Брови Ромейн поднялись высоко надо лбом. Теперь она вообще ничего не понимала. Какое еще зрелище?
— Значит, с этим улажено. Пошли, — Филипп мотнул головой в сторону двери, — ведите меня, а то я боюсь заблудиться. Знаете, это было бы весьма некстати.
И он рассмеялся.
Ромейн смерила его тяжелым взглядом и направилась к двери.
— У вас нет чувства юмора, мисс Шиниз, — говорил принц дорогой, — вы могли бы хоть раз просто улыбнуться моим шуткам, если смех вам недоступен.
— Доступен, — кратко отозвалась девушка, — но я не нахожу это смешным.
— Вот я и говорю, что у вас нет чувства юмора.
— Разве вы шутите, ваше высочество? Я не знала. Я думала, вы просто издеваетесь.
Филипп снова засмеялся.
— У меня просто такие шутки, мисс Шиниз. Было бы просто замечательно, если б вы хоть как-то на них реагировали.
— Хи-хи-хи, — отреагировала девушка без тени улыбки на лице.
— Вы слишком дерзки и непочтительны для наперсницы, мисс Шиниз, — совсем развеселился принц.
— Да, я знаю, и я даже знаю, что вы сейчас скажете, ваше высочество.
— И что же я скажу?
— «Это ведь, кажется, вас наш уважаемый маг учил хорошим манерам?»
Он расхохотался.
— Рада, что вы в таком прекрасном расположении духа, ваше высочество. Поскольку это вам несомненно понадобится на аудиенции ее величества.
— Дерзкая девчонка, — отозвался Филипп и дернул ее за прядь волос.
— Прошу, — Ромейн распахнула перед ним двери королевских покоев, — ее величество ожидает вас.
— С нетерпением, — тихо добавил он, внося долю разнообразия.
Принц вошел вовнутрь и коротко поклонился королеве, которая сидела в мягком, удобном кресле, держа в руках рукоделие. