Приём, разумеется, организован не в нашу честь, но всё же я ожидал, что к нам как к вновь, прибывшим проявят больше внимания, и это убедит мою жену в том, что именно мы виновники торжества. Ничего подобного. Пятидесятилетний верблюд, который открывает нам дверь, то есть хозяйка дома, бубнит равнодушно «как поживаете?», словно мы видимся каждый день, растягивает большой рот в притворной улыбке и вводит нас в квартиру, где нашего появления даже не замечают.
Хозяйка, как положено, водит нас от одного гостя к другому, представляя нас, и каждый из присутствующих одаряет нас дежурной улыбкой, но тут же благополучно забывает о нас и продолжает заниматься тем, чем занимался до этого. Занятий, как всегда в подобных случаях, хоть цифрами напиши, хоть прописью, три: карты, танцы, и питьё.
Игроков, сидящих в одной из комнат за столом, покрытым зелёным сукном, четверо: господин и госпожа Адамс, советник и мой хмурый помощник Бенет, который в данный момент, похоже, проигрывает, поскольку вид у него более хмурый, чем утром. При нашем появлении они даже не прерывают игру, и только Бенет, видно, из желания угодить начальству, соблаговолил всё же встать на секунду и поцеловать руку Элен.
В другой комнате, где стоит магнитофон, двое молодых мужчин танцуют со своими молодыми жёнами. Лица мужчин мне немного знакомы. Это, как я понимаю, помощник торгового представителя и радист посольства. Они тоже, слегка повернувшись к нам, обнажают зубы в улыбке и продолжают кривляться, всё так же машинально уставившись безразличным взглядом в пространство, чуть приподняв руки и покачивая нижней частью туловища.
На диване в углу устроилась ещё одна пара, явно поглощённая третьим занятием — выпивкой. Это моя секретарша в компании Франка, если не ошибаюсь, помощника Адамса, который занимается вопросами печати. И Франк, и моя нахальная секретарша тоже не обращают на нас внимания, если не считать того же подобия улыбки.
Итак, после этого обхода мы усажены верблюдом в бархатные кресла. Верблюд, то есть хозяйка, суёт нам в руки по стаканчику и садится рядом, примирившись с необходимостью нести на своей спине тяжкий крест гостеприимства. К счастью, спина у неё крепкая. Вообще природа щедро одарила её широкой костью, высоким ростом, большими зубами, ногами самого большого размера и рядом других преимуществ, которые, как правило, считаются привилегией не слабого, а сильного пола. Может быть, чтобы придать себе хоть толику не достающей от рождения женственности, она разукрасила себя с помощью всех возможных косметических средств, начиная с кроваво-красного лака на ногтях и фиолетовой помады на губах и кончая зелёными тенями вокруг, глаз, зловеще контрастирующими с белым от пудры лицом. Всё это делает её внешность если не очаровательной, то, безусловно, незабываемой.
— Вы уже успели устроиться? — произносит госпожа советница мужским басом, хотя, скорее всего, ей безразлично, устроились мы или нет.
— Почти, — сдержанно отвечает моя жена, явно убитая «тёплым» приёмом и потерявшая всякую надежду блеснуть достоинствами фигуры и наряда.
— В этом году весна поздняя… — предлагает нам хозяйка другую тему для разговора после короткого натянутого молчания.
— Да, ещё холодновато… — признаётся Элен.
Затем наступает новое, ещё более натянутое молчание.
— Вы коллекционируете медные изделия? — догадывается спросить, наконец, моя супруга, решившая не быть совсем уж невоспитанной.
— Не я, а мой муж, — слегка оживляется верблюд. — Придумал, знаете ли, что у него, как у всех, должно быть хобби. Я посоветовала ему выбрать медь, это дешевле. И к тому же, хороший повод попутешествовать по стране.
Она умолкает и бросает взгляд на мужа, сидящего за карточным столом. Я улавливаю беспокойство в её взгляде и спрашиваю, чтобы как-то обозначить своё присутствие:
— А вашему мужу везёт в карты? Это обходится ему дешевле, чем собирание меди?
— Гораздо дороже, — признаётся хозяйка, — Можете быть уверены, что и в эту минуту он совершает очередную глупость. Хорошо, что он играет только когда заменяет меня.
Госпожа советница явно мучается глубоким раздвоением между долгом гостеприимной хозяйки и страстью к карточной игре, поскольку упорно и с тоской смотрит на стол, покрытый зелёным сукном.
— Не беспокойтесь о нас, продолжайте игру, — замечает Элен.
Слова эти произнесены с некоторой долей иронии, но у советницы, видимо, не такой тонкий слух, чтобы уловить подобные нюансы.
— Да, действительно, пойду посмотрю, что там происходит, — бормочет она и тут же направляется к арене, где бушуют карточные страсти.
— Я тебя оставила на пять минут, а ты уже успел просадить все деньги! — слышится «нежный» дамский бас.
Она бесцеремонно сгоняет мужа и вызывающе заявляет Адамсу, перед которым лежит большая кучка жетонов:
— А теперь вы будете иметь дело со мной, молодой человек!
— Мне всё равно, кто из членов семьи будет платить, — отвечает Адамс с великодушием выигрывающего. И, взглянув на свою жену, спрашивает: — Кто сдаёт, дорогая?
