Однажды Джона взяли в плен. Враги боялись его до такой степени, что зашили ему рот, лишь бы этот псих не мог улыбаться. В плену Джо провёл около пяти дней и чуть не умер от обезвоживания. По ночам, лёжа на каменном полу и слушая, как за стеной пытают кого-то из несчастных, обессиленный Джон часто отрубался. Во сне ему являлся отец. Джон плохо помнил его лицо, и во сне оно было размытым, но в памяти крепко засела белая в жирных пятнах майка и старое затертое вельветовое кресло. В одной руке отец всегда держал полупустую бутылку, в другой – смятую газету.
– Джонни, малыш, почему ты плачешь? – смотрел отец на зареванного сына своими стеклянными глазами. – Разве я не говорил тебе, что слёзы – это удел трусов? Слёзы для слабаков! Ты должен улыбаться! Как твой старик! Смотри на меня, Джон, я умираю, а мне плевать, я улыбаюсь в лицо смерти, и ты должен улыбаться, улыбайся Джон! Улыбайся всегда, особенно, когда эти говнюки будут пытаться задавить тебя снова, сломать твой дух, ты должен улыбаться, давай я научу тебя!
Тогда отец начинал бить Джона, а тот должен был улыбаться в ответ. Джон просыпался в холодном поту посреди ночи и лежал до утра, не смыкая глаз и улыбаясь как мог темноте.
Он вспоминал отцовские тренировки, которые проходили в течение двух лет почти каждый вечер, пока Джон окончательно не забыл, что такое грустная мина и слезы. После смерти отца Джон не проронил ни одной слезы за всю свою жизнь.
Кода начался штурм, парня бросили умирать под завалами, но каким-то чудом Джон смог выжить и, вернувшись с войны, стал улыбаться ещё сильнее прежнего. Жуткий Джо был настоящим героем, но по телевизору его никогда не показывали. Он не принимал участия в парадах, никто из сослуживцев ни разу не пригласил его на встречу ветеранов, ведь тот, кто пережил войну, не мог и не имел права давить лыбу, как это делал Джон.
– Ты, должно быть, очень счастливый человек, Джон, раз можешь улыбаться, насмотревшись на смерть! – хлопал его по плечу начальник главного штаба, вручая медаль и ключи от новой квартиры. Джон уже несколько лет получал хорошую военную пенсию и имел своё жильё благодаря тому, что убил много людей, но война закончилась, а жизнь продолжалась.
Шли годы. Страна постепенно оправилась от войны и ветеранов стали забывать, а значит, и довольствие Джона резко сократилось.
В день, когда Джону исполнилось 55, он встретил свою будущую жену. Беженку из той страны, с которой он когда-то воевал. Джон тогда работал на вокзале, занимался взвешиванием багажа. Девушка провожала свою подругу, которую депортировали, а через месяц ей и самой грозила депортация. Она увидела его добрую улыбку и улыбнулась в ответ. Пожилой ветеран пригласил её на кофе, а спустя совсем немного времени помог ей с гражданством, взяв в законные жены.
В доме Джона впервые жила женщина. Она готовила, убирала, стирала и следила за тем, чтобы в доме всегда было уютно и красиво. Джон был по-настоящему счастлив и даже надеялся, что, возможно, они смогут взять какого-нибудь ребенка из приюта, чтобы он, наконец, смог обрести полноценную семью. Всё рухнуло в одночасье. Фиктивная жена получила гражданство и сразу же воспользовалась тем, что Джон переписал на неё квартиру по доброте душевной.
Джону было шестьдесят, когда он остался на улице, ни имея за душой ничего, кроме воспоминаний, от которых ныло всё тело и душа, а ещё была улыбка, та самая, которую он пронёс с собой через всю жизнь.
Стояло холодное декабрьское утро. Джон сидел на скамейке под огромным кленом и кормил голубей крошками крекеров, которых было полно в его карманах. Мимо него то и дело проходили школьники, которых тянули к земле их неподъемные портфели. Кто-то шел один, кто-то в компании, а кто-то в сопровождении родителей.
– Мам, а почему дядя улыбается? – спросила звонко одна маленькая девочка лет семи, показывая пальцем в сторону старика.
– Он просто очень счастлив, родная, идём! Сколько раз я говорила, что тыкать в людей неприлично?
Джон проводил их взглядом, широко улыбаясь и беззвучно рыдая. Через каких-то двенадцать часов Джона забирала скорая помощь. Его глаза были закрыты, а тело стало таким же холодным, как и скамья, на которой он уснул. На лице ветерана по-прежнему сияла самая дружелюбная и искренняя улыбка, которую только можно встретить на всём белом свете. Джона похоронили на городском кладбище как бомжа – в безымянной могиле, на которой значилась всего одна надпись: «Здесь лежит самый счастливый человек на земле».
Защитничек
Лёша всегда мечтал о письме из школы магии, и, когда ему исполнилось 18 лет, письмо всё-таки пришло. Но, видимо, кто-то из магической элиты что-то напутал, и почему-то вместо Хогвартса на письме значился адрес Октябрьского военкомата. Вместо рукописного поздравления на желтом листе бумаги печатными буквами было написано «повестка» и дата прибытия в приемный пункт.
