А также местные жители, родные пропавшей девочки, поисковики ПСГ «Рысь», ПСО «Надежда», «Сокол», «Волонтер НН», водолазной поисковой группы «Добротворецъ», сотрудники Росгвардии, Следственного комитета, МЧС, МВД, в том числе спецназовцы и омоновцы, сотрудники лесхоза и местной администрации.
И маленькая девочка Зарина, ради которой это все.
* * *– Я боюсь, – говорю я Лене Кипяток, которая позвонила мне с сообщением, что завтра в шесть утра я лечу вертолетом на поиск пятилетней девочки в Нижегородскую область, – я никогда не летала на вертолете.
– Страшно только в первые 15 минут, – утешает она меня.
Затем Ленка рассказывает, с каким замечательным пилотом Сергеем я полечу, и мне стыдно, что я трачу ее драгоценное время авиакоординатора, но меня не остановить.
– Меня стошнит, – уверенно говорю я.
– Купи драмину, выпей за час, и все. Она боится, что ее укачает, – говорит Ленка в сторону Сергею, который, оказывается, сидит рядом с ней. Он ей что-то отвечает.
– Он говорит – не парься! – бодро пересказывает мне Ленка. – Можешь заблевать ему хоть весь салон, химчистка все отмоет!
И, вдохновленная этим великодушием, я начинаю собирать рюкзак и спальник.
В 6:15 20 августа мы с пилотом Сергеем, который раз и навсегда уничтожил мой страх перед вертолетами, медленно возносимся в небо (уместная лексика – это же вертолетный поисково-спасательный отряд «Ангел») и летим в сторону Нижегородской области.
На взлете меня колотит крупной дрожью, я нащупываю рукой на стенке кабины что-то выступающее, вцепляюсь в это, закрываю глаза, потом открываю один и вижу под собой нереальную красоту: залитая солнцем МКАД, по которой медленно ползут машины. Нас чуть потряхивает, уютно шумит мотор, Сергей включил в наушниках веселый рок-н-ролл, и мы болтаем. Он просит меня прекратить отламывать ему форточку – оказывается, я вцепилась именно в нее, – я ее отпускаю и не отрываясь смотрю вниз…
Через два часа мы на месте. Сергей собирается завтракать и вылетать на задачу (облет и осмотр территории поиска), я подхватываю рюкзак и спальник и бодро топаю в штаб.
Там куча машин и людей, деловая суета. Толпы людей в разнообразной форме, самая разная спецтехника.
Я захожу в штаб (половина деревенского дома одного из местных жителей), обнимаю координатора Марину и приступаю к своим непосредственным обязанностям: снимать, писать, готовить сводки и разбираться с запросами от СМИ.
Пятилетняя Зарина ушла из дома в деревне Степановка 18 августа, то есть двое суток назад.
Деревня – несколько домов, некоторые из них в плачевном состоянии, несколько заброшенных зданий, в том числе с подвалами, и вокруг лес. Есть водоемы.
Родителей в это время не было, она была с родней. Теперь на месте поиска все ее близкие, в том числе беременная мама с измученным взглядом. Она старается не выходить из дома (соседний со штабом), и я вижу журналистов, которые караулят ее у крыльца.
Время от времени я выхожу наружу. То и дело вижу знакомые лица. Вот мелькнула Юлька, к которой мы приезжали во Владимир года полтора назад, – она регистратор, и, как потом выясняется, крутейший и бессменный, мы обнялись на ходу. К штабу быстро идет энергичный и громкий – незаменимые свойства на резонансном поиске – Тамада. Тут же наши, московские: Маркус, Листик, Рафт; Дане вообще обрадовалась как родному. Позже подъедет Таня из Курска – встречались два года назад, на форумах, Рома из Чувашии, который выйдет из леса и почти сразу же уйдет обратно с новой группой, Женя из Нижнего – привезет мне банку сгущенки, растрогав меня до слез… Ну и совсем родные, московские: Камбоджо, Ромео, Смаха, Юля, Мохнатый, Сибиряк, Ноябрь… Москва, Нижний, Владимир, Ярославль, Пенза, Кострома, Брянск, Татарстан, Екатеринбург, Иваново, Рязань, Чувашия, Тамбов, Калуга…
Отряд – это «я узнал, что у меня есть огромная семья».
Марина еле стоит на ногах: она прилетела вчера в 10 утра и сразу заступила на координаторство, а это значит, что встала в этот день она никак не позже пяти утра. То есть больше суток на вахте и за координаторским ноутбуком. Чем дальше катится день, тем с большей надеждой я смотрю на входную дверь в штабе: должен приехать из Брянска Серега, но его все нет и нет, и Марина продолжает координировать поиск.
– Девчонки!
В штаб поиска зашла дама из другого отряда. Не знаю, кто как, а я всегда рада таким гостям. Я вообще за мир и дружбу.
Голос у нее громкий, командирский, поэтому все оборачиваются, включая мужчин: радист, картограф, регистраторы, старшие, ожидающие задач.
– А у кого здесь есть пилка для ногтей?
Пилка для ногтей, по моему женскому опыту, – это такой предмет, который обычно нужен до зарезу в самый неподходящий момент. Мучения со сломанным ногтем мне вполне понятны, поэтому я молча лезу в рюкзак, где у меня стандартный походный набор, и все присутствующие теряют к нам интерес (пилки ни у кого нет).
