133.
Король после долгих колебаний наградил Кодрингтона (как и Риньи, и Гейдена) орденом Бани, но, по слухам, подписывая документ, в раздражении произнёс: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает верёвки».
Во Франции общество рукоплескало героям Наварина скорее в пику властям, которые тоже не ожидали разгрома египетского флота. При этом французский посол в Константинополе поспешил заверить султана, что Франция, как и Англия, не считает себя в состоянии войны с Турцией.
Интересные дискуссии возникли в исторической литературе, посвящённой Наварину. В советской историографии долгое время господствовало обвинение Кодрингтона в намеренной задержке русской эскадры, якобы для того, чтобы подставить её под огонь береговой артиллерии. В качестве доказательства обычно приводили выдержки из «Исторического журнала русской эскадры в Средиземном море»134.
Журнал этот составлялся в течение нескольких лет — с 1827 по 1831-й — на основе вахтенных журналов кораблей эскадры; к ним добавлены рапорты и приказы командующего Л. П. Гейдена, описания эскадр союзников. Всю информацию собрал, отредактировал и снабдил собственными выводами и комментариями историограф эскадры. Таким образом, перед нами результат работы редактора, а не первоисточник. Автор журнала — капитан-лейтенант И. И. Кадьян — тот самый, ходивший в кругосветку на фрегате «Крейсер» и списанный Лазаревым по «болезни».
После «Крейсера» Кадьян командовал бригом «Усердие». В 1827 году бриг должен был идти в Средиземное море, однако до Наварина он не дошёл — взбунтовалась команда, требуя убрать Кадьяна. Похоже, умение провоцировать бунт на корабле действительно стало его отличительной чертой. Император, узнав о бунте, обозвал начальников Главного адмиралтейства дураками и потребовал тщательного разбирательства.
Чтобы не искушать судьбу, корабль Кадьяну больше не доверили, отрядили писать историю: он получил должность историографа эскадры. При таком послужном списке ему нужно было в новой должности очень постараться, чтобы не выйти до времени в отставку. И он старался как мог — в самых высокопарных выражениях описал... командующего эскадрой.
Вот флагманский «Азов» вступил в бой под командованием Гейдена — «управляемый благоразумием, опытною и твёрдою храбростью, невзирая на увеличившуюся дымную темноту, ни на губительный перекрёстный огонь неприятеля, шёл прямо в глубину залива, туда, куда призывали его и долг, и честь и куда пути ничто преградить не могло». Заметим, командиру корабля Лазареву в этом живописном пассаже места не нашлось.
А вот что пишет новоявленный Гомер о командирах кораблей: «Гг. капитаны кораблей и фрегатов, одушевлённые примером начальника и чувствами собственного достоинства... спешно за своим адмиралом становились вплоть неприятелей на якоря. <...> Российский адмирал, вспомоществуемый достойными капитанами, ввёл и поставил свою эскадру с таким искусством и такой точностью, что оное принесло бы честь и тогда, если бы это делали в обыкновенное время...»
Сразу приходит на память описание сражения Нахимовым — точное, чёткое, без цветистых вывертов, где соседствуют скромность и великодушие к другим; он не забыл никого — ни командира, ни офицеров, ни матросов, ни союзников.
Как ещё, кроме откровенного и явного восхваления, мог историограф возвысить командующего? Старым способом: чем труднее победа, тем ярче талант победителя. Реальные трудности Кадьяну показались незначительными, ведь того ада, в котором находились Нахимов и другие участники сражения, он не видел. Зато живописал интриги союзников. Интриги, конечно, были, но уже после сражения, а не во время его.
«Трудно угадать, — пишет Кадьян, хотя на деле совсем не трудно угадать, на что он намекает, — почему адмирал Кодрингтон, решивший единодушно и нераздельно действовать с союзниками, не дождавшись левой колонны, пошёл в порт с одною правою... Английский адмирал... подверг российскую эскадру всему огню неприятельской канонады и поставил тем предводителя оной в великое затруднение... Но сие то обстоятельство тем более и показывает отличные таланты нашего адмирала...»
Вспомним письмо Нахимова: он объяснил задержку русской эскадры единственно лавированием французов в маловетреный день. Ни контр-адмирал Гейден, ни лейтенанты Нахимов, Л. Л. Гейден и Рыкачев — участники сражения — не подозревали Кодрингтона в злонамеренных кознях. И только измышления историографа, который сам в сражении не участвовал и даже не видел его со стороны, сделали английского адмирала виновником «великого затруднения» русской эскадры.
Уже выйдя в отставку и диктуя на склоне лет мемуары, сам Кодрингтон объяснил отданный «Азову» приказ лечь в дрейф и пропустить французов очень просто: «Я распорядился, чтобы корабли шли в две линии. Моею целью было при этом держать отдельно русских и французов, очевидно не расположенных друг к другу. Между ними такая ревность, что они охотно вцепились бы друг с другом, как и с оттоманскими силами»135.
