море. Заканчивалось письмо пожеланием победы и надеждой на скорую встречу: «...проберусь к Вам на свидание, и тогда расскажем, буде Бог благословит, друг другу, что произошло»237.
Объявление войны
Первого ноября с пароходом получили известие: «Война объявлена, турецкий флот вышел в море, отслужить молебствие и поздравить команду». Волнение на море было настолько сильное, что Нахимов два дня не мог передать манифест об объявлении войны, и только 3 ноября мичманы развезли по кораблям его приказ: «Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением занять принадлежащий нам форт Сухум-Кале и что для отыскания неприятельского флота отправлен из Севастополя с шестью кораблями генерал-адъютант Корнилов. Неприятель не иначе может исполнить своё намерение, как пройдя мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор гг. командиров и офицеров, во втором — с Божиею помощью и уверенностью в своих офицерах и командирах я надеюсь с честью принять сражение. Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика. Уведомляю господ командиров, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает своё дело»238.
А спустя три дня на море была одержана первая победа: пароход «Бессарабия» вступил в бой с неприятелем и через час привёл на буксире приз — двухмачтовый турецкий пароход «Меджари-Теджарет». Это был первый случай пленения парового судна в истории русского флота. О том, как это случилось, описано в «Историческом журнале» эскадры Нахимова. Командир «Бессарабии» капитан-лейтенант П. Ф. Щёголев увидел на горизонте пароходный дым и решил применить военную хитрость: на пароходо-фрегате поставили все паруса, трубу и кожухи замаскировали брезентами. Хитрость удалась: турки решили, что перед ними русский парусник, и пошли на сближение. Едва дистанция сократилась до расстояния пушечного выстрела, как на «Бессарабии» убрали паруса и дали машине полный ход. После первого же залпа «Бессарабии» турецкий пароход спустил гребные суда, на которых бежали капитан, его помощник и оказавшиеся там чиновники. Оставшаяся команда спустила флаг, и командир «Бессарабии» приказал прекратить огонь.
Пленённый пароход назвали «Турок», он уже на следующий день принёс пользу, когда в штиль по очереди с «Бессарабией» буксировал корабли эскадры Нахимова. Так прошли семь миль к западу. Наконец, лёгкий ветерок наполнил паруса. Одновременно послышались пушечные выстрелы. Командующий эскадрой дал сигнал готовиться к бою. Вскоре увидели пароход «Владимир» с Корниловым на борту, он и рассказал Нахимову о трёхчасовом бое между его пароходом и египетским «Перваз-Бахри». Бой был жестоким, корпус неприятельского парохода серьёзно пострадал, но машина уцелела. Турки сдались после гибели своего капитана. На «Владимире» были двое убитых и трое раненых.
Для команды парохода это было боевое крещение, а начальник штаба Черноморского флота Корнилов «получил полное понятие о сражении пароходов между собою, об особой тактике, которой они должны наблюдать, и о несовершенствах вооружения собственно наших пароходов»239. Они строились в доках Англии под руководством самого Корнилова, он знал все их достоинства, а в бою увидел и недостатки.
Турецкий пароход починили и включили в состав Черноморского флота; позже он будет назван «Корнилов». Командир парохода «Владимир» капитан-лейтенант Г. И. Бутаков был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени, все офицеры получили следующий чин, а восемь нижних чинов — знаки отличия.
В том походе произошло немало событий, связанных с пароходами. Главной проблемой первых паровых судов была их ограниченная автономность: топлива они расходовали много, а возможности пополнить его вдали от баз было мало. Кстати, Лазарев ратовал за использование родного луганского антрацита, который по качеству значительно превосходил покупной английский уголь. Вскоре после захвата «Меджари-Теджарета» на нём закончился уголь, и тогда Нахимов принял смелое решение — перегрузить на него уголь с русского пароходо-фрегата прямо в море. 5 ноября турецкий пароход подвели к левому борту «Бессарабии» и перегрузили на него 600 пудов угля. Это была первая в истории погрузка угля в открытом море. С именем Нахимова связано много в истории флота, о чём говорят первое; и установка мёртвых якорей на Чёрном море, и подъём затонувшего тендера, и перегрузка угля в море. Последним будет только Синопское сражение — последним в истории парусного флота.
Нахимов повторил операцию ещё раз, когда встретил в море турецкое купеческое судно, груженное английским углём. Шкипер рассказал, что везёт груз из Константинополя в Синоп для немецкой компании. «Имея при отряде только один пароход и крайнюю надобность в угле, — докладывал Нахимов, — я приказал командиру парохода “Бессарабия” взять судно к борту, нагрузиться и потом отпустить его... дать ему квитанцию в получении угля»240. Если шкипер сказал правду, компания, которой принадлежал уголь, могла предъявить квитанцию к оплате, поэтому Нахимов просил командира Севастопольского порта заплатить за уголь, не преминув заметить, что указанная шкипером цена гораздо ниже той, что выставляют флоту в Николаеве и Севастополе.
