Голос не за поясом
У соловьиной повести!
Козырек козырем,
Кудряшек ветка,
Под глазами море при ветре,
Поцелуи оптом,
С перебором разговорчики:
– Мура, Кисочка!
– Наше вам с кисточкой!
– Гляди, не замай!
– Лети на мой!
В ходу цветная совесть.
«Великолепным голодранцам…»
Великолепным голодранцам,
Как украшенье, шло веселье.
Горела цаца
И шла в тревожном танце.
Вся грудь соловья в орденах,
– Как нежил! –
Азиатский гнев в глуши
Как не жил.
Долга песня:
Выросла в плаху
Раздольем душистая ветка,
А краснобай и знахарь
И женственная Волга.
«Бей челом, величай…»
Бей челом, величай
Молодые набеги.
У звезд – у шлюх заночуй,
Но душевный рассвет…
На горных ветках взгляд бродяг
Отвагу пьющих.
Ай, земля,
Дорогая натурщица!
«Родненький, копеечку»
И – слеза напоказ.
Архи-отпетому дьячку
Улыбнулась щека.
Бубновая
На легком катере
Море по колено…
– Эй, Христос,
Насильник и вымогатель!
Какая собачья старость
У детской легенды.
Забиты наглухо
Воздушные замки.
Забыты наглухо
Святые угодники,
Низкий поклон и высокая ода.
И соловей –
Лирическая контрабанда.
Ангелы с лирикой в контрах,
Нежность объявлена бандой.
Наперекор весне и советам
Окном запечатан лирический ветер
Чудом, «кум – королем»
Зазнавался ухарь.
Выглядит чудаком
На Сухаревке.
Была Москва велика
Задором и барством.
Не греметь Москве в колокола.
Баста!
Глуши эту прелесть,
Свяжи эту свежесть, –
Сегодня – вся шелест,
А завтра – в тебя нацелилась!
А. Шерман. Некто Альвэк
<…> некто Альвэк <…>
И. Аброскина. Из примечания к публикации: В. В. Маяковский в переписке современников / / Встречи с прошлым. Вып. 8. М., 1996.
<…> некто Альвек <…>
А. Михайлов. Точка пули в конце: Жизнь Маяковского. М., 1993.
Мы не знаем даже его настоящего имени.
Г. Амелин, В. Мордерер. Письма о русской поэзии. М., 2009.
Альвэка, бездарного стихоплета и полукретина (я имел счастье его лицезреть), художник Митурич привлек к участию в омерзительной интриге, направленной против Маяковского.
Н. Харджиев. Из письма в редакцию серии «Литературное наследство». Цит. по: Московская Д. Из истории литературной политики XX века: «Литературное наследство» как академическая школа // Вопросы литературы. 2018. № 1.
Альвек был настоящим рыцарем поэзии, яростно защищавшим Велимира Хлебникова, всесильного футуриста и главного юродивого русской литературы.
А. Иличевский. «Без тоски, без печали»: (про героев). В кн.: Справа налево. М., 2015.
Среди прочих был студент, читавший нам свои очень заумные стихи. Его фамилия была Израилевич, но он избрал себе псевдоним Альвек. Основная его забота была о том, чтоб его стихи не походили ни на чьи другие. Однажды он объявил, что организует свою литературную группу «оригиналистов». За ним всегда шествовали его последователи: два мальчика, по-видимому еще школьники. Мы подсмеивались над этой «литературной группой». Желание быть оригинальным преследовало Альвека всюду. Раз мы по какому-то поводу попали к нему на квартиру. Вскоре одна из студенток сказала: «Мне дурно, у меня кружится голова!» Альвек спокойно ответил: «А это у всех. Дело в том, что я, делая ремонт в комнате, попросил в магазине продать мне какие-нибудь обои, которые никто не покупает. Мне и продали вот эти – от них у многих кружится голова». Обои были яркокрасные и по ним – белая спираль. Как-то много позже я встретила Альвека в Доме печати. Он радостно сообщил мне, что недавно совершил гастрольную поездку по стране. «И вы знаете, какая у меня была афиша? Больше чем у Маяковского!» На меня он произвел впечатление больного человека. И все же Альвек оставил свой след в искусстве: ему принадлежат слова танго «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…». Это танго звучит в фильме «Вызываем огонь на себя».
«Консерватория слова»: Из воспоминаний Е. Б. Рафальской о Высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова (Предисл., публ. и прим. А. Л. Евстигнеевой) / / Русская литература. 2001. № 2.
Фамилия Иосифа Соломоновича Израилевича внесена в список студентов, окончивших ВЛХИ в 1925 году (РГАЛИ. Ф. 596. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 7).
Там же.
На совести нашего времени – бойкот неопубликованным произведениям Велемира Хлебникова.
Не удовлетворен вопрос Хлебникова, заданный в «пространство»:
«Где „Перун и Изанаги“
„Каменная баба“,
„Семь крылатых“,
„13 в воздухе“,
„Распятье“
И другие 1914–1918..?»
