Но, несмотря на научный интерес к проблеме, я внутренне так и не смогла понять вот что. Хотя ученые мне это объяснили, разложили и доказали, а мне все равно странно.
По родительским чатам всей страны прокатилась аудиозапись, где взволнованный женский голос рассказывает о том, как некая женщина возле кустов у школы просила детей ее сфотографировать, а рядом стояла машина и все это выглядело подозрительно и опасно.
Мы засучили рукава и взялись за дело. Собрали коллекцию таких перепостов, проранжировали их по времени рассылки, посмотрели на географию и, обнаружив сотни комментариев на тему того, что «это случилось в нашей школе», написали текст: мол, это объявление фейковое, может, в какой-то школе что-то подобное и было, но уж точно не в нескольких тысячах.
Мы думали, что люди вздохнут с облегчением и скажут: «Фух, ну и слава богу, ну и отлично».
Не тут-то было!
«Что вы тут пишете всякую ерунду – это произошло в нашей школе!», «Это голос нашего завуча, я его узнала», «Вы все врете, я сама это видела». Десятки, сотни взрослых людей набросились друг на друга, доказывая, что это произошло именно в их школе. С оскорблениями, хамством и всем, что часто сопровождает дискуссии в интернете.
Нам летели и летели сообщения. Одна женщина прислала аудиозапись, в которой горячо меня убеждала: она точно, ТОЧНО знает, что это было в их школе, это их завуч, и все об этом знают, и завуч сама всем рассказывала! Я ужасно обрадовалась, что мы наконец найдем первоисточник, и попросила связать меня с завучем. Почему-то этот контакт не состоялся….
Мы были в шоке. Мы хотели успокоить и сказать – мол, все хорошо, живите спокойно, – а вместо этого… обидели кучу людей, которые совершенно точно знали, что этот фейк – правда и что все это произошло именно в их школе.
Простите нас, пожалуйста, мы не хотели.
Объявления такого рода, которые мы называем фейками, имеют характерные особенности.
1. Яркость и эмоциональная насыщенность распространяемой информации.
2. Много общих фраз, восклицательных знаков, мало фактов и логических умозаключений.
3. Нет ссылок на источник информации.
4. Нет важных деталей или есть детали, которые не добавляют конкретики, – нет полного адреса, обычно нет города, нет даты происшествия («возле музыкальной школы», «произошло вчера», «кусты рядом со школой»), или названа такая улица, которая есть почти в каждом городе (Ленина, Строителей и так далее). Это позволяет привязать сообщение к любому городу в любом регионе. Впрочем, иногда даже наличие конкретной информации не мешает паникующим родителям раскидывать эти сообщения по чатам, не проверяя, где, собственно, находится эта улица, например Курчатова, и есть ли она в их городе вообще.
5. В конце – обязательно просьба о распространении, но если на минуту задуматься, то понимаешь, что смысла в репосте нет, цель сообщения – сеять панику.
Проверить фейк очень просто: вбейте в любом поисковике ключевые слова из этого сообщения и посмотрите, что получится, не случилось ли то же самое еще в десятке других городов.
В достоверном объявлении о пропавшем всегда указаны:
– фамилия и имя;
– возраст;
– место, время и обстоятельства пропажи;
– приметы, во что был одет;
– и самое главное – контакты полиции и волонтеров.
Любое объявление, где нет хотя бы одного из этих пунктов, скорее всего, фейк.
Кто и зачем вбрасывает такие объявления – отдельный вопрос. Есть предположение, что группам это позволяет накручивать посещаемость и, как следствие, продавать рекламу. Бывает, что случайным образом всплывает давнее объявление и начинает новую жизнь. Бывает, что действительно где-то что-то произошло, но в силу невнятности текста (например, в нем нет указания населенного пункта) он распространяется по всей стране, но есть и откровенные фейки, когда кто-то берет фото из интернета (вот почему мы не рекомендуем бездумно развешивать их где попало и рассылать всем подряд), к нему пишут душераздирающий текст, и оно отправляется путешествовать по сетям.
Почему мы считаем фейки опасными? Иногда нас ругают и говорят: ну и пусть это конкретное объявление – неправда, но зачем это опровергать, пусть лучше люди будут настороже! Проблема в том, что, помимо невротизации всех, кто это прочитает, такие объявления, к сожалению, не имеют больше никакого эффекта. Ничтожно малый процент родителей, получив сообщение о банде педофилов, поговорит с детьми о безопасности – зато перепостят и пошлют его дальше многие.
Когда шансов нет
Волей-неволей приходится чему-то учиться, иногда каким-то неожиданным вещам, казалось бы, не имеющим непосредственного отношения к поисковой деятельности.
Очень тяжелые обстоятельства пропажи туриста в природной среде, однозначно указывающие на то, что пропавший погиб, причем погиб на воде, где мы не ищем. Тело по объективным причинам найти почти невозможно. Все это далеко-далеко не только от Москвы, но и вообще от какой-либо цивилизации. Родственники обратились к нам спустя неделю. В регионе нас нет. У нас пик сезона; ребята, которые могли бы участвовать в таком сложном поиске, разрываются на части в своих регионах, где ежедневно пропадают те, кого пока еще можно найти живыми. Мы не можем ехать (больше суток дороги) туда, где с 99 %-ной долей вероятности будем искать погибшего, лишая шансов многих живых…
По всем этим объективным причинам заявителям отказано в поиске.
