Как жил Нахимов после Синопа? — Звуки медных труб ничего не изменили ни в его характере, ни в службе. Корабли нуждались в починке, некоторые — в серьезном ремонте; вот этим он и занимался. Свой флаг вновь поднял на корабле «Двенадцать апостолов». Каждый день проходили стрельбы, корабли выходили в море на учения. Забот было так много, что всю зиму Нахимов жил на корабле, на берег съезжал только по делам, к великому огорчению Рейнеке. Нахимов даже двоюродному брату Андрею Михайловичу, который вел его дела, нашел время написать лишь в марте (!), чтобы поблагодарить за поздравление с победой:
«Итак, вот четвертый месяц, что я на рейде, и ни разу не был на берегу. К тому же нынешняя крымская зима была ужасная, поверишь ли: в каюте доходило иногда до 4° морозу, а вода в графине замерзала довольно часто, то после служебных занятий, спустясь в каюту, право, приходилось не до писем, и я откладывал почту за почтой. Теперь погода поправилась, но я захворал лихорадкой. Впрочем, нет худа без добра: доктор предписал несколько дней не выходить наверх, и я, пользуясь свободой, спешу отвечать тебе, дорогой мой друг, и благодарить за родственное твое расположение и внимание».
Вернулись прежние хвори, холодная каюта зимой — не лучшее место для лечения. Со страниц воспоминаний Нахимов предстает человеком невероятно крепким и физически чрезвычайно выносливым. Наверное, таким его хотели видеть — похожим на былинного богатыря. Но источник его энергии коренился отнюдь не в железном здоровье, а в необыкновенной силе воли, в отзывчивом и горячем сердце, в постоянной заботе и внимании к нуждам других, что особенно хорошо стало заметно в лишениях осадной жизни.
«Ты пишешь, что вся Россия приветствует меня с Синопскою победой, я же должен сознаться, что бодрым состояние духа наших команд, прекрасной материальной частью флота Россия обязана покойному благодетелю Черноморского флота, адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву. Мне же остается благодарить Всевышнего, что он даровал мне плоды неусыпной заботливости и постоянных трудов бывшего нашего начальника и друга. Право, всякий на моем месте сделал бы то же, что я».
Лазарев умер в 1851 году, не дожив до триумфа Нахимова два года. Но все, кто считал себя его учениками, не рисуясь, отдавали дань учителю и видели в своих свершениях его немалую заслугу. Сразу после кончины учителя Нахимов предложил собрать по подписке деньги на установление бюста Лазарева в Морской библиотеке и первым сдал 300 рублей серебром. Скромность Нахимова отмечали все; неудивительно, что ничего выдающегося в своем поступке он не находил.
«Теперь вся Европа в волнении, надо думать о новых предстоящих действиях. Один Бог знает, когда мы увидимся с тобой. Ах! Если бы года через два или три всё успокоилось, и мне дозволили бы годик прожить в деревне, в кругу моих добрых родных; право, я поздоровел и помолодел бы…»[269]
Они больше не увидятся, и надежды Нахимова пожить в родном имении так и не осуществятся.
В декабре 1853 года Корнилов приказал привести флот в боевую готовность. В случае начала боевых действий командование флотом передавалось Нахимову, он же отвечал за все береговые батареи, прикрывающие севастопольский рейд. Корнилов и Нахимов разработали план обороны Севастополя, в основных чертах повторяющий план Лазарева.
План действий Черноморского флота в случае войны был разработан Лазаревым еще в 1836 году во время обострения ситуации на Ближнем Востоке. Египетский вассал Турции Мухаммед Али всё еще не оставил намерений выйти из Османской империи, Франция активно поддерживала его в этом стремлении, намереваясь заполучить Египет и Сирию под свою власть. За спиной Турции стояла Британия, которую не устраивало усиление Франции на Ближнем Востоке, где проходила дорога к английским колониальным владениям в Азии. К тому же Мухаммед Али установил в своей стране торговые монополии, что сильно раздражало английских промышленников и купцов, поскольку они терпели огромные убытки. Вот почему Британия твердо решила бороться с Францией за Египет до последнего турецкого подданного.
Весной 1839 года восточнее Алеппо сосредоточились турецкая и египетская армии численностью до ста тысяч человек. В июне турецкая армия перешла Евфрат и начала наступление, закончившееся ее полным разгромом. Казалось, английскую авантюру на Ближнем Востоке можно похоронить. Но Британия не смирилась. После бомбардировок Бейрута и активных действий в Сирии своих новых союзников — Австрии и Пруссии — она заставила Мухаммеда Али освободить все занятые им территории, вернуть Турции захваченный флот и вернуться в Египет.
Николай I внимательно следил за событиями на Ближнем Востоке. По его поручению Меншиков предложил Лазареву следующие вопросы о возможных действиях: 1) если бы неприятельский флот прошел через Босфор в Черное море; 2) если бы наш флот находился в это время в море; 3) если бы неприятельские флоты появились в превосходных силах пред Севастополем, застав наш флот в гавани[270].