Но, несмотря на это, Лёша, будучи кладезем неисчерпаемого оптимизма, был рад любым приключениям и с нескрываемым восторгом принял повестку.
Родители сына очень любили, но беспокоились за него, так как парень он был хоть и хороший, но с придурью.
Вопреки легкой дистрофии, позвоночнику в виде знака вопроса, зрению минус три и особой страсти Лёшки к эльфийскому языку, на котором он пытался объяснить психотерапевту, что его настоящие родители остались на Криптоне, медкомиссия признала Лёшку годным по всем пунктам.
– Да на таких, как ваш сын, вся наша армия держится! – убеждал военком Лешкиного отца, когда тот пытался отмазать сына, убеждая, что Лёша умрет от одного запаха портянок.
Пока автобус вёз молодых солдатиков в часть, у Лёши трижды шла носом кровь, из-за чего пришлось расчехлить водительскую аптечку, лежавшую нетронутой с 1985 года. А еще он дважды терял сознание от духоты, в итоге автобус прибыл в часть в сопровождении скорой.
В армии Лёше сразу понравилось. Стоило ему услышать, что отныне он и весь его призыв считаются «духами», как он чуть ли не расцеловал командира роты, за что был тут же отправлен на ответственное задание – наведение чистоты в месте общего пользования. Он принял приказ с честью и с тех пор намывал уборную чуть ли не каждый день, притом часто вызывался на эту работу добровольно, как только узнал, что лишь так можно остаться «духом» на неопределенный срок.
Ко всем офицерам Лёшка обращался строго с приставкой «мой»: мой капитан, мой лейтенант, мой генерал, чем ужасно всех бесил. Все попытки переучить его так обращаться к старшим по званию терпели неудачи, не помогали даже угрозы, наряды вне очереди и чрезмерные физические нагрузки. В итоге офицеры старались избегать общения с «чудо-солдатом» и всячески обходили его стороной.
Оружие Лёше никто доверять не решался, а потому на все полевые учения ему в руки давали исключительно швабру, из которой он и вёл прицельный огонь, чему был несказанно рад.
– Автомат – оружие маглов, – говорил с нескрываемым пафосом Лёша, – в то время как из швабры можно не только стрелять заклинаниями, но и при желании использовать её как летное средство и инвентарь для игры в квиддич.
Строевая подготовка оказала сразу двойной эффект. Благодаря ей у Лёшки наконец-то выпрямился позвоночник, но вместе с ним выпрямились и колени. После первого же трехчасового занятия Лёшкины ноги больше не сгибались – он стал ходить и бегать исключительно строевым.
Марш-броски и полевые вылазки давались солдатику с трудом. Причиной тому были не только выпрямившиеся ноги, но и маленький вес, из-за которого Лёша имел плохую сопротивляемость ветру, и, когда рота бежала в поле, его часто сдувало в траву, где из-за камуфляжной формы парня трудно было отыскать. Бронежилет весил больше, чем сам Лёша, грозя переломить ему позвоночник. В итоге было принято решение нагружать бойца картошкой, перловкой и овощами, которые он расфасовывал по карманам и загружал в вещмешок. Так он мог спокойно передвигаться на открытой местности. По прибытии на место картошка запекалась на костре, а из всего остального варился суп, которым обедал весь взвод.
В наряд Лёша шел как на праздник. Стоя на тумбочке, он часто поднимал всё расположение по тревоге внезапного вторжения, почуяв что-то неладное в воздухе или услышав посторонний шорох за стенами. Один раз вторжение было межгалактическим. Так Лёша ознаменовал появление в части командира войск, который нагрянул с внезапной проверкой, прилетев в часть на вертолете.
Дело было ранним утром. На истеричные крики Лёшки о начале космической экспансии солдаты вооружились за рекордное количество времени. Генерала встретили как настоящего захватчика, кто-то даже пару раз стукнул его прикладом, но тот, к всеобщему удивлению, похвалил поднявшего на уши часть бойца за бдительность, приказав повысить в звании.
Новоиспеченному сержанту не нашли должности лучше, чем назначить его начальником угольного склада, где ему до конца службы вверили охранять стратегические запасы черного «криптонита», неиспользуемого вот уже десять лет – с тех пор, как в часть провели газ.
Лёша принял должность с честью и обещал обезглавить любого, кто посягнёт на эти сокровища. Как он это будет делать, никто выяснить не решался.
Раз в неделю бойцу привозили бочку перловки, два ведра рыбных консервов и пачку масла. Всё это оставляли у ворот, так как Лёшка нес свою службу ответственно и, крича из кустов: «стой, кто идёт?», тут же делал предупредительный бросок кирпичом в голову.
Вспомнили про Лёшку лишь спустя неделю после дембеля, когда в часть пришло письмо от родителей.
Склад угля пришлось брать штурмом. Так как одичавший от одиночества и чрезмерного употребления перловки боец совсем потерял связь с реальностью.
Когда сержанта удалось обезвредить, он с пеной у рта кричал о том, что вокруг одни изменники, он обязательно доложит обо всём в министерство магии и галактический сенат.
По приезде домой Лёшка немного успокоился и на радость родителям снова стал прежним. Он пересмотрел все фильмы про супергероев и перечитал все комиксы, выпущенные за время его службы, а также освежил память по вселенной Гарри Поттера.