[298]. Одно не подлежит сомнению — 11 сентября Меншиков действительно приказал армии выступить из Севастополя по направлению к Бахчисараю, а на следующий день сам покинул город. Номинальным главой оставался начальник гарнизона Ф. Ф. Моллер, как говорили, «личность безличная», поэтому фактическим организатором обороны города стал Корнилов, за ним же была закреплена Северная сторона, за Нахимовым — Южная.
Наверное, в истории флота найдется немного случаев, когда контр-адмирал и вице-адмирал назначались строить сухопутные укрепления и при этом оставались командующими эскадрами. Нахимов счел невозможным быть одновременно на берегу и в море и подал рапорт начальнику порта Станюковичу: «Будучи назначен по распоряжению его светлости князя Меншикова заведывать морскими командами, отделенными для защиты южной стороны Севастополя, я не могу в то же время командовать судами, стоящими в настоящее время на рейде. О чем имею честь донести вашему превосходительству и покорнейше прошу разрешить мне спустить флаг и поручить [эскадру] младшему по мне флагману»[299].
Возможность атаки с моря была велика, и заменить в такой момент Нахимова было явной нелепостью. Это понимал даже Станюкович. В тот же день на рапорте появилась его резолюция, разрешающая Нахимову остаться на рейде. А кто же тогда назначался оборонять Южную сторону?..
Почему союзники «прошли мимо», когда могли с ходу взять Севастополь, остается загадкой. В эти дни в рядах неприятеля тоже царила неразбериха. Перебежчик, французский артиллерист, сообщил, что командующий армией маршал Сент-Арно умер, его место занял генерал Канробер, который не ладит с лордом Регланом. Говорили, что Нахимов обещал после войны попросить у государя отпуск, чтобы поехать за границу и публично назвать Реглана и Канробера ослами за то, что они не воспользовались редкой возможностью. Ни пушек, ни укреплений на Северной стороне в тот момент не было, неприятель мог войти в город, что называется, церемониальным шагом.
Англичане поняли свою ошибку спустя полгода осады: Севастополь взять штурмом не получится — сначала придется разбить форты и потопить флот, потом уничтожить армию на подступах к городу или полностью окружить город. Разбить форты не позволили их крепкие стены и прекрасно действовавшая русская артиллерия; полностью замкнуть осаду тоже не удалось, хотя сражения на суше англо-французская армия выигрывала одно за другим. Что же касается ее действий в сентябре, то, как писал английский корреспондент, наверное, ими овладело наваждение, если они, «вместо того чтобы спокойно войти в город, позволили русским собраться с силами и возвести новые укрепления. Разве что тут была рука Всевышнего, ослепившего наших генералов и лишившего их разума»[300].
А вот еще одна версия, объясняющая оплошность союзников и принадлежащая князю В. И. Васильчикову, начальнику штаба гарнизона с осени 1854 года: «По-моему, главным виновником этого распоряжения были англичане. Они понесли чувствительные потери при Альме; они знали, что наши флотские команды не дешево отдадут свое пепелище и флот, стоявший в бухте; они боялись значительных потерь и предпочли медленное, но верное, по их мнению, средство, то есть бомбардирование города… Английская национальная гордость не допускает чувства уважения к какой-либо иной нации, никто не может устоять перед превосходством англичанина, а полуварварский народ, каков русский, устрашенный громом искусно расположенных батарей… должен был, по мнению лорда Раглана (Реглана. — Н. П.)… обратиться в постыдное бегство или сдаться»[301].
Но это понимание пришло позже; пока же, в сентябре 1854 года, всё выглядело иначе. Меншиков оставил в городе всего четыре резервных батальона Виленского и Литовского егерских полков, еще четыре сформировали из моряков. Этими силами защитить город было нельзя. 19 сентября Корнилов так и написал Меншикову: «Отстоять Севастополь с настоящими силами невозможно… Неприятель, имея лазутчиков, скоро удостоверится в слабости гарнизона и самой армии и, понимая важность для себя времени, под носом у нашей армии вырвет и город, и флот»[302].
«Положение было безнадежное» — так оценил военный инженер Тотлебен возможность выдержать штурм. Но на Черном море, говорили моряки, для них невозможного не бывает. Корнилов поручил Тотлебену осмотреть местность и предложить план защиты.
Рассказывали, что места укреплений во время осады Севастополя Тотлебен выбирал следующим образом: осматривал, когда было возможно, позицию со стороны неприятеля, затем выбирал места для бастионов и редутов. Его выбор всегда оказывался удачным, а расположение орудий — убийственным для противников — недаром те называли Тотлебена «гением фортификации». С этим не поспоришь — город продержался против двух сильнейших армий мира почти год. У Тотлебена было прекрасно развито, как говорят военные инженеры, «чувство позиции»: он умело использовал особенности расположения Севастополя, вписывая укрепления в пересеченный рельеф местности — холмы, балки, овраги, берега бухт.
