Нахимов исполнил это приказание во время Синопского боя с особенным удовольствием. Загоревшийся после обстрела «Фазли-Аллах» бросился по примеру своего флагмана к берегу на мель. «Засим на корабле, не имея противника, ударили в дробь» — так «Императрица Мария» закончила сражение.
Сохранилось несколько рассказов матросов, принимавших участие в сражении. Их безыскусное, правдивое и лишенное всякой лести повествование заслуживает того, чтобы его послушать: «А Нахимов! Вот смелый, ходит себе по юту, да как свис[т]нет ядро, только рукой, значит, поворотит — „Туда тебе и дорога“, и ходит он по верху и приказание такое дал: покуда не будет повеления, чтобы паруса не убирали, а на гитовы, значит, взяли»[251]. Этот рассказ раненого матроса Антона Майстренко, у которого были обожжены глаза, записали в госпитале.
А вот другой рассказ, записанный во время обороны Севастополя медиком А. Вышеславским: «Я был, ваше благородие, при Павле Степановиче горнистом под Синопом. Жаркое было дело… от грома пушек всё тряслось и ходенем ходило — пуще, чем здесь. И турки стреляли сначала важно; и нас, и самого адмирала так и обсыпало ядрами да гранатами! А Павел Степанович, как на ученье, строгий такой, всё видит, за всё взыщет; держи ухо востро! Иной бы и поробел, да куда! Не смей. А о выстрелах он и не думает, в самом что ни есть огне были. Ничего не слышно, только гул стоит, почитай, ничего и не видно; всё трещит и валится, ядра прыгают… Жарко! Стреляли, стреляли, все стояли на местах, словно на суше на батарее, с места не сошли. Как там было, какие у них маневры пошли, не могу сказать, а видел, что бомба наша зажгла один турецкий корабль. Горит, как свечка, а люди на нем; беготня, суета, а мы им уж и выстрелов не посылаем — не до того уж им сердечным, помочи ниоткуда нет. Вот пламя-то видно уж дошло до пороха, как треснет корабль да и взлетел на воздух, вместе со всеми людьми! Как взглянул я наверх и вижу: бревна, турки, бочки, пушки. Всё летит на нас, — так и осыпало адмиральский корабль!.. Возни было с этими гостинцами»[252].
В рапорте А. С. Меншикову и В. А. Корнилову Нахимов подробно описал участие в сражении каждого корабля своей эскадры. «Великий князь Константин», «приняв правою скулою град ядер, книп[п]елей и картечи», встал на якорь рядом с флагманом и открыл правым бортом огонь по береговой батарее и по фрегатам «Навек-Бахри» и «Насими-Зефер»[253]. Через 20 минут после открытия огня «Константин» «меткими бомбическими выстрелами» взорвал фрегат «Навек-Бахри». Видимо, попадание было точно в крюйт-камеру, потому что взрыв оказался такой силы, что обломками корабля и телами команды засыпало ближайшую береговую батарею № 4 и та на время прекратила огонь, а когда возобновила свое действие, то была уже заметно ослабленной. Расправившись с одним фрегатом, «Константин» перенес огонь на второй и стоявший рядом 24-пушечный корвет «Наджми-Фешан». В час дня якорная цепь турецкого фрегата была перебита, и его отнесло ветром на мелководье у греческих кварталов города; вскоре туда же был отброшен и корвет. После этого на «Константине» сыграли «отбой».
Бомбические пушки — самая страшная для противника артиллерия. Эти крупные гладкоствольные орудия большого калибра, стрелявшие на расстояние до двух километров, заряжали не только ядрами, но и разрывающимися бомбами, поэтому попадание в неприятельский корабль вызывало пожар и взрыв. У военных историков есть разные мнения о бомбических пушках: одни считают их очень действенными против деревянных кораблей, другие находят их эффективность сильно преувеличенной. Не углубляясь в эту полемику, заметим: в Синопском сражении бомбические пушки показали себя прекрасно, особенно результативно они действовали против береговых батарей. Почти во всех шканечных журналах есть записи о том, что выстрелами бомбических пушек «береговые укрепления были срыты».
«Париж» под командованием В. И. Истомина вел огонь по береговой батарее, 22-пушечному корвету «Гюли-Сефид» и 56-пушечному фрегату «Дамиад». На нижней палубе «Парижа», как и на «Константине», были установлены бомбические пушки. Через полчаса обстрела турецкий корвет взлетел на воздух, а фрегат отбросило к берегу. Досталось от «Парижа» и флагманскому «Ауни-Аллаху», который в тот момент дрейфовал рядом с кораблем Истомина. Затем «Париж» перенес огонь на 64-пушечный фрегат «Низамие», и к двум часам дня на нем были сбиты фок- и бизань-мачты, а фрегат сдрейфовал к берегу. Потравив шпринг, «Париж» принялся за береговую батарею.
«Нельзя было налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля „Париж“», — писал Нахимов в рапорте. Он даже во время боя решил выразить благодарность команде и командиру корабля — да «не на чем было поднять сигнал: все фалы были перебиты». Европейская пресса после сражения напишет, что на турецких кораблях в Синопе были только что набранные из крестьян матросы, которые еще и заряжать толком не умели. Хороши в Турции крестьяне, если стреляют так, что на корабле ни одной целой снасти не остается! Между прочим, перед Синопским сражением Нахимов приказал кормовые флаги прибить гвоздиками, чтобы перебитые веревки не означали, что флаг спущен.