От того же шкипера Нахимов узнал, что в Синопе на рейде стоят три турецких фрегата, два корвета и транспорт, поэтому он отправился туда 6 ноября «для осмотра (и, если возможно, — для истребления)» турецкой эскадры. Ещё раньше ему было разрешено отклоняться от курса крейсирования и выбирать маршрут самостоятельно. Почему другая русская эскадра вслед за Корниловым ушла в Севастополь, не совсем понятно: или кораблям требовался ремонт, или Севастополь было небезопасно оставлять без должной охраны. Но как бы то ни было, эскадра Новосильского ушла, «переменившись некоторыми кораблями с вице-адмиралом Нахимовым»241.
В ночь на 9 ноября у Синопа эскадру Нахимова застиг жестокий шторм, почти у всех изорвались паруса, у двух линейных кораблей и фрегата были сломаны мачты и реи; они просигналили, что в море исправить повреждения не смогут, и отправились в Севастополь. На следующее утро ветер стих, но опустился такой туман, что берега не было видно. Когда 11 ноября туман рассеялся, Нахимов в подзорную трубу насчитал на рейде семь больших турецких фрегатов, два корвета, шлюп, два больших парохода и два транспорта. Не пять, как сказал турецкий шкипер, а 12 боевых кораблей. Подойдя как можно ближе к рейду, сделали осмотр всей бухты, насчитали шесть береговых батарей — больше, чем было обозначено на карте. Точное число береговых и корабельных орудий Нахимов тогда, конечно, не знал — последние мог только примерно подсчитать по классу кораблей; выходило, что сила одного борта всей турецкой эскадры составляла 262 орудия242.
Пока Корнилов бороздил Чёрное море в поисках турецкого флота, его нашёл Нахимов. Какими же силами он располагал? Тремя 84-пушечными линейными кораблями — «Императрица Мария», «Чесма», «Ростислав» — и бригом. Идти в сражение с целой эскадрой, стоящей на рейде в своей бухте, под прикрытием береговых орудий, было безумием.
Лебединая песнь парусного флота
Своё решение Нахимов сообщил в рапорте, который отправил в Севастополь 11 ноября на пароходе «Бессарабия»: «Предполагая, что есть какая-нибудь цель у неприятеля, чтоб собрать такой отряд военных судов в Синопе, я положительно останусь здесь в крейсерстве и буду блокировать до прибытия ко мне двух кораблей, отправленных мною в Севастополь для исправления повреждений. Тогда... я не задумаюсь их атаковать». К этим двум кораблям Нахимов просил добавить хотя бы один из новых стопушечных и «Ягудиила», к усовершенствованию которого он приложил руку. И ещё пароходы — «по крайней мере, два», поскольку «в крейсерстве пароходы необходимы, и без них как без рук». В том же рапорте Нахимов сообщил разведданные о нахождении английского, французского и турецкого флотов: «стоят в Босфоре», где французский флот делает подряд для снабжения провизией в Чёрном море243. К рапорту прилагался план расположения неприятельских кораблей в Синопе.
Двенадцатого ноября Меншиков отправил эскадру Новосильского из трёх 124-пушечных линейных кораблей — «Константина Великого», «Парижа» и «Трёх святителей», двух фрегатов — 52-пушечного «Кулевчи» и 44-пушечного «Кагула». Что же касается пароходов, то тут вышла заминка: два чинились в Севастополе, третий, не дойдя до Нахимова, тоже поломался. Вслед за эскадрой Меншиков послал Нахимову новое указание: он сам должен принять решение, как ему действовать в сложившейся обстановке, главное — истребить неприятельские суда в Синопе, а если они ускользнут — преследовать и уничтожить в море. Меншиков тоже думал, что цель собранного в Синопе отряда — «напасть на Сухум-Кале и содействовать горцам»: «Ежели оно удастся ему и войска, взявшие у нас Николаевскую крепость, одновременно двинутся на Редут-Кале, никем не защищаемое, ожидать должно отпадения Абхазии и всего восточного побережья».
Вот какова была цена возможной неудачи Нахимова. Он это прекрасно понимал, хотя само предписание Меншикова прочёл уже после сражения. А пока терпеливо ждал, когда подойдёт эскадра Новосильского, сторожил турецкие корабли, чтобы они не ушли к берегам Абхазии, и готовился к сражению.
Было ли искушение атаковать? В характере Нахимова решимость замечательным образом соединялась с трезвым расчётом, он не поддавался первому необдуманному порыву. Он умел ждать. Весь его накопленный к пятидесяти годам опыт говорил: военное искусство полководца заключается вовсе не в том, чтобы погибнуть как можно краше, главное — решить поставленную задачу с наименьшими для себя потерями.
Наконец, 16 ноября подошла эскадра Новосильского. Теперь у Нахимова было шесть кораблей и два фрегата, сила одного борта составляла 360 орудий; но береговые батареи Синопа оставались грозной силой. Шесть батарей, защищённых земляными брустверами, и сами по себе могли причинить кораблям немалый вред, а турки ещё оборудовали их специальными печами для каления ядер; эти ядра пробивали деревянные борта кораблей и вызывали пожар. К тому же береговые батареи стреляли более точно, чем корабельная артиллерия, — на них не было качки, — и могли накрывать противника перекрёстным огнём.