онеров. Численный состав полков колебался в пределах 400-800 человек.
Офицером британской армии мог стать молодой (или немолодой) человек, купивший офицерский патент. Стоил он недёшево, так что командный состав армии пополнялся состоятельными людьми. Первоначальное обучение офицеры, купившие патент, получали при полках. Особых военно-учебных заведений для подготовки пехотных и кавалерийских офицеров в Британии не существовало, но зато офицеры артиллерии получали отличное специальное образование в артиллерийском училище в Вулидже, а инженеры, сапёры и минёры — в Корпусе королевских инженеров в Чатеме.
Пехота была вооружена гладкоствольными ружьями, кроме некоторых частей, имевших нарезные штуцеры системы Минье, троекратно превосходившие гладкоствольные по дальности стрельбы. К ружьям примыкался штык для рукопашного боя.
В обмундировании английской армии преобладал красный цвет; Шотландская бригада вместо штанов носила клетчатые килты, не доходившие до колен, а вместо шинели — большие пледы.
Как считали французы, английская армия страдала засильем формализма и строгого чинопочитания. Всякое общение офицеров и нижних чинов вне учебных занятий или боевых действий было совершенно исключено, заботу о своих солдатах офицеры предоставляли правительству. Русские офицеры и солдаты подмечали, что британцы воюют неплохо, но не любят лагерные работы и сторожевую службу. Матросы и солдаты во время вылазок нередко заставали англичан спящими в траншеях.
Английские кавалеристы в фехтовании саблей значительно уступали французским, зато в атаке сомкнутым строем им не было равных.
Интересна оценка, данная военным историком А. М. Зайончковским: «Английский солдат был крепок телом и отважен, если предварительно выспался, поел и выпил; его мужество было более физическое, чем нравственное. Будучи избалован казарменным комфортом, он вовсе не был способен переносить лишений»289.
Османская империя получила регулярную армию после 1836 года, когда по проекту капитана прусского Генерального штаба X. фон Мольтке было начато её преобразование. Комплектование армии нижними чинами производилось ежегодными наборами рекрутов из мусульманского населения провинций, к началу 1850 года наборы были распространены на Боснию, Герцеговину и некоторые части Сирии. С 1850 года повелением султана все христианские подданные Турции подлежали призыву наравне с мусульманами. Срок действительной службы составлял пять лет, после чего отставник ещё семь лет оставался в резерве. В случае надобности за деньги вербовалось иррегулярное пешее и конное ополчение (башибузуки), в ряды которого чаще всего вступали албанцы, курды и туркмены.
Унтер-офицерский состав армии пополнялся путём производства расторопных рядовых без прохождения курса обучения, так как полковых школ в турецкой армии не существовало. Для высшего военного образования была учреждена Военная академия, готовившая офицеров Генерального штаба, артиллеристов и военных инженеров.
По мнению командующего французской армией в Крыму маршала А. Ж. Л. Сент-Арно, наиболее сильной частью турецкой армии была артиллерия, стрелявшая довольно метко. Турецкий солдат был храбр, в быту неприхотлив. Вооружение пехотинца состояло из гладкоствольного ружья со штыком и тесака. В немногих гвардейских полках имелись штуцеры с ударным замком. Обмундирование всех родов войск было почти одинаковое: куртка и шаровары тёмно-синего сукна с алыми выпушками, в гвардии — с красным воротником. Пехота носила шинели из серого сукна, все остальные рода войск — из синего, с капюшоном. Головной убор — красная феска с медной бляхой.
Недостатком турецкой армии была слабая дисциплина, часто случались бунты. Союзники относились к турецкой армии как к туземной, во время боевых действий отводили туркам вспомогательную роль.
Из армий четырёх государств самой маленькой была сардинская: её общая численность в военное время составляла около восьмидесяти тысяч человек. Комплектовалась она на основе всеобщей воинской повинности: ежегодному призыву подлежали молодые люди, достигшие двадцатилетнего возраста, и жребий решал, кому служить; срок службы в действующих войсках был восемь лет и ещё столько же в запасе. Несмотря на малочисленность, сардинские войска отличались хорошей дисциплиной, выучкой и усердием.
Затопление кораблей
В день высадки неприятеля Корнилов отправил Нахимову предписание привести эскадру в готовность сняться с якоря в любой момент. Нахимов составил диспозицию эскадры на случай выхода в Чёрное море. Флот союзников встал на якорь у Евпатории и на следующий день начал высадку десанта. Город взяли без сопротивления — гарнизона в нём не было, только инвалиды, приехавшие на грязевое лечение. На высадку остальных частей понадобилась неделя.
Меншиков отправился с войсками на левый берег реки Альмы, чтобы там встретить неприятеля, вместо себя оставив в городе Корнилова, начальника гарнизона генерал-лейтенанта Ф. Ф. Моллера, который прежде командовал дивизией, и начальника порта М. Н. Станюковича. Позиция, выбранная Меншиковым на Альме, была удачна. Но 33-тысячной армии противостояла 62-тысячная с ружьями, стрелявшими на 1200 шагов. «Имей мы такие ружья, как у неприятелей, — писал Тотлебен, — они давно покинули бы Крым». Сражение было проиграно, русские войска отступили, потеряв около шести тысяч человек; урон противника составил три с половиной тысячи.
