Я спохватился, накинул рубаху, натянул рукав на подарок Улиха в потайных ножнах на предплечье и выскочил в коридор. Дорогу к библиотеке я знал, хотя во дворце высокородного плутать было можно до морковкиного заговенья. Я и плутал поначалу. Чтобы уж больше не тянуть я побежал по коридору — задница, вроде угомонилась, не мешала ноги быстрее переставлять — добрался до конца, до железной винтовой лестницы, ведущей на верхние этажи, и взлетел по ней на второй этаж.
Перед дверью в библиотеку в зале размером с две «Барракуды» по стенам был развешан всякий воинский доспех и оружие. Чего тут только не было! На всю нашу ватагу хватило бы с лихвой. Старик, похоже, натаскал ратного со всех концов света. Вон, висит — меч не меч, сабля не сабля — шут его знает, что такое… А вот это что? Вроде морского ежа расплющенного, а сбоку рукоять костью выложена. На булаву не похоже, на шестопер тоже — уж больно рукоять коротка. Как же этой хреновиной драться?
Я маленько отдышался и потянул дверь за литую ручку в виде ящерицы, проскользнул в щель и сразу почувствовал запах съестного. У меня потекли слюнки. Старик сидел в кресле с высокими подлокотниками, под ногами у него стояла табуреточка. Он разложил на коленях толстенную книжищу в красном сафьяновом переплете с серебром; читал, водя пальцем по строчкам. Рядом со стариком на столе стоял кубок. Высокородный оторвался от книги, взял кубок со стола, пригубил и тут увидел меня.
— Что же ты стоишь на пороге? — спросил он. — Заходи.
А я верчу головой, осматриваюсь. Нравилась мне библиотека высокородного. Уж пятый день минул, как он меня в нее привел, а все равно каждый раз как внове. В библиотеке все стены до самого потолка заставлены книгами, места свободного от книг нет; мало того, у библиотеки был собственный второй этаж, а там тоже книги, книги, книги… Я прошел к столу и сел в кресло, на высокую, мягкую подушку, которая лежала на деревянном сидении.
— После тряски на лошади есть всегда охота, — сказал старик. — Я приказал накрыть здесь. Ты не прочь съесть чего-нибудь?
Я кивнул, проглатывая слюну. Высокородный показал на стол:
— Я так и думал. Ну, кушай.
Второй раз меня просить не надо было. Я пододвинул к себе блюдо с жареной курицей и набил полный рот. Он ткнул пальцем в серебряную фляжку:
— Здесь малиновый сок. Наливай и пей. А я винцом побалуюсь. — И старик забегал лазами по строчкам книги.
Умяв половину курицы, я поинтересовался:
— Высокородный, а ты почему не ешь?
Старик послюнил палец, перевернул страницу и, заметив ногтем место, где остановился, ответил:
— Не хочется что-то. Нам, старикам, мало нужно, Даль, не то что вам молодым. А ты кушай.
Я отодвинул от себя блюдо с дочиста обглоданными куриными косточками, опрокинул в себя кружку малинового сока и довольный отвалился к спинке кресла.
— Еще чего-нибудь хочешь? — спросил старик.
Я цыкнул, языком выковыривая мясо из зубов.
— Не. Трюм забит.
Он усмехнулся в бороду и хлопнул в ладоши два раза. Из глубины библиотеки появился слуга.
— Убери со стола, — велел высокородный. — Яблоки только оставь.
Стол быстро опустел, слуга ушел неслышными шагами, и мы со стариком остались в библиотеке вдвоем. Я, памятуя уговор, потянулся за ножом, поддернул рукав, открывая ножны, как вдруг старик остановил меня:
— Подожди, Даль, с ножом еще успеется.
Я опустил руку озадаченный, а старик отчего-то смутился. Он захлопнул книгу, отложил ее и забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, а потом вздохнул и пробормотал что-то вроде: «ну с богом…»
— Послушай меня, мальчик, — заговорил старик, — у меня к тебе есть серьезный разговор. Очень важный для меня. И для тебя тоже. Я сейчас начну, а ты меня выслушай и… — он запнулся. Непонятно вел себя высокородный: лицом кривился, нижнюю губу кусал. — …только не насмехайся над стариком, — докончил он через силу.
Я себя почувствовал неуютно: старика вон как корежит. А с чего бы? С чего он взял, что я над ним насмехаться буду? Но чтобы успокоить старика, я пообещал:
— Не буду я смеяться, высокородный. Клянусь острогой Старца!
— Ты не клянись. Не надо, — выдавил он, а пальцы так и барабанят по креслу.
— Ну, значит, просто не буду… — Удивлен я был без меры.
Старик еще раз тяжко вздохнул и вроде как начал свой серьезный разговор.
— Даль, ты гостишь у меня уже вторую неделю с малым. Вот… Я, как ты только объявился, стал к тебе присматриваться. О жизни твоей я знаю — уж не обессудь, а Зимородок мне о ней поведал…
— А чего там? — Пожал я плечами, — Найденыш я.
— Знаю, знаю, — заторопился он. — Не перебивай меня, прошу. — Он замолчал, шевеля губами.
Я сижу ни жив, ни мертв, удрать хочется, смерть как. Старик покивал чему-то и сказал:
— Ты, наверное, уже знаешь, что я один здесь век доживаю. — Старик еще раз вздохнул. — У тебя тоже никого нет. Ты мне приглянулся, Даль, приглянулся так… Я хотел бы тебя усыновить.