В последнем московском миролюбивый Велемир поднял руку на своих нахлебников.
Ах, жемчуга с любимых мною лиц
Узнать на уличной торговке.
Зачем я выронил эту связку страниц?
Зачем я был чудак неловкий?
За Велемира Хлебникова много лет стучатся в издательские лбы.
Но глух издательский рассудок.
Альвэк // Велемир Хлебников. «Настоящее»: Поэма. Альвэк: Стихи. Силлов: Библиография. М., изд. В. В. Хлебниковой, 1926.
Но совсем иначе обращался Маяковский с разными окололитературными людьми. На другом вечере в том же Политехническом музее некий Альвэк выступил с инсинуациями против Маяковского и Асеева. Как это бывало, когда Маяковский сердился, взгляд его, обычно живой и яркий, изменился, глаза потемнели. Клеветнические измышления вызвали у него взрыв негодования. Надо было видеть, с какой яростью набросился он на Альвэка, разоблачая его нечистые приемы. Во время отповеди Маяковского Альвэк сначала пытался мешать ему выкриками, но куда уж тут! Сбить Маяковского было невозможно. И незадачливому кляузнику пришлось бежать из зала под возмущенные и презрительные возгласы присутствующих…
А. Февральский. Записки ровесника века. М., 1976.
Москва, 20 октября 1927 года. Маяковский читает «Хорошо!» в Политехническом. Вечер закончился «скандалом»: появился Альвэк с навязчивой мыслью о плагиате и стал просить слова, помахивая при этом книжкой «Нахлебники Хлебникова».
Маяковский, грозя ему пальцем, сказал гневно:
– Я выдеру вас за уши в ближайший же день вашего существования.
Крученых стал отнимать у Альвэка книжку «Нахлебники Хлебникова» и энергично подталкивать его к двери. Милиционер завершил изгнание Альвэка из зала. А в это время Маяковский документально доказывал абсурдность обвинений Альвэка.
Соответствующую оценку поступка Альвэка Маяковский поставил на общее голосование, каковым и утвердил ее.
Живой Маяковский: Разговоры Маяковского. Записал и собрал А. Крученых. М., 1930.
Однажды мне довелось быть очевидцем выступления Крученых в поддержку Маяковского. Это было 20 октября 1927 года. В зале Политехнического музея Маяковский читал свою новую поэму «Хорошо!». Когда он дочитал последние строки, в проходе перед эстрадой появился какой-то человек и, помахивая тонкой книжонкой, стал требовать слова. Никто или почти никто не понимал, что происходит.
Коснусь предистории. Накануне, на вечере В. В.Каменского, в фойе, некий Альвек с руки продавал свою брошюру «Нахлебники Хлебникова» (издание автора), содержавшую нелепые выпады против Маяковского и Асеева. Мы – Крученых, В. Катанян и я – купили по одной книжке. Маяковский был предупрежден о возможной на его вечере провокации. И когда появился Альвек, он решительно заявил ему: «Вечер мой, и я не даю вам слова!». Потом достал записную книжку и, в двух словах изложив суть вопроса, зачитал список рукописей Хлебникова, сданных им Г. О. Винокуру для хранения в Московском лингвистическом кружке. Затем он прочел свои стихи и стихи Хлебникова, приведенные Альвеком в качестве образца «заимствования». В зале – смех. Не попирая принципа демократии, Маяковский ставит на голосование вопрос: дать или не дать Альвеку слово? Дружно проголосовали: не давать. Тогда Алексей Крученых подошел к Альвеку и стал отнимать у него книжонку, а самого автора подталкивать к выходным дверям. В удалении нарушителя порядка помог вышедший из рядов публики и слушавший весь вечер поэму милиционер, а не «наряд милиции», как расписала на другой день газета «Вечерняя Москва». Выступление Альвека не смогло омрачить вечер, отвлечь внимание публики, восхищенной новой поэмой Маяковского и бурно аплодировавшей ему.
Г. Бебутов. Человек-легенда / / Алексей Крученых в свидетельствах современников. Сост., вступ. статья, подг. текста и коммент. С. Сухопарова. Munchen, 1994.
На первой читке поэмы «Хорошо» в Политехническом музее народу было, как всегда, много. Чтение шло, аплодировали дружно и много. Маяковский подходил к краю эстрады, сгибался, брал протянутые ему записки, читал, разглаживал в ладонях, складывал пополам. Ответив, комкал, прятал в карман.
Внезапно с краю шестого ряда встал человек – невысокий, темноволосый, в пенсне.
– Товарищ Маяковский, вы не ответили на мою записку.
– И отвечать не буду.
Зал загудел. Желанный скандал назревал. Казалось, какой может быть скандал после читки большой серьезной поэмы? Что за притча?
– Напрасно. Вам бы следовало ответить на мою записку.