У корабля «Три святителя» в начале боя перебило шпринг, и его развернуло кормой к неприятелю. Главная сила парусных линейных кораблей — пушки вдоль бортов, поэтому корабль во время боя поворачивается к противнику бортом, на корме и носу артиллерия слабая. В дыму на «Трех святителях» не сразу заметили перебитый шпринг и сделали несколько «дружественных выстрелов» по стоявшему прямо против них «Парижу» — в результате он потерял полубаркас, картечью ранило мичмана. Увидев свою оплошность, на «Трех святителях» немедленно дали команду «отбой!», мичман Сатин был послан передать эту команду, и пальба прекратилась. Несмотря на то что линейный корабль «Три святителя» был под обстрелом турок, команда смогла завести другой шпринг. Приняв прежнее положение, корабль открыл бортовой огонь по 54-пушечному фрегату «Каиди-Зефер» и вскоре вынудил его броситься к берегу.
Корабль «Ростислав» стрелял по стоящему против него корвету и береговым батареям. В этот момент неприятельское каленое ядро (или граната) попало в корабль, ударило в одно из орудий, разбило палубу и подожгло занавесь, ограждавшую картузы — мешочки с порохом для картузных орудий. Во время пожара были обожжены и ранены 40 человек артиллерийской прислуги, остатки горящей занавеси попали в люки пороховой камеры, что могло окончиться взрывом. Все, кто находился в крюйт-камере, бросились к дверям; однако мичман Николай Колокольцев не растерялся: запер двери, приказал накрыть люки и начал хладнокровно тушить тлевшие обрывки. Команда была спасена, и Колокольцев «за особенное присутствие духа и отважность» был представлен Нахимовым к ордену Святого Владимира 4-й степени с бантом.
В шканечных журналах отмечено, что не прошло и четверти часа после начала сражения, как двадцатипушечный пароход «Таиф» вышел из линии турецких кораблей и, беспрерывно меняя курс, то останавливая машину, то снова заводя, стал прорываться за линию русской эскадры. Фрегаты «Кулевчи» и «Кагул» погнались было за ним; но пароход легко ушел, «обменявшись с фрегатами несколькими залпами».
В начале четвертого часа бой прекратился. Турецкой эскадры из пятнадцати кораблей более не существовало. «Неприятельские суда, брошенные на берег, были в самом бедственном состоянии; я велел прекратить по ним огонь, хотя они и не спускали флагов, как оказалось, от панического страха, которым были объяты экипажи», — сообщал Нахимов в рапорте. Когда парламентер, отправленный в город, проходил мимо этих кораблей и приказал спустить флаги, это было сделано без сопротивления.
Парламентеру не удалось найти в городе начальство, чтобы передать сообщение Нахимова: «…эскадра пришла для истребления турецких военных судов и не желает вредить городу». Турецкое население бежало в горы, греческое спряталось за стенами башни Митридата. Стоявшие в бухте купеческие суда и транспорты затонули, турецкие корабли взрывались один за другим. «Пожар продолжался во всё время нашего пребывания в Синопе, никто не приходил тушить его, и ветер свободно переносил пламя от одного дома к другому». Почти час парламентер ждал на берегу городские власти — напрасно, никто не появился. Только греки стали толпами сбегаться в гавань и умолять взять их на корабли. «Поскольку мои инструкции предусматривали только действия против турецких военных судов, я направил этих несчастных к европейским консулам», — писал Нахимов.
В 13.30 из-за мыса показался дым — это подходил пароход «Одесса» под командованием адмирала Корнилова; вслед за ним шли «Крым» и «Херсонес». Увидев «Таиф», Корнилов дал сигнал «атаковать неприятеля, поставив его в два огня», и отправился в погоню. Хотя «Одесса» и попыталась приблизиться к «Таифу» и даже обстреляла его, но силы были неравны: «Крым» и отставший «Херсонес» были старенькими гражданскими пароходами, перед войной перевозившими почту; по шесть пушек, поставленных на них, только замедлили их ход. «Одесса» была военным пароходом, но по скорости и вооружению сильно уступала «Таифу». «Погоня за пароходом оказалась неуспешна по значительному преимуществу его хода», — докладывал Нахимов. Еще бы — машина «Одессы» могла развить максимум восемь узлов, тогда как «Таиф» — все десять. На это Слейд и рассчитывал. Он не собирался вступать в бой с Корниловым, хотя и мог бы: на его борту были 22 пушки и 300 человек экипажа против шести пушек и 194 человек у «Одессы». И тем не менее пытался атаковать Корнилов, а не Слейд! Последнему нельзя отказать в военном опыте: исход сражения стал ему ясен спустя четверть часа после начала. Так «Таиф» остался единственным спасшимся кораблем турецкой эскадры.
В четвертом часу, когда сражение было закончено, к Синопу подошли пароходы и были встречены громовым «ура!». Князь В. И. Барятинский, флаг-офицер