Но они не сдаются, и я их прекрасно понимаю. Сын пропавшего звонит напрямую мне, потому что у нас есть общие знакомые, и рассказывает про отца. Он немногословен, явно повторяет сказанное уже, возможно, не один десяток раз, особенно подчеркивает отменное состояние здоровья папы и его опыт службы в десантных войсках. Я запрашиваю у него необходимые данные и иду к нашим, которые, изучив еще раз карту и вводные, снова объясняют мне, почему мы ничем не можем помочь.
Моя задача очень проста – позвонить сыну, раз уж он вышел на меня, и сказать: «Мы все перепроверили, очень сожалеем, но ничего сделать не можем». Я мысленно репетирую эту фразу, шлифую ее в голове, закругляю и округляю, выкидываю и вставляю вводные слова. Говорить «ну вы же сами все понимаете» или нет? А «мы рады были бы вам помочь, но…» – уместно ли в таком контексте вообще говорить о радости? Я не общаюсь с заявителями с утра до вечера, как наши инфорги и операторы горячей линии, поэтому у меня почти нет опыта отказа человеку, для которого звонок мне был фактически последней надеждой.
Я набираю в грудь воздуха и звоню. Сын хватает трубку сразу же. И вся моя секундная решимость рушится, как карточный домик. Я жую какие-то слова, теряя на ходу отрепетированную фразу. Кое-как, мекая и бекая, добираюсь до конца мысли:
– …поэтому, к сожалению, мы ничем помочь не можем.
Голос его сразу гаснет.
– Да… спасибо вам… я все понимаю.
И тут я совершаю роковую ошибку. Я просто не выдерживаю.
– Там есть еще один координатор, он тоже посмотрит карту… Может, он скажет что-то другое…
Это правда, но я же знаю, что скажет этот координатор.
Голос моего собеседника меняется в одну секунду. Теперь это не просто сын, которому протянули руку надежды, – это четкий и деловой человек, который увидел цель и готов на все, чтобы ее добиться.
– Когда он посмотрит? Когда я могу перезвонить? Что нужно сделать, чтобы он принял положительное решение?
– Э-э-э…
Потому что надежда – это то, что дает силы и возвращает человека к жизни.
Мы не ищем людей, потерявшихся давно, не ищем пропавших без вести и погибших солдат Великой Отечественной войны, не занимаемся поиском животных. Причина в том, что наши инструменты разработаны для оперативного поиска недавно пропавших людей, и мы просто не владеем методиками, позволяющими нам эффективно искать тех, кто потерялся, к примеру, 30 лет назад, а также никогда не учились искать собак и кошек. Это принципиально другие процессы, предполагающие и работу в архивах, и поиск по разным базам свидетелей, и работу со специализированными группами, и так далее.
Изначально, после поиска четырехлетней Лизы Фомкиной в Орехово-Зуевском районе, отряд создавался как структура для поиска пропавших детей. И на горячей линии отряда до последнего времени можно было услышать: «Вы позвонили на горячую линию по поиску пропавших детей», хотя к тому моменту мы уже давно и успешно искали людей всех возрастов. Но когда в отряд стали поступать заявки на поиски взрослых, мы просто не могли отказать. Поэтому на сегодняшний день из всех добровольческих организаций, осуществляющих поиск пропавших, мы, наверное, закрываем самый широкий диапазон поисков. Есть отряды, которые ищут только детей; есть отряды, которые специализируются только на поиске в природной среде; есть те, кто не ищет, например бегунков, алкоголиков и наркоманов, – мы же берем в работу все виды заявок, если речь идет о недавней пропаже человека.
Однако за годы существования отряда сформировался список ситуаций, когда мы можем отказать в поиске, несмотря на то что это не заявление на поиск дедушки, пропавшего в Великую Отечественную.
– Заявитель отказывается подавать в полицию заявление о пропаже человека. Наличие заявления – обязательное для нас условие, чтобы начать поиск. Оно подтверждает серьезность намерений заявителя и позволяет нам быть более или менее уверенными, что нас не хотят использовать для поиска должника, бывшего возлюбленного, исчезнувшего с горизонта, которому хотят отомстить, и так далее. В исключительных случаях (пропал ребенок, и ситуация требует немедленного реагирования) мы можем начать поисковые работы без заявления в полицию, но с условием, что заявитель подаст его при первой возможности.
– Человек пропал давно. Мы понимаем, что бывают ситуации, когда вам позарез надо найти школьную подругу, с которой вы виделись последний раз на выпускном 20 лет назад, а она потом переехала и пропала, или вы вдруг забеспокоились о приятеле, который полгода назад перестал отвечать на звонки, но, к сожалению, помочь тут ничем не можем. Для нас с точки зрения эффективности как раз принципиально важен срок пропажи, потому что, если поиск начат в первые сутки, вероятность найти человека живым составляет 95 %, а вот если за помощью обратились на третьи и позднее, она падает до 50 %. Это связано с тем, что чем раньше начат поиск, тем больше у нас возможностей быстро найти человека: во-первых, еще недалеко ушли свидетели, во-вторых, записи на камерах еще не заслоились более поздними, ну и, наконец, даже собака еще может взять след. Все это важные нюансы, позволяющие успешно закрыть поиск за короткое время.