Гостья рассыпается в благодарностях:
– Ой, спасибо, прям спасла!
И поясняет:
– Я зуб сломала, щеку царапает – сил нет, со вчерашнего дня мучаюсь, вот сейчас сообразила пойти поискать пилку.
– А ты не хочешь, – спрашиваю я ее наконец, внутренне решив, что интимность этой сцены допускает некоторую фамильярность, – поехать домой и пойти к врачу?
– Нет, – невнятно, но твердо отвечает она, шуруя пилкой во рту, – пока не найдем, я никуда не поеду.
Я развожу руками, получаю обратно пилку и еще какое-то время смотрю ей вслед, глядя, как она идет к своим.
Наконец в два часа дня, когда я выхожу на улицу, вижу в толпе знакомые Сережины темные очки и радостно тащу его в штаб. Марина счастлива, но до самого вечера никто из нас, включая Гришу по телефону, не может уложить ее спать, потому что она вводит Серегу в курс дела и вместе с ним продолжает заниматься поиском.
Наступает вечер, становится меньше народу (большинство представителей служб ночью спят), и Марина уходит.
Я весь день бегаю туда-сюда, записываю, снимаю видео, фотографирую, отправляю «на землю» материалы, созваниваюсь со СМИ, пишу в телефоне сводки для наших групп в социальных сетях и по мере возможности стараюсь тоже чем-то помочь нашим – хотя бы принести координаторам еды…
Когда вечером я в очередной раз оказываюсь на улице, меня кто-то осторожно трогает за рукав.
– Простите, вы не могли бы нам помочь?
Оборачиваюсь посмотреть, кто это такой вежливый.
Незнакомца еле видно в темноте.
– Да, конечно… А что нужно?
Он выходит на свет, и я узнаю в нем командира подразделения полиции. Мы познакомились, когда я полезла на крышу их полицейского КамАЗа, чтобы снять сверху штаб. Их 20 человек, они добровольно остались на ночь и на следующий день, хотя имели полное право уехать. И вдруг выяснилось, что автобус у них забирают, поэтому спать им негде.
За спиной у командира несколько его бойцов, обиженных отъездом автобуса.
Я слушаю его и думаю о том, что, может, самое важное на поиске – найти то, в чем ты можешь быть наиболее полезен. Организовать в глухой деревне ночлег на 20 мужиков? Я могу, тем более, что я же здесь не одна.
Я бегаю между представителями местной администрации, согласовывая этот вопрос. Выясняется, что МЧС как раз размещается в спортзале поселковой школы. Естественно, там найдется место и для «моих».
Остается найти транспорт.
Я успеваю договориться уже с тремя местными ребятами, чтобы каждый на своей машине отвез по четыре бойца, как обнаруживается целый автобус. И мы уезжаем – я считаю необходимым проводить их до школы, чтобы убедиться, что вопрос действительно решен.
Возле школы нас встречает директор, перебрасывается парой слов с нашим водителем. Все местные, все всё знают и уже ничему не удивляются.
Полицейские меня благодарят и идут располагаться. Уже через пять минут школьный спортзал становится похож на бивуак: они по-деловому развешивают на шведских стенках куртки, расстилают пенки, вытаскивают какую-то еду, и видно, что для них ночлег непонятно где – вполне обычная и привычная ситуация. Я, пожелав им спокойной ночи, удаляюсь.
По дороге обратно, в пустом тряском автобусе, я вспоминаю, как они сидели и как мы болтали, я рассказывала про отряд, они спрашивали и внимательно слушали. Для них, служивых, это какая-то совсем другая жизнь – добровольцы, за свой счет приезжающие из других регионов, чтобы кого-то искать, а для меня… Прячу в памяти эту ночную поездку.
Ночь.
Серега сидит и не отрываясь смотрит в монитор, на котором карта. Тамада, помощник координатора, жонглирует матюгальником и рацией, подменяя иногда связистов, время от времени достает еще телефон.
Среди ночи в штаб неслышно заходит командир присланного на поиск спецподразделения.
Я встречала такой тип людей. Он нечастый. Главное его отличие – смотришь на человека и по глазам понимаешь, что он умеет убивать. Я видела такие глаза у бывших заключенных, у представителей спецподразделений, у бандитов, у бойцов с Донбасса. Обычно это худое, смуглое, обтянутое кожей лицо с острым подбородком. Пластика как будто чуть замедленная, как бы расслабленная и спокойная, даже немного сонная, но на самом деле это движения хищника перед прыжком. Они просто экономят ресурсы. В любой момент этот человек прямо с места, без разгона может двигаться молниеносно. Они обычно немногословные. Роняют по несколько слов и молчат, больше слушают. Из-под век, тоже обманчиво полуприкрытых, смотрят очень цепкие и внимательные глаза.
Визитер был невысок, коренаст, под тщательно продуманной и подогнанной удобной экипировкой угадывалась гибкая спортивная фигура.
Первые пять минут он помалкивал, присматривался и прислушивался, когда понял, что наш координатор – это не художественная самодеятельность, а профессионал примерно его уровня в своем деле, он расслабился, заулыбался, чуть больше опустил плечи, даже поделился тем, что для переброски им дали губернаторский вертолет – кожаные сиденья, столики, красота (естественно, губернаторский вертолет – не ежедневное для них событие).