Питт сбежал по ступенькам на улицу в крайнем возбуждении, позвал извозчика и велел ему поспешить на Калландер-сквер. Во время поездки, подпрыгивая на ухабистой дороге, он в очередной раз стал приводить в порядок мысли — все, что знал.
Фредди Больсовер был убит из-за шантажа, в этом сомнений быть не могло. И не имеет никакого значения, использовал ли он информацию, которая привела его к смерти. Уже простое знание каких-то сведений могло стать фатальным. Для кого-то разрешение пользоваться этими сведениями было столь же опасным. Это было смелое и неизбежное убийство. Преступник думал, что ему грозит опасность. Что мог знать Фредди? Опасная любовная связь? Незаконный ребенок? Вряд ли. Рядом с другими скандалами на Калландер-сквер все это было не столь уж громким, чтобы так рисковать. Знал ли Фредди, кто был матерью или, что более вероятно, отцом захороненных детей? Конечно, он не мог быть в курсе этой истории с самого начала, иначе бы и знания свои использовал раньше, и убит был скорее. Значит… Значит, узнал об этом совсем недавно!
Была и другая возможность. Сам убийца поздно заметил осведомленность Больсовера. Фредди, быть может, и не имел намерения использовать эту информацию, зная, что это слишком опасно. Может быть, еще и не понял ее значения. Да, такое могло быть. Убийца прикончил его в спешке, то есть раньше, чем Фредди поймет ценность того, что обнаружил.
Питт приехал на Калландер-сквер. Он стоял, поеживаясь в пальто с поднятым воротником, наблюдая за извозчиком, который исчезал в тумане, и вдруг понял, что есть еще одна версия. Информация, которой Фредди шантажировал Реджи Сотерона, могла пробудить в убийце ощущение опасности, грозящей ему самому! Именно такой вариант был наиболее обещающим и давал Томасу отправную точку, с которой стоило начать.
Инспектор пересек площадь, прошел мимо грязного сада, где были похоронены младенцы и лежал Фредди Больсовер. Его шаги гулко раздавались по всей округе. Инспектор проследовал по тротуару и поднялся по ступеням к дому Реджи Сотерона.
День был холодный, неприятный, и Реджи не потрудился пойти в банк. Однако через слугу передал, что больше не намерен встречаться с полицейским, а также не собирается давать ему разрешение на встречу со своими домашними.
Питт ответил слуге, что у него есть санкция из министерства, а если мистеру Сотерону нужен ордер на арест, тогда он принесет и его. Но учитывая тот факт, что никто еще на Калландер-сквер не вел себя таким образом… По правде говоря, до сих пор он еще ни к кому не ходил… Короче говоря, может оказаться так, что неприятностей будет больше у мистера Сотерона, нежели у него.
Через десять минут появился Реджи, с красным лицом и чрезвычайно раздраженный.
— Что вы, черт побери, себе позволяете? Изображаете из себя министра? — требовательно спросил он, хлопнув за собой дверью.
— Доброе утро, сэр, — вежливо сказал Питт. — У меня только один вопрос, который я бы хотел выяснить. Кому еще вы говорили о попытках доктора Больсовера шантажировать вас?
— Никому. Вряд ли вы пойдете рассказывать своим друзьям о таких вещах! — резко сказал Реджи. — Идиотский вопрос!
— Это странно. Мистер Кэмпбелл говорил мне, что вы упомянули об этом в беседе с ним и просили совета. — Питт вопросительно поднял брови.
— Чертов дурак! — выругался Реджи. — Полагаю, что говорил… Должно быть, сказал, раз он говорит.
— Кому еще? Это очень важно, сэр.
— Почему? Почему это имеет какое-то значение теперь?
— Вы, кажется, забыли, мистер Сотерон, что убийца еще на свободе. Однажды он уже проделал это. А может быть, и больше, чем однажды? Он может убить и снова, если почувствует угрозу. Вас это совсем не пугает? А если это ваш друг, с которым вы мило разговариваете, подходя к вашей собственной двери? Или, представьте, любая закутанная фигура может пожелать вам спокойной ночи, а затем воткнет нож вам в спину. Доктора Больсовера кто-то зарезал спереди — тот, кого он хорошо знал и кому доверял. И не более чем в двадцати ярдах от его собственного дома. Вас это не беспокоит? Меня беспокоит.
— Хорошо! — выкрикнул Реджи. — Хорошо! Я не говорил ни с кем, кроме Кэмпбелла. Карлтон слишком важный, да и Балантайн не лучше. В доме Доранов нет мужчин; Хаусман, старый ворчун, живет в другом конце площади, никогда ни с кем не разговаривает. Кэмпбелл самый полезный малый, не такой самодовольный. Не пугается собственной тени, если надо что-то предпринять. И он тоже тормозил расследование.
— Конечно. — Питт сказал это с иным смыслом, нежели тот, который Реджи мог уловить. — Спасибо, сэр. Это был полезный разговор.
— Будь я проклят, если знаю почему!
— Если из этого разговора что-то получится, то вы в конце концов поймете, а если нет, то это не имеет значения, — ответил Питт. — Благодарю вас, сэр, и желаю хорошего дня.
— До свидания, — нахмурился Реджи. — Глупый болван, — проворчал он себе под нос. — Слуга проводит вас до двери.
Питт все еще не знал, что он ищет. Но, по крайней мере, знал, где искать.