Боги!!! Что он говорит?
— Да, ты не ослышался, мальчик, — продолжал старик, вздохнув снова, но уже с облегчением, будто гору перевалил. — Не захочешь ли ты стать мне сыном?
Я молчал, не в силах слова молвить, а старик скороговоркой говорил, словно боялся, что я ему что-нибудь поперек ляпну:
— Ты станешь высокородным. И это все, — он обвел руками библиотеку, — станет твоим…
Но я молчал уже не от того, что онемел от изумления. Со мной было неладно: хворь неведомая ударила меня не ночью, как прежде, а далеко до заката. Мне показалось, что тело мое остекленело, я слышал голос старика издалека, словно мне мешок на голову одели, плотный такой мешок. Я одновременно был и сидящим в кресле в библиотеке, но под ногами моими разверзлась невидимая, но ясно ощутимая пропасть. Все внутри у меня заходило ходуном, а я изо всех сил сопротивлялся, чтобы не рухнуть в открывшуюся бездну. В хребет будто лом всадили, и я на нем — как на колу. Больно…
Сквозь застилающий взгляд туман я увидел, что старик заприметил неладное со мной. Он поднялся с кресла, наклонился ко мне и спросил:
— Даль, мальчик, что с тобой?
Я не мог ему ответить, а он, не дождавшись отклика, вызвал слугу и послал его за магом. Слуга понесся, как угорелый. Зимородка во дворце не было: у него в Тебай дружок есть из гусляров, так он к нему сходить на часок решил. В библиотеке появился Светлогор, взъерошенный и будто спросонок. Старик указал ему на меня. Рука у старика тряслась. Маг взялся за дело ретиво. Он встал напротив моего кресла, руки ко мне протянул, и на кончиках пальцев у него засветилось изумрудной зеленью. Лом проперся мне в хребет до самого затылка. Я застонал. Светлогора просто отшвырнуло прочь от меня. Он спиной влетел в полку с книгами, обрушив их на себя. Маг застыл на полу недвижим, а книги падали и падали, похоронив его под собой.
Высокородный Ставр нащупал за собой кресло и сел в него, не спуская с меня взгляда. Понял, видать, что ничем помочь не может, и стал ждать, чем дело кончится. Гора упавших книг зашевелилась, из-под книг выбрался светлый маг. Цепляясь руками за опустевшие книжные полки, Светлогор встал на ноги. Его шатало. Долго ли, коротко ли тянулась напасть, но отпустило меня, как и прежде отпускало. Но кое-что было внове. Усталости не было, была пустота внутри, и знал я, что отмерло во мне что-то навек, и недолго мне осталось. Совсем недолго.
Я пошевелился в кресле. Старик, увидев это, подскочил ко мне.
— Что с тобой, Даль? — спросил он, а сам в глаза заглядывает.
«Что ему сказать?» подумал я, — «А, пусть его… Скажу, как есть».
Я окинул взглядом библиотечные стены, заложенные книгами в разноцветных переплетах, взглянул на расписной потолок, где по весеннему полю бежал конь-огневик, и улыбнулся.
— Умираю я, высокородный, — ответил я старику.
3
Со смертью сталкиваться мне было не впервой. Я видел мертвых. Разных. Изрубленных в крошево, напоротых на копья, утыканных стрелами так, что живого места не видать. Я видел обугленные трупы и вывалившиеся кишки — все это было. Дважды я умирал сам, но не умер. Зачем же Изделие Исполинов спасло меня на галере темных магов? Чтобы убить потом. Мне не было бы страшно умирать в море, в бою. Но вот так… Куда улетит моя душа, клейменная Изделием? Пустят ли ее в подводные сады Морского Старца, где сейчас пируют Ожерелье, кормчий и палубный? А если не пустят, то примут ли ее души Исполинов к себе? А может я стану демоном? И будут меня вызывать маги… А, может, так оно и лучше? У меня все равно никого нет — никому и всплакнуть не придется. Одно жаль — не поплавать мне больше по морю. А ведь потряс бы купцов. Сын Моря и Маг — ни одна холера бы со мной не сладила. Только б надоело мне это вскорости. Это я понял. Как понял и то, что жизни мне спокойной не видать, пока Изделие Исполинов у магов. Светлые-то маги меня оставят в покое, а вот темные — ни за что. Даже если светлые маги запрячут Изделия за тридевять земель, за кудыкину гору. Была у меня надежда: решил сам отдать Изделие Баюнам. К Баюнам маги не суются. Никакие. Да лопнула моя надежда: не откликнулось мне Изделие. Будто и не будил я его никогда. А без него мне не то что с Зимородком, со Светлогором не справиться. Оставалось одно — бежать подальше от Изделия. Может, оно и отпустит меня. Или же все сложится само собой. Кому смерть уготована богами, от нее не уйдет: как ни бегай, за что ни цепляйся — все одно не минует.
Я даже не успел уйти из дворца, как задумал: решил стянуть лодку, выйти в море и плыть, плыть, пока в общем… или жив буду, или нет. У магов все делается быстро. Светлогор, видать, сразу же кликнул Зимородка, а тот появился, как из-под земли вырос.
— Почему ты молчал? — спросил маг.
Я отвернулся и стал смотреть в окно на снующую по двору челядь высокородного.
— Почему ты молчал? — повторил он.
— Помирать мне или жить — это мое дело, — ответил я.
— Ох, Даль… — сказал Зимородок.
— Поздно охать, — огрызнулся я. — Когда Изделие Баю