– Что случилось?
А я почти не могу говорить, размазываю слезы по щекам и только и выдавливаю из себя:
– Дети… двое… все хорошо…
– Что? – продолжают выпытывать наши. – Найдены? Живы?
И я начинаю смеяться, как сумасшедшая, а они смотрят на меня, недоумевая…
Дорога домой на машинах заняла 9,5 часов. Примерно пять из них мы хохотали. До слез, до истерик, закатываясь, как ненормальные, над действительно смешным и полной чушью. Говорили – о поисках, об отряде, о жизни вообще – и снова закатывались в очередной смеховой истерике. Как только на трассе пробивался интернет и сотовая связь, у меня начинали звонить и пищать телефоны, и я жонглировала ими всю дорогу, давала по телефону комментарии, выходила в прямые эфиры, снимала, отправляла фото и видео в СМИ, договаривалась о съемках и материалах. На исходе третьего часа этой дискотеки ребята начали поглядывать на меня с уважением – я только успевала перекидывать подключение беспроводных наушников на разные телефоны, пока их не заглючило окончательно, и по очереди подключать телефоны к зарядке…
Свистел ветер, за окном светило солнце, мелькали леса и городки, потом на дорогу опустился красный закат, взошла алая половинка луны, уже не зловещая, как вчера, а просто красивая, а мы, смеясь и разговаривая всерьез, в один из самых счастливых дней в нашей жизни ехали домой.
В настоящий момент в России существует более 100 добровольческих поисковых отрядов и других организаций. У многих из них разная специализация (кто-то ищет только в лесу, кто-то – только детей), разный подход к тому, кто может принимать участие в этой работе (где-то, например, этим занимаются только аттестованные спасатели), разный масштаб деятельности, разные регионы присутствия. Но самое главное – у многих разные методики, хотя большинство берет за основу инструменты поиска «Лиза Алерт», пользуется нашими методическими материалами и терминологией. Но когда мы встречаемся на одном поиске, иногда возникает недопонимание, сложно найти общий язык и выработать единую стратегию, что крайне важно для эффективного и быстрого завершения поиска.
Мы со своей стороны делаем все от нас зависящее, чтобы преодолевать эти сложности. Наши координаторы специально учатся взаимодействию с другими отрядами. Каждый координатор – переговорщик, и его задача на таком поиске, где участвуют несколько организаций, – добиться того, чтобы все придерживались общей стратегии, открыто обменивались информацией, работали по одной и той же схеме задач. Самая плохая ситуация – когда поисковая операция превращается в соревнование «кто быстрее найдет потеряшку», в котором все средства хороши. Естественно, это резко увеличивает количество дублирующих друг друга задач, снижает эффективность и в конечном итоге создает дополнительные риски для жизни пропавшего.
Мы готовы взаимодействовать с любыми организациями, которые со своей стороны готовы к сотрудничеству и диалогу.
Предсказание
Мне было 14 лет, и я целыми днями после школы болталась по Арбату – сначала одна, позднее с компанией, с гитарой. Оттуда – миллион странных встреч и разговоров, знакомства на пять минут или несколько лет; смешное, страшное, драматичное. Арбат тогда – сейчас в меньшей степени, конечно, – был основной площадкой московской уличной жизни. Художники, музыканты, попрошайки, торговцы сувенирами, молодежные группировки… Все такое вкусное, яркое, манящее.
И вот в один из солнечных весенних дней я бодро вышагивала по Арбату, высматривая интересное. Заметила очередную толпу, бодро в нее ввинтилась и, вынырнув внутри круга, обнаружила перед собой довольно нелепого даже по арбатским меркам мужичка: было на нем что-то типа мехового боа, кокетливая шляпка и плохо идентифицируемое рубище, поясом для которого служила грязная веревка на манер Франциска Ассизского. Перед ним была расстелена тряпочка, на ней лежала куча разных не связанных между собой предметов (спичечный коробок, мячик, палка, носовой платок, апельсин и так далее).
Через несколько минут монолога этого вполне правдоподобного сумасшедшего выяснилось, что перед нами ни много ни мало – предсказатель будущего, оракул, пророк, – и с помощью этих нехитрых предметов он брался рассказать желающим о том, что их ждет в туманной дали. Народ мялся и жался, не решаясь воспользоваться этим уникальным, пока бесплатным предложением, и вдруг я, сама себя не узнавая, звонко его спросила:
– Кем я стану, когда вырасту?
Тут надо сказать, что в те времена волосы у меня были очень короткие, вся я была мелкая, тощая и верткая, такая «мальчик-передай-на-билетик».
Сумасшедший мельком глянул на меня, принял, судя по его виду, запрос и завис над тряпочкой с предметами. После явно непростых раздумий он выбрал спичечный коробок и занялся им: тряс, подбрасывал, открывал и закрывал, даже, кажется, дул туда (народ молча и завороженно следил за всем этим шаманством) и наконец напыжился, исполнился какой-то торжественности (жаль, я к тому моменту еще не посмотрела фильм «Собачье сердце», иначе непременно узнала бы эту сцену) и важно сообщил мне:
– Ты станешь… солдатом!
