Что происходит с деструктивными мифами, с мифами национал-социализма, классовой борьбы, империализма, расизма, терроризма, капитализма, погони за наживой, прогресса, упадка, равенства, иерархии человечества, «возвращения к природе», естественного питания, йоги, сексизма, здорового образа жизни и т. д. и т. п. ? Феномен деструктивности некоторых архаичных и современных мифов не поддается простому объяснению. Как известно, мифы выражают или представляют определенное психическое содержание, которое может носить как конструктивный, так и деструктивный характер, поэтому мифы различаются по степени конструктивности и деструктивное™. Таким образом, мифологизация смертоносных аспектов человеческой психики должна рассматриваться в контексте ее последующего влияния на общество как деструктивная. Тем не менее отображение деструктивных аспектов человеческой психики не ведет автоматически к возникновению вредного мифа — деструктивные аспекты тоже нуждаются в осмыслении. Миф, в котором нашли отражение зловещие и демонические элементы нашей жизни, может быть не только вполне безобидным, но, что гораздо важнее, способным помочь нам осмыслить символическую трактовку собственных слабостей и осознать их. Согласно К. Г. Юнгу, важнейшая задача человечества — именно осознание коллективной и индивидуальной души. Осознание же происходит путем создания символов и мифологий. Сопровождают ли процесс осознания неизбежные ошибки, прегрешения? Может ли осознание принимать деструктивные формы? Существуют ли «патологические мифы«?
Шовинизм и его противоположность, мазохистское принижение достоинств собственной нации, являются двумя составляющими весьма значимой национальной мифологии. Принадлежность к определенной нации играла и продолжает играть важную роль в нашей жизни: миллионы людей гибли ради того, чтобы спасти свою нацию или приумножить ее могущество. Психология национализма заслуживает самого пристального внимания, однако и она должна рассматриваться с позиции мифологии.
Что такое нация? Попытки рассматривать нацию через призму государственности, утверждая, что люди с французским паспортом — французы, а граждане Германии — немцы, несостоятельны, ведь ради паспорта жизнью не жертвуют. Стремление разделить нации по языковому принципу тоже не увенчалось успехом. Разумеется, все французы прекрасно понимают французский язык и свободно говорят на нем, подобно тому, как немцы понимают немецкий, японцы — японский, однако для многих французов родным языком остается эльзасский, бретонский или баскский. Многие испанцы тоже говорят по-баскски, да и к тому же Испания состоит из Каталонии, Кастилии и Арагона. Никто не отрицает, что многоязычные нации встречаются редко, однако сам факт того, что они существуют, ограничивает значение языкового фактора в понимании национального чувства. Нация может показаться сущим абсурдом, фикцией, иллюзией. Возможно ли объяснить, почему житель Базеля должен испытывать больше родственных чувств к женевцу, чем к эльзасцу? Что общего между ссверо-итальянским промышленником и сицилийским арендатором? Что связывает галльское население шотландского острова Уист и надменных снобов из южной Англии?
Очевидно, ничего. Поэтому возникает подозрение, что понятие нации — это либо абсурд, либо смертельно опасная пропаганда, ослепляющая людей яркими знаменами и историческими мистификациями.
Попытки определить и сопоставить качества, свойственные представителям той или иной нации, терпят фиаско, приводят к безнадежным противоречиям и нагромождениям клише. Вот некоторые из них. «Французы галантные и светские люди». Однако большинство известных мне французов не отличается хорошими манерами и вежливостью. «Итальянцы вспыльчивы и страстны». Но бизнесмены, имеющие деловые отношения с итальянцами, не склонны разделять это мнение. И разумеется, никто уже не воспринимает всерьез стереотип: «немцы — нация поэтов и философов». Описание характера нации не может претендовать на точность; тем не менее мы знаем, что нации существуют и являются определяющим фактором мировой политики. Национальное чувство находит свое выражение в символах и мифах, к которым относятся язык, национальный флаг, герб, история, гимн и т. д. Более или менее представить себе нацию и понять, что значит к ней принадлежать, можно только через образы, иносказания, символы. Кроме того, нации имеют обыкновение персонифицировать национальную идею. Французы почитают Жанну Д'Арк, швейцарцы любят Телля и т. д.
Национализм или, выражаясь более резко, шовинизм, расизм указывают, как я полагаю, на настоятельную необходимость создания учения о патологии мифов, первоначальный набросок которого я и хочу предложить вниманию читателей.
Психологическая реальность, которую отражают подобные мифы, такова: мы склонны переоценивать или недооценивать себя, будь то индивид, семья, народ или нация. Мы ощущаем не только различия между нами и окружающими, между народами и нациями, но и определяем, кто лучше, а кто хуже. Мы привыкаем к тому, что окружающие люди могут быть либо значительнее, либо незначительнее нас.