Постучав в дверь Кэмпбеллов, инспектор попросил разрешения поговорить. Его приняли и провели в комнату для утренних приемов, где Мэрайя писала письма.
— Доброе утро, мэм, — сказал он, не выказав удивления.
— Доброе утро, мистер Питт. В данный момент мой муж занят, но он будет рад вскорости увидеть вас, если вы готовы подождать.
— Да. Благодарю вас.
— Хотите чем-нибудь освежиться?
— Нет, спасибо. Я не хочу отвлекать вас от дел.
— Вы пришли, чтобы говорить с моим мужем об убийстве доктора Больсовера?
— В частности и об этом.
Мэрайя была очень бледна. Может, нездорова? Или сказывается переутомление от опеки над Софи?
— Почему мой муж должен что-то знать об этом деле? — спросила она.
Томас понял, что не стоит уворачиваться от правдивого ответа. Она может даже неумышленно ему помочь. Может быть, узнала что-то от Софи, не придав этому большого значения…
— Он был единственным человеком, которому мистер Сотерон признался, что доктор Больсовер его шантажировал, — ответил он.
— Реджи сказал Гарсону? — медленно спросила она. Ее бледность уже пугала. Питту казалось, что она может упасть в обморок. Была ли она действительно больна? Или знала что-то о своем муже, чего он даже не мог предположить?
Ответ пришел мгновенно.
Елена!
Стареющий мужчина, успешный, уверенный в себе, с достоинством и властью, не свободен, чтобы жениться на ней… был ли он ее любовником? В голове Питт перебирал множество новых возможностей. Но почему убийство? Хотела предать его? Объявить открыто о его отцовстве? Он запаниковал и убил ее в этом пустынном саду?
Мэрайя наблюдала за инспектором. Лицо ее было вполне спокойным, глаза — ясными. Она выглядела как женщина, наблюдающая казнь, женщина, которая не боится смерти.
— Да, — ответил он на вопрос, который, казалось, был задан несколько часов назад.
— Я поняла. — Она встала и подобрала свои юбки. — Благодарю вас за то, что вы сказали мне, мистер Питт. У меня есть работа наверху. Могу я уйти? Мой муж будет очень скоро. — И, не дожидаясь ответа, она медленно выплыла из комнаты, держа спину прямо и подняв голову.
Прошло еще минут десять, прежде чем вошел Гарсон Кэмпбелл. Питт полагал, что тот находился дома, в другой комнате. Но Гарсон так топал ногами, когда шел, словно только что вошел с холода. И… он не тер руки.
— Ну, в чем дело, Питт? — спросил Кэмпбелл, оглядев его сверху донизу и не скрывая презрения. — Ничего более о Фредди Больсовере я не знаю, кроме того, о чем рассказал вам раньше. — Он стоял перед камином, широко расставив ноги, немного покачиваясь взад и вперед.
Что-то мелькнуло в голове Питта. Человек, которого он видел давно и совсем в другом месте. Человек, который топал ногами при ходьбе даже летом. Больной человек. Видение младенцев в саду вернулось к нему. Вспухшая голова того, который был похоронен глубже. Он вспомнил ребенка Елены.
Через мгновение в его голове возник ответ, такой ясный и простой, как портрет младенца.
— Доктор Больсовер знал, что вы болели сифилисом? — спросил Томас, не повышая голоса. — Когда Реджи Сотерон сказал вам, что Фредди шантажировал его, вы поняли, что рано или поздно Больсовер поймет важность того, что знает, и попытается шантажировать вас. Вы убили его до того, как он посмел это сделать. Так же, как вы убили Елену еще до того, как ее патологичный ребенок появился на свет. Такой же, как и те, что зарыты в саду на площади. Или она обнаружила, что вы больны? И вы не могли доверить ей вашу тайну… Не имеет значения, как все это происходило.
На какой-то момент нерешительность отразилась в глазах Кэмпбелла. Затем он почувствовал уверенность инспектора, и его лицо исказилось от ярости.
— Вы кровожадный ханжа. Вы издеваетесь. — Он произнес это тихим голосом, полным муки. — Я был заражен, искалечен этой болезнью, когда мне было тридцать лет. Пятнадцать лет я умираю. И не похоже, что процесс быстро закончится. Я медленно гнию изнутри. Боль будет становиться все сильней и сильней, пока я не стану парализованным грязным овощем в кресле. Люди, видя меня, будут шептаться и хихикать! А вы стоите и читаете мне мораль, как будто вы избегнете этой судьбы… Да, вы правы! Вы удовлетворены? Даже моя собственная жена смотрит на меня так, будто я неприкасаемый. Она не дотрагивается до меня уже более года. Елена была проституткой. Когда она узнала о болезни, то впала в истерику, и я ее прикончил… Фредди был слезливым шантажистом. Конечно, я убил его. Через какое-то время он явился бы и ко мне.
Кэмпбелл держал руку за спиной, и прежде чем Питт понял, что тот собирается делать, он развернулся с ножом для бумаг, схваченным со стола, где Мэрайя писала письма. Лезвие описало дугу и не коснулось груди Питта лишь потому, что он сам бросился вперед, поскользнулся на краешке ковра и стал тяжело падать, ударив при этом Кэмпбелла. Оба они рухнули в камин.
Питт выкарабкался, встал на ноги, уже готовый ударить снова… Кэмпбелл лежал не двигаясь. Сначала Питт решил, что он притворяется. Затем увидел голову Кэмпбелла на каминной решетке и небольшое пятно крови.