Я, хихикая, выбралась из толпы и вприпрыжку отправилась дальше, к своим прекрасным приключениям, понимая, что дяденьку ввел в заблуждение мой мальчишеский вид и что стать солдатом мне не дано ни при каком раскладе.
Я вдруг вспомнила об этом совсем недавно, после того как съездила на резонанс.
Настоящая масштабная поисковая операция очень похожа на полноценную войсковую. Даже язык, который не обманешь, говорит о том же: «операция», «штаб», «зачесать», «отработать», «взять задачу», «пробить/разведать просеку», «эвакуировать» и так далее.
В штабе поиска сидит координатор, который всем руководит. У него есть штабные помощники, есть (боевые) группы, которые уходят в лес и возвращаются оттуда. Перед ним разложена огромная карта, и он что-то рисует на ней, подчеркивает и зачеркивает, отмечает, ставит пометки: «след», «ботинок», «пакет». Вокруг него – связист, картограф, толпы людей в камуфляже, все деловые, все снуют туда-сюда, все время что-то происходит, трещат рации, звонят телефоны. Приезжают и уезжают машины с военными, спецтехникой, оборудованием для связи, прилетают вертолеты с начальством в погонах, ставятся штабные палатки, валит из полевой кухни пар в синее безоблачное небо…
И вся эта махина – ради того, чтобы найти живым потерявшегося человека.
Это настоящая боевая операция, на адреналине и часто со вполне ощутимым посттравматическим синдромом. Правда, здесь, в отличие от войны, все участники этого боя гарантированно останутся в живых. И, возможно, спасут живым того, ради кого они сюда съехались, слетелись, собрались.
Но это – война. Каждый день война со временем, с обстоятельствами, равнодушием, халатностью, и чем дольше ты в отряде, тем больше живешь с ощущением, что ты на фронте или в прифронтовой зоне – рядом бьются твои товарищи, а ты подтаскиваешь им боеприпасы и, пригибаясь под огнем, забираешь сводки и получаешь кадры фотохроники или сидишь за компьютером «на большой земле», не отрывая трубку от уха: обеспечиваешь информационную поддержку, организуешь помощь на воде и с воздуха и так далее.
Может, то арбатское чудо, перепоясанное веревкой, действительно было предсказателем?
Говорящее молчание
Восемь человек, московская команда, вылетает на поиск девятилетней Лизы в Саратов. Катя-Кошка – координатор, один из лучших в отряде по поиску детей, с ней регистратор, опытные старшие поисковых групп, я.
Кидаем клич в соцсетях – планируем вылет, если кто-то готов купить нам билеты, будем очень благодарны, потому что альтернатива у нас – только за свой счет, так как ни одна из трех авиакомпаний, готовых бесплатно предоставлять нам билеты, в Саратов не летает.
Нам немедленно начинают звонить и писать неравнодушные люди: кто-то готов выкупить билет, один или несколько, кто-то готов с кем-то объединиться, чтобы купить нам билет вскладчину. Моя дорогая вечная помощница Катюша, мой личный спасатель и незаменимый человек в группе СМИ, встает на билеты, разбирает звонки, созванивается, собирает с нас данные, ищет нужный рейс, разбирается с покупкой, и вот к вечеру у нас на руках восемь билетов в один конец плюс 16 желающих оплатить билеты для остальных вылетающих.
Поздно вечером встречаемся в аэропорту, проходим регистрацию, идем на посадку. Мы в оранжевых жилетках и флисках, в наших поисковых костюмах с надписями «Лиза Алерт». Пассажиры саратовского рейса смотрят на нас, понимая, кто мы и куда летим: о поиске знает весь город. К нам подходят, задают вопросы, желают удачи…
Заходим в самолет, рассаживаемся. Я запихиваю рюкзак на верхнюю полку, убираю куртку и с комфортом располагаюсь на сиденье. Посадка окончена, дверь закрыта. Я встаю, прогуливаюсь по салону, смотрю, где наши, как устроились, возвращаюсь обратно. Самолет еще стоит возле рукава, но вот-вот поедет. Рядом со мной два свободных места, и я успеваю пожалеть, что лететь всего час с небольшим, потому что это отличная возможность поспать.
Сзади вдруг звонко щелкает застежка ремня безопасности, и по проходу в направлении кабины пилотов неожиданно и быстро проходит Кошка.
И я сразу понимаю, что мы никуда не летим.
Кошка говорит несколько слов стюардессам, поворачивается к нам и глазами показывает: выходим. Мы быстро встаем, достаем с полок вещи, надеваем куртки, для нас разблокируют дверь, и мы выходим из самолета. Обернувшись напоследок, я успеваю увидеть глаза… много глаз. Все смотрят на нас. Кто-то спрашивает:
– Нашли?
Остальные и так видят ответ. Некоторые по нашим лицам пытаются прочитать, нашли живой или нет, но, кажется, почти все понимают, что нет.
Потом мы долго стоим в рукаве и ждем, когда капитан, стюардессы и службы аэропорта решат вопрос с нами. Одна из стюардесс не отрываясь вглядывается в наши лица. Переводит взгляд с Саши на Наташу, с Наташи на Алексея, с Алексея на Рому, с Ромы на Нину, с Нины на Володю, с В