Тотлебен осмотрел Северную сторону и начертил план. Но мало придумать план — его надо воплотить. По предложению Тотлебена и приказу Корнилова собрали весь шанцевый инструмент, который смогли найти в городе, а также лопаты, кирки, мотыги, ломы; недостающее привезли из Одессы. Отрядили для строительства укреплений тысячу человек, принесли бревна, доски, мешки для земли, и работа закипела. Вскоре рядом с Северным укреплением построили две батареи — № 1 с восемью 24-фунтовыми орудиями и № 2 — с шестью. Правее возвели батарею № 3. Северное укрепление соединили с батареями траншеями. «Мы в неделю сделали более, чем прежде сделали за год» — так оценил Корнилов результат. Можно, конечно, искать виновных в ошибках, которые пришлось исправлять на ходу; но лучше отдать дань уважения инженерам и простым строителям укреплений — они сделали, что могли.
Тем временем неприятель встал лагерем на высотах Бельбека. Все ждали штурма со дня на день, но неожиданно войска двинулись на восток, поднялись на Мекензиевы горы и затем стали спускаться к Черной речке, явно намереваясь атаковать не Северную, а Южную сторону.
На Южной стороне был Нахимов с шестью резервными батальонами 13-й пехотной дивизии и 44-м флотским экипажем, имея всего пять тысяч штыков на позиции, растянувшейся на семь верст. Отбиться своими силами не было никакой возможности, а ждать помощи неоткуда: Корнилов занят обороной Северной стороны, Меншиков с армией ушел, и неприятель отрезал его от Севастополя.
Тогда Нахимов принял единственно возможное решение — затопить оставшиеся корабли и принять с моряками честную смерть в бою. 14 сентября он отдал приказ:
«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, а оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой. Нас соберется до трех тысяч, сборный пункт на Театральной площади, о чем по эскадре объявляю»[303].
В кораблях уже прорубили дыры и начали свозить с них на 4-ю батарею абордажные топоры, провизию, картечь и гранаты, как вдруг Корнилов привел на Южную сторону 11 флотских батальонов. Приказ о затоплении приостановили.
Теперь созданные из экипажей батальоны под командованием своих командиров отправились на бастионы. Вечером Корнилов провел совещание, где объявил диспозицию. Все бастионы и батареи города делились на три дистанции: первая — от батареи № 10 до 5-го бастиона, командир генерал-майор Асланович, отвечающий за артиллерию капитан 1-го ранга Иванов; вторая — от 5-го до 3-го бастиона, под командованием вице-адмирала Новосильского и контр-адмирала Юхарина; третья — от 3-го бастиона до Килен-балки, включая Малахов курган, под руководством контр-адмирала Истомина и подполковника Ползикова.
В это время неприятельские корабли заняли Балаклаву и херсонесские бухты, высадили войска и выгрузили артиллерию. 16 сентября неприятель приблизился к городу и встал несколькими лагерями: у Дергачева хутора, между двумя почтовыми дорогами в балке, у хутора Сарандинаки, у Панютина хутора, в Балаклаве и рядом с Георгиевским монастырем. В Севастополе было объявлено осадное положение.
Начало осады
В городе спешно строили укрепления, рыли траншеи, утолщали брустверы. «…в несколько дней была выведена против неприятеля линия укреплений, начиная от бухты около Килен-балки, Малахова кургана, поперек конца Южной бухты, между 3-м и 4-м бастионами и далее до батареи № 10-й. Ссаженные с кораблей команды день и ночь тащили по улицам Севастополя на разные батареи и бастионы тяжелые судовые орудия. Ежедневно росли валы укреплений и немедленно же вооружались пушками со всеми принадлежностями. Всюду кипела работа. Адмиралы Нахимов и Корнилов воодушевляли всех моряков и сухопутные войска своим примером»[304], — вспоминал князь Барятинский.
Нахимов предложил формировать морские батальоны из членов одного экипажа, командиров линейных кораблей назначить командирами бастионов, командиров фрегатов — начальниками артиллерии. Таким образом сохранялось привычное положение, рядом были хорошо знакомые люди.
Моряки осваивали бастионы, как корабли, переносили на них свои привычки. После выстрела и отката пушки раздавалась команда:
— Орудие к борту!
Во время сигнала тревоги звучало:
— Команда на палубу!
По традиции били склянки, в воскресные и праздничные дни иеромонахи на бастионах служили молебны и литургии, причем всякий на своем — там, где находилась команда его корабля. Едва возводили насыпь и ставили орудия, как в землянке появлялось несколько икон, зажигалась лампада и ставились свечи. Во время ночных обстрелов, когда земля содрогалась от взрывов и трещали ружейные выстрелы, падали растерзанные тела и стонали раненые, этот уголок мирной жизни умиротворял и помогал выжить. Если раньше моряки говорили: «Кто в море не бывал, тот Богу не маливался», то теперь добавляли: «Кто в Севастополе не был, тот Богу не маливался».