После Альмы возникла реальная угроза захвата Севастополя: неприятельский флот мог обстреливать город с моря, прорваться в бухту, а его сухопутные войска атаковали бы Северную сторону.
Девятого сентября Корнилов собрал военный совет и предложил план: выйти в море, дать бой, а при его неблагоприятном исходе, который был неминуем — 24 парусных корабля и 11 маломощных пароходов не могли противостоять 89 кораблям противника, — сцепиться с вражескими кораблями и взорвать свои пороховые погреба.
По свидетельству флаг-офицера Корнилова князя В. И. Барятинского, большинство адмиралов и командиров, среди них и Нахимов, с планом согласились290. О таком сценарии говорили ещё до высадки вражеского десанта. 13 мая Рейнеке сделал запись в дневнике: «Павел предлагал выйти всем 12 кораблям с пароходами дня на два или на три. Конечно, и это опасно, если неприятель подойдёт ночью, но тогда уж решительное сражение, хотя и потерянное нами, повредит и неприятеля. Я, однако, не одобряю мнения моего друга...»291
Но в мае угрозы оставить Севастополь без защиты ещё не было; теперь же потеря флота означала неизбежную потерю города. В записях другого флаг-офицера, А. П. Жандра, картина совета выглядит совсем иначе: большинство адмиралов и командиров Корнилова не поддержали. Командир «Селафаила» капитан 1-го ранга А. А. Зарин, в личной храбрости которого никто не сомневался, высказал мнение: можно спасти и флот, и город, отняв у неприятеля возможность прорваться в бухту. Для этого он предложил пожертвовать тремя старыми линейными кораблями и затопить их у входа на севастопольский рейд.
Затопление старых кораблей, чтобы создать препятствие неприятелю, не было новинкой. Корнилов этот приём хорошо знал и сам предлагал его для защиты Николаева. «...Я опасаюсь за Николаев, — писал он Метлину в феврале 1854 года. — Надо будет взять все меры, чтобы не допустить экспедицию пароходов к Поповой балке... даже можно затопить суда. Стоит прочесть историю речных подвигов англичан в Америке в 1812 году, когда не было у них пароходов»292. Действительно, во время англо-американской войны (1812—1814) англичане у Балтимора столкнулись с заграждением из затопленных торговых кораблей и не смогли взять город.
Результат обсуждения Корнилов сообщил Меншикову, и тот приказал немедленно привести в исполнение план Зарина. Однако неожиданно сам Корнилов не согласился и заявил, что всё равно выйдет в море и нападёт на неприятельский флот. Меншиков, удивившийся сопротивлению, объявил: «Если эта мера (затопление кораблей. — Н. П.) окажется напрасной, то я выстрою такие же корабли на свой счёт. Выполнение приказа я возлагаю на контр-адмирала П. М. Вукотича, вы можете ехать в Николаев».
Обязанность повиноваться возобладала над эмоциями, и Корнилов смирился. Приготовленные к затоплению линейные корабли «Силистрия», «Три святителя», «Селафаил», «Уриил» и «Варна», корветы «Сизополь» и «Флора» с отвязанными парусами встали между Константиновской и Александровской батареями. С них свезли на берег имущество и вооружения, сняли флаги, пробили дыры и открыли краны.
Вечером 10 сентября вечером на берегу собрались офицеры, матросы, их жёны и дети. Все молча смотрели, как корабли медленно скрывались под водой. «Три святителя» никак не хотел тонуть, и только когда пароход «Громоносец» сделал по нему 27 выстрелов, он стал медленно заваливаться на борт и уходить под воду. Моряки, привыкшие смотреть опасности в лицо, — и матросы, и адмиралы, — не скрывали слёз: тяжело было видеть гибель своих кораблей от собственных пушек. «Тем прекратилось существование корабля и окончилась кампания, — записали 11 сентября в вахтенном журнале «Трёх святителей», — офицеры и нижние чины вступили в баталионы и команды, составленные для защиты города»293.
И. Ф. Лихачёв, флаг-офицер Корнилова, в статье, посвящённой роли Черноморского флота в годы Крымской войны, оценил его возможности и назначение: «Черноморский флот создан был против Турции, и другого для него объекта не было... Полное обладание морем оставалось в руках наших противников... в силу неизбежных обстоятельств флот наш оставался в положении пассивного ожидания». И Корнилов, и Нахимов это прекрасно понимали. Если противник поведёт осаду с моря, увести флот из Севастополя, чтобы спасти, невозможно, поскольку единственные пути отступления — через Керченский пролив или Днепровский лиман; но тамошние глубины не позволяли проводить большие корабли. «Во время Крымской войны с нашей стороны много было сделано больших, очень больших ошибок, но... потопление кораблей... не только не может считаться ошибкой, но представляется лучшим, что можно было в данных обстоятельствах сделать»