Атмосфера в предвкушении первого концерта в Оттаве была наэлектризованная – за кулисами точно, насчет довольно сырого поля перед сценой не уверен. Новый альбом еще не продавался в магазинах, и гастроли начались с того, что мы сыграли незнакомую музыку перед скептической, вероятно, аудиторией. Мы присудили себе высший балл за выживание, но ясно сознавали, что, хотя технически почти все сработало, исполнение получилось ниже среднего. Стиснув зубы, мы приготовились репетировать дальше и пересматривать сет-лист.
Ролик «Learning to Fly» на круглом экране в кольце вращающихся огней. В композиции звучит речь, записанная, когда я взаправду учился у летного инструктора Майка Уэннинка, который обучал летать и меня, и Дэвида.
График мы себе задали довольно жесткий, все начало складываться стремительно, и за несколько первых выступлений мы не столько выучили программу, сколько отточили и изменили. Нам по-прежнему не хватало материала, и с одним лишним вызовом на бис у нас кончались песни; мы взялись сыграть «Echoes». С исполнением этой композиции мы были не очень хорошо знакомы, и она прозвучала слегка натужно – больше мы не играли ее никогда. Теперь Дэвид замечает, что мы не смогли уловить ощущение оригинала в том числе потому, что наши теперешние коллеги, молодые музыканты, играли так мастерски, что не способны были разучиться технике и просто валять дурака, пробуя то и се, как мы в начале семидесятых.
Мы исправили кое-какие музыкальные и технические аспекты, и концерты пошли довольно гладко, хотя осечки порой и случались. Теперь в памяти отдельные шоу сливаются в сплошной поток. Более того, мы так освоились, что снимать начали почти сразу – но, увы, отсняв концерт в «Омни», что в Атланте, остались недовольны результатами. Мы сэкономили на съемках, и это было заметно. Тогда, желая наказать себя, а также всех остальных, мы попробовали опять в августе следующего года в Нью-Йорке. Мы заказали двадцать кинокамер и получили двести часов материала. Кто-то, вероятно, по сей день сидит под замком в монтажной и отсматривает, что получилось.
Одновременно по Северной Америке курсировал тур Роджера «Radio K.A.O.S.». Мы умудрялись старательно друг друга избегать, хотя кое-кто из нашего персонала ходил на его шоу. Я не хотел этого видеть – с глаз долой, из сердца вон, – и, по слухам, нас бы и не пустили, а я не желал, чтобы меня позорно изгнали из зала. В конце концов мы заключили с Роджером соглашение. В сочельник 1987 года, во время перерыва в гастролях, Дэвид и Роджер договорились о встрече на высшем уровне, которая прошла в плавучем доме с участием Джерома Уолтона, бухгалтера Дэвида. Сладкие пирожки, четвертьпинты и праздничные шляпы были отодвинуты в сторону, пока Джером скрупулезно печатал костяк соглашения. По существу – хотя там все было куда сложнее, – этот договор освобождал Роджера от обязательств перед Стивом, а нам с Дэвидом позволял двигаться дальше в качестве группы Pink Floyd. Документ вручили нашим (дорогостоящим) адвокатам, чтобы они перевели его на юридический жаргон. Им всем это решительно не удалось; в конце концов суд принял версию Джерома как окончательный и обязательный документ, после чего должным образом скрепил его печатями.
Рик развлекает личный состав с какими-то бродячими музыкантами, – вероятно, они исполняют «The Great Gig in the Sky», «The Entertainer» или «You’re the Reason Why».
После первой части тура в Штатах мы впервые отправились в Новую Зеландию: как будто попали в застрявшую во времени Англию, только приятную. Увидев местных музыкантов, я понял, как тяжело, должно быть, там начинать: даже если станешь крутым в Новой Зеландии, фирма звукозаписи на тебе ничего не заработает, надо переезжать в Австралию – и еще немало ступенек одолевать там. Отыграв несколько шоу в Окленде, мы после долгого отсутствия вернулись в Австралию. В 1971 году, когда мы играли там в последний раз, мы прибыли в неудачное время года и попали в жуткий колотун. На сей раз мы подумали об этом заранее – и все оказалось легко и просто. Ведомая новыми рекрутами, группа периодически отправлялась в какой-нибудь клуб поджемовать. Несколько раз они выступили в Австралии под названием The Fisherman’s (от Fisherman’s Friend). По-моему, они куда энергичнее репетировали версии «Unchain My Heart» и «I Shot the Sheriff», нежели готовились к основному шоу…
После Австралии была Япония, и там вышло немного сложнее. Концертов на открытом воздухе не было, а мотаясь из одного крупного зала в другой, мы толком не успевали посмотреть страну. На сей раз даже местные фотоаппараты оказались дороже. По пути обратно в Штаты мы с Нетти заехали на Гавайи на пару восхитительных недель, хотя периодические проливные дожди напоминали о классических каникулах на английском взморье.
