Гай Пратт прослушивался в «Астории» при мне, потому что Дэвиду требовалось еще одно мнение. Гая, который особого уважения к динозаврам рока не выказывал, попросили пробежать басовые партии, и мы поняли две вещи: во-первых, он все это способен сыграть с закрытыми глазами – а порой с монументального похмелья и даже с похмелья и не открывая глаз – и, во-вторых, гастрольный спутник из него выйдет лучше, нежели из человека, который изначально перед нами благоговеет, а затем, познакомившись поближе, переживает горькое разочарование. По случайному совпадению отец Гая Майк вместе с Лайонелом Бартом и Томми Стилом написал песню «Rock With the Caveman» – приятное напоминание о моем подростковом походе на концерт Томми в конце пятидесятых.
Музыканты на гастролях. Левая страница, по часовой стрелке с левого верхнего угла: Скотт Пейдж; Гэри Уоллис; Гай Пратт; бэк-вокалистки Лорелей и Дурга Макбрум и Рейчел Фьюри; Джон Кэрин; Тим Ренвик. Поскольку у Скотта Пейджа были только саксофонные партии, он то и дело возвращался на сцену и, а-ля Status Quo, пристраивался к Дэвиду во время соло. В отсутствие радиомикрофона Скотт пользовался стандартным гитарным проводом, и гастрольная бригада – вероятно, вдохновленная опытом нашего гастрольного менеджера Морриса Лайды, бывшего участника родео, – каждый вечер укорачивала этот провод на несколько дюймов, чтобы хоть как-то Скотта сдержать. Ему еще повезло, что «роуди» не связывали его по рукам и ногам.
Перкуссиониста Гэри Уоллиса заприметили, когда он играл с Ником Кершоу на одном благотворительном концерте, где выступал и Дэвид. Мы оба никогда не видели ничего подобного. Вместо того чтобы спокойно сидеть и играть, Гэри работал в этакой клетке, составленной из ударных инструментов. Некоторые висели так высоко, что ударить по ним можно было, лишь на три фута подпрыгнув. В сочетании с очевидным музыкальным мастерством Гэри подобная театральность идеально дополняла сцену, которая без него выглядела так, будто ее заполонили живые мертвецы.
Саксофонист Скотт Пейдж тоже был театральным шоу сам по себе. Наша единственная проблема заключалась в том, чтобы как-то его удерживать – возможно, даже привязывать. Саксофонных партий на протяжении концерта было относительно немного, и Скотт был у нас каким-то Призраком оперы. По любому поводу он выскакивал на сцену, теперь уже с гитарой на шее, прикидывая, что бы ему еще такое сыграть.
Касательно гитары лучшие верительные грамоты были у Тима Ренвика. Родом из Кембриджа, он учился в той же школе, что Роджер, Сид, Дэвид и Боб Клоуз, но несколькими годами позже. Ранние группы Тима продюсировал Дэвид; Тим также играл в сольных проектах Роджера. Когда Дэвид отсутствовал на репетициях, Тим прекрасно его заменял в роли музыкального руководителя.
Гастрольные бэк-вокалистки пришли к нам разными путями. С Рейчел Фьюри мы познакомились через Джеймса Гатри, а Маргарет Тейлор, певица из Лос-Анджелеса, работала с нами на записи альбома. Завершала трио Дурга Макбрум, участница группы Blue Pearl. На последнем этапе тура ее сестра Лорелей заменила Маргарет.
В начале августа 1987 года мы приехали репетировать в Торонто. Главным образом это объяснялось канадскими связями Майкла Коля; кроме того, гастроли начинались там. Дэвид прибыл позже, после сведения пластинки, а мы сразу обосновались в очень жарком репетиционном зале с целой горой аппаратуры. Мы оба хотели, чтобы группа звучала гомогенно, а не дробилась на главных действующих лиц и статистов. В любом случае такова была природа новой музыки – четверо музыкантов едва ли запросто сыграли бы ее вживую. После двух недель материал зазвучал плюс-минус как надо, хотя и ценой бессонных ночей Джона и Гэри, которые сражались с бесконечными дисками семплов («Все ёкнулось, чувак, еще два дня не поспим – и порядок»).
В основание сцены встроены «периакты» – так мы назвали прожекторные секции, которые крутились, производя всякие эффекты.
Затем группа переместилась в аэропорт, где уже работала гастрольная бригада. Место мы выбрали удачно и с тех пор питали слабость к аэродромным ангарам в качестве репетиционных баз: там превосходные инженерные мощности и легко организовать доставку постоянного потока высокотехнологичных и тяжеловесных элементов оборудования, которые неизбежно прибывали с опозданием.
Поддерживать безопасность оказалось легко; мы потеряли куда больше инструментов и примочек в модных отелях, нежели в ангарах. И работать можно было без опаски. Не требовалось играть для бесконечного потока людей, которые зачем-то торчат на репетициях. Вдобавок нам удалось полетать вокруг башни Си-Эн на имитаторе «747», посидеть в армейском сверхзвуковом F-14, который привезли на авиационную выставку, и вообще поболтаться по аэродрому – тоже приятно. И я, и Дэвид немало полетали в период, предшествовавший записи альбома, и авиационная тема прослеживалась в этом туре даже помимо «Learning to Fly». MTV предоставляла уроки самолетного вождения в качестве приза рекламной кампании, а наша гастрольная компания щеголяла летными куртками вместо обычных бейсбольных с вышивкой.
