инициативу и решительность офицеров. В апреле 1846 года в Севастополе случился пожар, и с брига «Паламед», не дожидаясь сигнала, для помощи отправили на берег гребные суда, тогда как с других кораблей, отметил Нахимов в приказе, даже после сигнала не торопились посылать шлюпки. В другой раз команда брига отличилась тем, что взяла в качестве приза двухмачтовое судно контрабандистов. Но при следующей встрече решительность не помогла. 19 июня 1846 года корвет «Пилад» и бриг «Паламед» обнаружили три турецких судна. Поскольку установился штиль, решили начать преследование контрабандистов на лодках. Когда догнали, завязалась пушечная и ружейная перестрелка; в результате один офицер погиб, шестеро рядовых были ранены, и преследование пришлось прекратить.
Узнав о происшествии, император приказал передать Нахимову: он «недоволен тем, что турецкие суда успели уйти, вероятно, не понеся сами никакого урона».
На следующий день появился приказ за подписью контр-адмирала Нахимова:
«Рассмотревши донесения командиров корвета „Пилад“ и брига „Паламед“ о действии их гребных судов против двух турецких контрабандных судов, нахожу, что главное упущено из виду, а именно, нанесши значительный вред орудиями гребных судов контрабандистам, должно было броситься на абордаж и взять их. Конечно, потеря офицеров и людей могла быть значительнее, но честь и слава остались бы неукоризненны»[223].
Выходит, Нахимов не берёг людей? — Еще как берёг. У него редкий год бывали больные; профилактика цинги, качество питания, состояние амуниции всегда были под его особым контролем. Если же на каком-либо корабле появлялись цинготные, он следил, чтобы их вовремя помещали в береговой госпиталь, а командира корабля и судового врача сурово наказывал. Сохранились десятки приказов Нахимова, в которых командирам предписывается обязательная закупка лимонного сока, чая, сахара, горькой настойки, сбитня как противоцинготных средств для команды. Офицеры обязаны были не только проверять до начала компании состояние корабля и вооружения, но доносить Нахимову, «есть ли рабочее платье и сколько белья у каждого человека именно: рубах, брюк, простынь, наволочек и прочего и достаточно ли обуви». Забота о здоровье людей вовсе не исключает решительности — в бою Нахимов предпочитал атаковать, если позволяли силы и средства.
Потому 85-я статья, запрещающая командиру корабля без разрешения адмирала гнаться за бегущим неприятелем после окончания сражения, вызвала у Нахимова усмешку: «Если в конце сражения какой-либо корабль может гнаться за бегущим неприятелем…» Достаточно вспомнить состояние «Азова» в конце Наваринского сражения — без единого целого паруса, мачт и якорей, — и ирония Нахимова станет понятна.
То ли авторы устава не знали досконально корабельной службы, то ли очень старались внести нововведения, но перечень обязанностей старшего офицера в уставе также не нашел одобрения Нахимова. Старший офицер вовсе не должен следить за ведением вахтенного журнала, указал он, — это обязанность вахтенного начальника; за исправностью счислений и астрономических наблюдений, необходимых для определения места корабля на карте, отвечает командир. Когда же в 42-й статье авторы решили обязать старшего офицера быть постоянно наверху, чтобы наблюдать, как корабль делает повороты, Нахимов не преминул высказаться: «Старший офицер имеет на корабле слишком много занятий, и я не нахожу необходимым ставить ему в обязанность быть непременно наверху при работах, исполняемых одною вахтою; не слишком выгодное заключение сделаешь о лейтенанте, которому нельзя дозволить поворотить. Конечно, на вахте офицера молодого, неопытного старший офицер присмотрит за производством самого незначительного маневра». Даже гардемаринам во время учебных плаваний доверяли — разумеется, под контролем офицеров — делать повороты судна, не говоря уже о мичманах, которые ходили в кругосветку или стояли вахту на кораблях Лазарева.