Принадлежность к любой группе связана с чувством превосходства. Вместе с тем каждый индивид в известном смысле ощущает свое превосходство над окружающими. В конце концов, любой аналитик убежден, что он лучше других. В «Племяннике Дидро» И. В. Гете верно заметил, что втайне каждый из нас считает себя гением. Чувство превосходства, касающееся принадлежности чело-века к определенной нации, должно находить какое-то выражение; нередко осознание этого чувства происходит путем создания шовинистской мифологии и символов или даже мифологии расизма. Мифы и легенды, выражающие превосходство личности или группы над другими, отражают реальное душевное переживание. Спрашивается, что же тут вредного? Однако мифологии шовинизма и расизма лишены одного важного качества — плюрализма, они тенденциозны. На другой чаше весов помещается тяга к чужакам и почитание иностранцев. Всем нам хорошо известны мифологии, наподобие «девушки издалека», «страны, где зреют лимоны» и т. д. Групповая мифология может колебаться от переоценки до недооценки собственных способностей. Эти чувства должны получить мифологическое выражение для того, чтобы оказаться осознанными. В настоящее время в среде швейцарских интеллектуалов процветает отнюдь не шовинизм, а скорее преклонение перед иностранцами и чувство собственной неполноценности. Наши соотечественники путешествуют по Италии, Греции или Шри-Ланке и по возвращении с восторгом повествуют о том, насколько милее, естественнее, добродушнее, удовлетвореннее брюзгливых швейцарцев выглядят жители этих стран. Стандартные истории о романтичных, прекрасных, счастливых, естественных, чувственных людях, которых рассказчику посчастливилось встретить в далеком краю, являются типичными мифологиями, образными выражениями почитания всего чужого и тяги к чужакам. Забавно наблюдать за тем, как люди, придерживающиеся невысокого мнения о собственной нации, сами того не замечая, повторяют порой мифологические постулаты иностранных шовинистов. Например, швейцарцы часто критикуют себя за провинциальность, подражая в этом шовинистски настроенным французам, немцам или англичанам. Так возникает идентификация с мифологией презирающего. Быть может, чисто шовинистская мифология, которая находит свое выражение в таких высказываниях, как «иностранцы ни на что не годны и ненадежны» или «дети из южной Италии глупее швейцарских детей» не менее опасна, чем мифология, отраженная во фразе «девушка издалека«? Опасна в данном случае тенденциозность мифологии. Разумеется, в мифологическом контексте тенденциозность — качество допустимое, однако односторонняя мифология должна быть уравновешена в сознании человека мифологией полярной.
Мужчины и женщины издавна и презирали, и переоценивали друг друга, что выражается в разнообразных сексистских мифах, в которых, с одной стороны, акцентируется агрессивность мужчин, всегда эксплуатировавших женщин и детей и повинных во всех войнах, во всех несчастьях, а с другой стороны, физическая слабость женщин, основная обязанность которых служить мужчине и вести себя в соответствии с принципом: мужчина — это слово, женщина — это словарь. Подобные мифы демонстрируют психологическую реальность, ищущую своего выражения, и оказываются вредными только в том случае, когда их не уравновешивают мифы противоположного содержания, в которых женщины высказывают свое восхищение перед мужчинами, а те в свою очередь прославляют прекрасных дам. Впрочем, примирение полов, о котором ведет речь Гельмут Барц в своей книге «Задача мужчин — осторожное одобрение феминизма»,— тоже миф о грядущем, счастливом симбиозе мужского и женского начал. Мифологемой является и идея всеобщего мира, витающая над ООН, несмотря на всю путаницу и явный самообман.
Следующий пример тенденциозной мифологии — взгляды «зеленых». Отдавая себе отчет в том, что мнения участников этого общественного движения могут сильно расходиться, я рассмотрю только ту мифологию, которой придерживаются лично мне знакомые «зеленые».
Согласно данной мифологии, природа — добра, плодоносна и отзывчива. Мы можем довериться природе при условии уважительного к ней отношения. Над «зелеными» давлеет позитивный материнский комплекс. Они воспринимают природу как добрую и нежную мать. Подобное мифологическое прославление природы само по себе не деструктивно, однако в призыве «назад к природе» явно отсутствуют элементы негативного материнского комплекса. Мы знаем, что природа, кроме всего прочего, груба и безжалостна; она насылает на людей множество болезней. Страдания приобретают «на лоне природы» чудовищный характер, поскольку девиз естественного существования — ешь или будь съеденным. Для того чтобы адекватным образом определить наше отношение к природе, необходимо синтезировать негативный и позитивный мифы, каждый из которых
по отдельности может представлять определенную опасность, подобно дионисийскому мифу о равенстве, являющему собой классический пример опасной тенденциозной мифологемы. Поэтому противники последней с полным правом критикуют идею всеобщего равенства за стремление уравнять всех и вся, нивелировать и обобществить человеческие особенности. Нередко Диониса противопоставляют Аполлону. Дионисийский экстаз стирает все различия. Аполлон, напротив, олицетворяет здравый смысл, с