Уже все было готово для выпуска альбома. Мы с Дэвидом увеличили свою рабочую нагрузку, каждое утро давая бесконечные интервью по телефону. Это было проще, чем мотаться по американскому захолустью, навещая телевизионные и радиостанции, а до Европы дорога долгая, так что мы смирились и отвечали на те же вопросы, что выслушивали предыдущие тридцать с лишним лет: «Как появилось название группы?», «Где Сид?» и «Как получилось, что группа так долго держится?», а также кое-какие свежие, про ссору с Роджером, и старались делать вид, что все это очень ново.
Тем временем в аэропорту Пол, Робби, Марк и Моррис Лайда пытались собрать сцену из сотни тонн стали и прикинуть, как все это потом затолкать в фургон. С Моррисом мы познакомились незадолго до того, хотя в рок-н-ролльных кругах он уже был легендой. Прежде он выступал наездником на родео, а затем перешел на еще более опасную работу, став менеджером рок-гастролей. Необходимый опыт у Морриса был – вместе с половиной нашей бригады он работал на гастролях группы Genesis. Как обычно, первое впечатление от профессиональных и ответственных техников несколько смазалось, когда один французский оператор получил нагоняй за то, что на спор съел содержимое пепельниц в каком-то ночном клубе…
«Они существуют…» Наши преданные поклонники отрываются. Даже не знаю, как я не поддался соблазну добавить этот транспорт к своей коллекции.
Моррис Лайда, менеджер по производству и бывший наездник родео.
Когда мы прибыли в ангар, гастрольной бригаде только нас и не хватало. Мало того, что мы испортим их прекрасно обустроенную сцену и потребуем что-нибудь менять, – вдобавок мы врубали 50 000-ваттный усилитель, а под него особо не поговоришь. В итоге мы достигли компромисса и брали паузы, когда техникам было нужно, однако дело двигалось куда медленней, чем мы хотели. С бригадой такого размера мы еще никогда не имели дела. Даже на «The Wall» работало всего шестьдесят человек; теперь их было больше ста. Выучить имена было очень сложно даже спустя год, тем более что некоторые «роуди» то приходили, то уходили, то работали посменно на одном шоу из трех.
Среди трудностей выпадали и уникальные моменты. Марк нередко программировал освещение ночами напролет – никогда не забуду, как я впервые увидел, что у него получается: это было невероятно красочно. На сцене понятия не имеешь, как все выглядит извне. К примеру, круглый экран, опоясанный лампочками, с моего места за барабанной установкой выглядел просто световой фермой. Лишь глядя на сцену снаружи, я увидел, какой эффект производят эти световые вихри.
Помимо разросшейся бригады, мы располагали телефонами в трех экземплярах, радиосистемами, факсами и чертежным бюро. На последнем туре у нас не было даже производственного отдела. Моррис проводил инструктаж, уместный скорее при высадке десанта в Нормандии, нежели на рок-концерте. После оценки, раздачи и обсуждения рабочих заданий звучала краткая нотация об агрессии в полевых условиях. Говоря «морские», Моррис имел в виду не дельфинов, а пехотинцев. Такие люди нам и были нужны.
Одним из первых заданий, расписанных после прибытия группы, стала погрузка гребного тренажера, который Дэвид возил с собой. Дэвид, похоже, считал, что ссора с Роджером разрешится скорее на кулаках, чем в суде, и каждый день тренировался на этой чудо-машине, которая показывала результаты на электронном табло и позволяла сверять их с любым соперником, какой в голову взбредет. Были и минусы: весил тренажер четыреста фунтов и насчитывал десять футов в длину. В упакованном виде он смахивал на гроб Невероятного Халка. Пакуя фургоны, на него никто не рассчитывал. В конце концов его назначили наказанием для того грузовика, что собирается и выдвигается в путь последним, – этот грузовик и забирал тренажер. Эффективность погрузки возросла на 30 процентов.
Тем временем мы призвали на помощь Боба Эзрина. Кто-то должен был посмотреть все шоу свежим взглядом. Мы, пожалуй, так увлеклись музыкой, что, даже несмотря на сказочное освещение, группа на сцене погрузилась в хаос. Такие проблемы – как раз конек Боба. Вооружившись мегафоном, он развлекал нас, вышагивая туда-сюда перед сценой, громко, но неразборчиво выкрикивая советы, и бешено жестикулировал, дирижируя сбивками ударных. Позднее эти высокие технологии коммуникаций стали чуть повыше.
Нам также требовалось решить относительно простые, но важные вопросы: как и когда выходить на сцену, как заканчивать номера, будут ли перерывы между песнями или мы переходим от одной к другой без пауз. А если какому-нибудь музыканту надо ходить по сцене, мы не хотели, чтобы он потерялся навеки, провалившись в один из люков, что маскировали экзотическую осветительную аппаратуру.
Последняя генеральная репетиция перед отъездом в Оттаву проходила ближе к ночи. Стоял теплый летний вечер, мы играли, распахнув массивные двери ангара, а по взлетно-посадочным полосам медленно катили реактивные самолеты. Когда музыка поплыла по окрестностям, к нам стала прибывать незваная публика, состоявшая из персонала аэропорта. Постепенно в ангаре и вокруг собрался дивный парк служебного и аварийного транспорта, вращавшего янтарными огнями. Огоньки зажигалок и рядом не стояли.