Чему здесь удивляться: всего 15 лет прошло после Отечественной войны, среди российских моряков было немало тех, кто сражался с французами. Да, англичане тоже воевали с ними, но не на территории своей страны. Кто, как Нахимов, по возрасту не успел повоевать с Наполеоном, хорошо помнил французское нашествие в Россию, сожжённые и разграбленные города и деревни. Не случайно русские матросы не доверяли «французу» и подозревали, что союзники начали стрелять холостыми. Так что главнокомандующему волей-неволей приходилось учитывать это обстоятельство.
К сожалению, версия несостоявшегося командира и усердного историографа И. И. Кадьяна перекочёвывала из книги в книгу и прочно обосновалась в литературе о Нахимове и Наваринском сражении136. Как видим, адмиралу Кодрингтону не повезло не только в глазах современников, но и в оценках историков.
Командующие союзными эскадрами не случайно неоднократно подчёркивали в рапортах и приказах его вынужденный характер, ссылались на то, что турки первыми начали стрелять, — Великобритания, Франция, Россия и Порта на тот момент не находились в состоянии войны, а Греция тогда являлась частью Оттоманской империи, и, следовательно, греческие дела были внутренними проблемами последней. Какое же право имели союзники вводить свои эскадры на территорию суверенного государства? Единственным основанием для вторжения был Лондонский трактат, но Турция его не подписала.
Дискуссия о том, была ли помощь Греции законной или имело место нарушение международного права, получила новый импульс, когда начались современные события на Ближнем Востоке. Статья американского исследователя «Война без войны: Наваринское сражение, Оттоманская империя и миролюбивая блокада»137 начинается словами: «События в Ливии в 2011 году и в Сирии в 2013 году воскресили дебаты о законности и разумности гуманитарной интервенции». Казалось бы, какое отношение имеет к ним Наварин? Автор статьи подчёркивает, что его интересует исключительно юридический аспект, он рассматривает разные позиции в этой дискуссии: одни считают, что блокада турецко-египетского флота в Наваринской бухте была единственным способом прекратить истребление греческого населения и в то же время избежать большой войны; другие, напротив, склонны видеть «миролюбивую блокаду» незаконным изобретением Франции и Великобритании для нанесения ущерба другим, более слабым государствам. Главный вывод: Наварин — юридический прецедент, который даёт законное основание для «гуманитарной интервенции» в Ливию и Сирию. Нам кажется, противопоставление «гуманитарной интервенции» и «принципа невмешательства» не может рассматриваться абстрактно, лишь с юридической точки зрения. Необходимо учитывать исторический контекст, и здесь вряд ли уместны параллели между истреблением греческого населения в Османской империи и политическими реалиями Сирии и Ливии в XXI веке, якобы оправдывающими «гуманитарную интервенцию» США, Великобритании и Франции на Ближнем Востоке.
Русско-турецкая война и блокада Дарданелл
После сражения российская эскадра осталась в Средиземном море, чтобы защищать греческое население и помогать ему «жизненными и военными припасами». Командующему предписывалось не обострять отношений с союзниками и стараться сглаживать возможные конфликты.
«Вам предстоит, граф, — писал Гейдену 4 октября 1827 года русский посол в Турции А. И. Рибопьер, — указать им на необходимость строгой бдительности и принятия грозного характера, без чего нельзя надеяться на произведение какого-либо впечатления на Порту. Вам также надлежит примирить разногласные мнения и завистливые расположения, существующие, по-видимому, между г. Кодрингтоном и де-Риньи, и отстранить их опасения насчёт влияния и предпочтения, которыми Россия могла бы пользоваться в Греции»138.
Нелёгкую даже для опытного дипломата задачу утяжелили обязанностью Гейдена писать подробные рапорты, а также извлекать полезную информацию из встреч с Кодрингтоном и де Риньи и сообщать её в конфиденциальной переписке в Петербург. Моряк Гейден должен был не только стать дипломатом, но и выполнять задачи резидента, при этом от командования эскадрой его никто не освобождал.
Надо сказать, последующие события в Средиземном море и рапорты, которые Гейден отправлял в Петербург, показали его как человека осторожного и исполнительного. Вот что докладывал он министру иностранных дел графу К. В. Нессельроде 28 февраля 1828 года: «В одном из последних наших свиданий с сэром Кодрингтоном мы разговорились довольно откровенно о неприятных обстоятельствах...» Под неприятными обстоятельствами подразумевались отставка английского кабинета министров и назначение Веллингтона главой нового. «Вместо точных и положительных инструкций, которые сэр Кодрингтон потребовал у своего правительства, он получил доселе только вопросные пункты касательно наваринского дела, как это делается при судебном расследовании». Это значит, что честно исполнившего свой долг адмирала собирались привлечь к суду за «чрезмерную» исполнительность. «На эти вопросные пункты он написал весьма замечательный ответ. Несмотря на это, недавно от него потребовали снова излишних и бесполезных объяснений». Мало того, посол Чарлз Стратфорд-Каннинг покинул Константинополь. «Можно полагать, — сообщал Гейден, — что причиной его поспешной поездки в Лондон... то, что он желает оправдаться в советах, которые он писал адмиралу до битвы 8 октября»