— Как всегда, кто спрашивает, моё сокровище, — мило чирикает в ответ госпожа Адамс. Нежное это воркование красноречиво говорит о том, что супруги всё ещё переживают медовый месяц.
— Значит, приём в нашу честь, да? — шепчет Элен.
— Мне так сказали…
— Сказали, чтоб посмеяться над тобой… Если только ты не посмеялся надо мной.
Я молчу: если я начну защищаться, она непременно сочтёт, что я виноват. Вот в чём беда гордых людей. Задирают нос и воображают, что они выше окружающих, а окружающие тем временем постоянно наносят им чувствительные удары. И даже невнимание со стороны хама для них превращается в трагедию. А я, если бы был тут один, присоединился бы к моей полупьяной секретарше и её пьяному кавалеру, выпил бы рюмку-другую и ушёл с секретаршей или без неё — в обоих случаях довольный, что сбежал с этого сборища полуидиотов.
— Вы пьёте сразу из двух стаканов? — слышу я голос Мэри. Она, видно, в самом деле на взводе, раз говорит громче, чем надо.
— Да. И всегда буду так пить, — подтверждает Франк, также не щадя голосовых связок. — Стакан содовой для Франка-трезвенника и стакан виски — для Франка-пьяницы. Во мне, знаете ли, сосуществуют оба этих человека.
— А во мне, к сожалению, больше, чем два.
— Можете мне этого не говорить, я и так знаю. У вас столько капризов и страстей, что не угадаешь, какое из своих лиц вы покажете из-под маски в следующий момент.
Он поднимает стакан, тот, который предназначен Франку-пьянице, и выпивает половину содержимого.
— Вы много пьёте, — заявляет Мэри, в свою очередь поднимая стакан. — Хочу сказать, что больше меня.
— Я мужчина.
— Это ещё не доказано.
Жена моя тоже прислушивается к их диалогу, но делает вид, что мысли её витают где-то далеко-далеко от глупой пьяной болтовни. Однако это не мешает ей видеть всё…
— Твоя секретарша, наверно, в твою честь задрала юбку чуть не до пупа… — долетает до меня её раздражённый шёпот.
— Что делать, мода, — примирительно бормочу я.
— Мода не закон, особенно для женщин с такими толстыми бёдрами. Впрочем, это, видно, в твоём вкусе.
К счастью, в этот момент к нам приближается советник, вспомнивший, по всей вероятности, о своих обязанностях хозяина. Радушно улыбаясь нам, он садится на освобождённый чуть раньше супругой стул.
— Ещё виски?
— Пожалуй, — киваю я в ответ, поскольку вопрос обращён ко мне.
Советник вручает мне второй стакан, который берёт с подноса на столике, и, проявив таким образом внимание ко мне, спешит проявить его и к моей жене.
— В этом году весна довольно поздняя…
Но Элен не настроена вести разговоры о метеорологии.
— Мы только что обсудили этот вопрос с вашей супругой, — отвечает она холодно — любезным голосом.
Заявление это застаёт советника врасплох. Он морщит лоб, пытаясь отыскать в ссохшемся от бездействия мозгу другую тему для разговора. Высоким ростом, большим ртом и крупными зубами он удивительно напоминает свою жену, хотя она даже больше походит на мужчину, чем он.
Только я решил было помочь ему выйти из затруднительного положения, задав вопрос о его коллекции меди, как его неожиданно осеняет удачная идея:
— Я слыхал, что в Африке у вас была небольшая неприятность… — начинает он, глядя на меня с симпатией.
— Какая неприятность? — вопрошает тем же холодно-любезным тоном Элен, которая, конечно же, не в курсе моих дел.
— Да, правда, расскажите нам, что за история приключилась с вами в Африке? — произносит советник, глядя на меня своими глупыми, чуть влажными глазами.
Однако заметив-таки, что меня не вдохновляет затронутая им тема, произносит:
— Не подумайте, что я такой любопытный, но о вас рассказывают самые невероятные вещи…
Глава 3
Я не человек настроения. Хочу сказать, что не люблю, чтобы настроения мной руководили и мешали работе. Но вчерашний «приём» и особенно его последствия способствуют тому, что в это утро всё приводит меня в уныние. Мрачный кабинет, мрачная физиономия Бенета и мрачная картина, возникающая от чтения наших секретных документов.
— Слабая у нас агентура, — бормочу я и, с отвращением закрыв папку, бросаю её на стол. — И, конечно, бездеятельная. Если этих нескольких жалких паразитов вообще можно назвать агентурой.
— Работаем в меру возможностей, — отвечает недовольным тоном Бенет, сидящий по другую сторону стола.
— За такую работу лаврами нас не увенчают.
— Я давно перестал мечтать о лаврах, единственное, чего я жду, это пенсии.
— Чего вы ждёте, это — ваше личное дело. Но поскольку мне ещё далеко до пенсии и я обещал кое-что сделать…
Я умолкаю, разговор вдруг показался мне глупым и ненужным. Бенет пользуется этим, чтобы заметить:
— Да, все знают, что вы сюда приехали, чтобы реабилитировать себя.
— Ах, общественное мнение уже сложилось?! И что же обо мне говорят?
— Да всякое болтают.