Эти гастроли были рекордно приятны в профессиональном отношении – и тем более в личном плане. Все это время, начиная с репетиций в Торонто, Нетти была со мной, и от этого все предприятие было неизмеримо лучше. Нетти гастролировала как театральная актриса, но масштаб нашего действа, количество людей, объем материалов и сложность логистики ее потрясли. Я отчетливо понимал, что гастрольные разъезды без партнера, скорее всего, для большинства отношений обременительны, – однажды я выяснил, что 90 процентов сотрудников на этих наших гастролях оставили за собой след разбитых браков и разорванных партнерств. Похоже, выбор невелик: на гастроли надо брать с собой либо жену, либо адвоката по разводам.
Дурга Макбрум отдыхает в американском аквапарке.
Вторая часть тура в Штатах подтвердила закон, что все спецэффекты чреваты катастрофой: на концерте в Фоксборо, штат Массачусетс, наша летающая свинья на что-то наткнулась, и публика в пылу то ли энтузиазма, то ли фанатичного веганства разорвала ее на куски.
К тому времени, когда мы прибыли в Европу, группа уже вошла в колею: наша трудолюбивая команда музыкантов – Джон Кэрин в особенности – регулярно прослушивала записи предыдущих концертов, отыскивая несовершенства. Их профессионализм был безукоризненным: даже если Гай Пратт последним выходил из бара накануне вечером (а то и утром), на сцене он играл безупречно – свидетельство то ли его железного здоровья, то ли чрезмерной простоты нашей музыки.
Версаль, июнь 1988 года, с дочерью Хлои, ненадолго прервавшей сортировку гостевых проходок.
У нас сложился комфортный стиль гастрольной жизни и работы – мы не делились на отдельные клики и умеренно развлекались. После шоу мы временами закатывали буйную вечеринку, куда полагалось наряжаться как можно чудовищнее. В такие дни в местных секонд-хендах начисто пропадали спортивные костюмы – на повестке дня был нейлон. По словам Фила Тейлора, который с нами ездил с середины семидесятых, на этих гастролях было весело, все были в духе и вздыхали с облегчением оттого, что мы снова концертируем.
Если же назавтра кто-нибудь скисал, страдалец мог обратиться к Скотту Пейджу, который на этих гастролях стал неофициальным поставщиком травяного чая. Торговля давалась ему ничуть не хуже игры на саксофоне, и вскоре уже немало музыкантов таскали с собой подозрительные бутылочки с жидкостью цвета мочи и пили ее с утра до ночи. К счастью, подобно большинству гастрольных причуд – японским фотоаппаратам, ковбойским курткам из оленьей кожи и коктейлю «Текила санрайз», – мода прожила недолго, и я только надеюсь, что где-нибудь у Скотта на чердаке по-прежнему хранятся груды этих жутких трав.
В Европе шоу были неоднороднее и гораздо лучше отложились у меня в голове – главным образом благодаря концертным точкам, которые мы выбирали. Порой мы их разнообразили дополнительно: так, в Роттердаме мы перед концертом организовали авиашоу: из колонок играла «Echoes», а в небе кружили два мотопланера – за штурвалом были наши с Дэвидом друзья, с которыми мы познакомились, когда учились летать. Воздушная балетная грация этих планеров, за которыми тянулся дым, была бы уместна и на других концертах, но получить разрешения на полеты в воздушных пространствах ограниченного доступа оказалось для нас неподъемно.
Подготовка сцены во дворе Версаля. Дочь Хлои на первом плане.
Пожалуй, нашими самыми грандиозными европейскими концертами стали шоу в Версале. Все сложилось, потому что Стив разыскивал концертные площадки, а заинтересованные стороны сами вышли на связь. В то время министром культуры в правительстве Франсуа Миттерана был кипучий Жак Ланг. Он поддерживал версальский проект, помогая убедить сомневающихся, и мы замечательно нашли общий язык.
Обстановка была величественна, и большинство французов были рады нас там увидеть. Разумеется, местные сановники толкали пространные речи. Один, похоже, готов был нас поддержать лишь при условии, что его фамилия появится на именной табличке у группы над головами. Меня в последний момент тоже призвали произнести краткую речь – кое-как склеив и пробубнив пару-тройку клише, я вряд ли заинтересовал историков своими дипломатическими талантами. Погода стояла классная, и концерт получился неповторимый. В том и смысл работы в уникальных местах. Да, стадион куда больше подходит для любого крупного шоу, однако там такой специфической атмосферы не создашь. По возможности надо использовать концертные площадки с особым духом и историей.
В качестве жеста доброй воли по отношению к нашим итальянским фанам мы согласились выступить на Гранд-канале в Венеции. Выяснилось, однако, что приглашение одобрили не все отцы города. Одна фракция была в восторге, другая считала, что мы спровоцируем то, чего тысячу лет не удавалось сделать водам лагуны, и за один вечер затопим город. Мы провели пресс-конференцию, убеждая городской совет, весь народ и отдельных консерваторов, что не собираемся не только грабить город, но даже по мелочи мародерствовать. Кое-кто продолжал сомневаться.
Поскольку Венеция не может вместить всех желающих, по плану полагалось ограничить в тот день число прибывающих туристов. Мы остались за городом, в Лагуне, рассудив, что жизнь и так сложна – не обязательно еще и пробиваться сквозь толпу фанов и городских властей. Тем временем мэр города сговорился с полицией, и они впустили всех туристов, закрыли магазины и убрали вс