Лазарев, сторонник активной политики и решительных действий, предлагал вообще исключить возможность прохождения английского или французского флотов через Босфор и Дарданеллы. Для этого им и командиром 5-го армейского корпуса Н. Н. Муравьевым был разработан план высадки десанта в район Босфора. «Франция готовится к сильной войне, а с нею вместе и все прочие державы для отражения внезапного ее вторжения. Ежели французская эскадра покажется в Дарданеллах, то флот наш немедленно отправится в Босфор, и без всякого сомнения приказано будет атаковать ее. Хорошо, если бы англичане к тому времени с ними поссорились»[271]. Этот план Лазарева реализован не был — Франция не решилась выступить в одиночку против четырех держав.
О том, может ли неприятель захватить Севастополь, Лазарев писал еще раньше, в 1834 году, после обострения отношений с Англией. Войти в порт можно, считал он, «но вторжение в порт еще не есть занятие оного… Войти и наделать только шуму весьма легко, но выходить из оного с обитым рангоутом, поврежденными кораблями и, вероятно, немалой потерей людей гораздо труднее»[272]. Его план обороны сводился в общих чертах к следующему:
1. Снять все вехи, замаскировать маяки и поставить несколько ложных, которые вели бы неприятеля на рифы.
2. Поставить на высотах города орудия, огонь которых был бы направлен на рейды, и вести при появлении неприятеля огонь, не давая возможности после обстрела поправить рангоут и уйти в море. Пушек должно быть столько, сколько хватит людей; если же пушек будет недоставать, снять их с кораблей.
3. Несколько кораблей и фрегатов вывести на рейд и расположить их так, чтобы, не мешая огню батарей, они могли бы выстрелами своих пушек наносить наибольший вред неприятелю.
4. Командующий сухопутными войсками должен защищать и город, и береговые батареи. Последние, по мнению Лазарева, были устроены настолько «необдуманно, что для высаженного десанта доступ в оные совершенно свободен».
Вывод: Севастополю нужны хорошие укрепления, искусные артиллеристы и достаточное количество сухопутных войск, и тогда останется смотреть, чем закончится приход английских кораблей. Никакого шапкозакидательского настроения в письмах Лазарева нет — лишь сухой и реалистичный расчет. При этом адмирал был совершенно убежден: следует ожидать не одного Джона Булля, а нескольких противников, и непременно «сильнейших».
Если мы сравним действия организаторов обороны Севастополя — Нахимова, Корнилова и приехавшего в город уже во время войны Тотлебена — с тем, что написал Лазарев, то увидим, что они воплощали в жизнь его план. Точнее, пытались воплотить.
Из дневника Рейнеке:
«Декабрь 1853 г. 4. Пятница… Вечером у нас были гости… от Корнилова узнал, что Мен[шиков] не соглашается на план, составленный Кор[ниловым] и Нахим[овым] об обороне Севастопольского рейда, а хочет сделать по-своему: три корабля поставить поперек губы, и прочие запереть в Южной бухте в гавани»… (Располагать корабли сразу за Килен-балкой Нахимов считал ошибочным: во-первых, три корабля представляют собой слабое препятствие; во-вторых, такое расположение значительно сузит возможности береговых батарей. — Н. П.) «10. четверг… Корабли продолжают выходить на рейд и занимают места по плану Меншикова и Корнилова у Голландии — для обороны рейда. План Нахимова — выдвинуть корабли далее к W, противу укрепления № 4 — не принят, а даже маяки, потушенные по его предложению и окрашенные серою краскою, велено опять жечь и снятые вехи поставить. Это сердит Павла, и он прав… 15. Вторник. Всё те же переговоры и споры об укреплении Севастополя. Истомин предлагал: цепные боны; корабли не починивать, гальванические батареи и прочее и прочее».
Нахимов считал боны из старых мачт и цепей для заграждения входа в бухту слабым препятствием, его нужно было усилить огнем корабельной артиллерии. И самое слабое место — абсолютная беззащитность Северной стороны. Но командующим сухопутными и морскими силами в Крыму был Меншиков, Нахимова слушали — и не слышали.
И только когда в Рождество за мысом Херсонес задымил трубой трехмачтовый английский пароход «Ретрибьюшен» («Retribution») и начал бросать лот, промеряя глубины, даже Меншикову стало ясно: вторжения неприятеля не избежать. «Приход этого парохода растревожил Меншикова и заставил его деятельнее заботиться об укреплении Севастополя. Давно предлагаемые Нахимовым меры приняты: на Северной крепости назначены офицеры и команды с судов, стоявших в гавани; велено поспешить устройством бона поперек губы от форта № 8 к форту № 1». Но поставить корабли так, как предлагал Нахимов, князь всё же не согласился. Нахимов тревожился о бездеятельности командования, даже в названии английского корабля — «Возмездие» — ему слышались отголоски Синопа. Успеем ли приготовиться к визиту непрошеных гостей, желавших возмездия за Синоп?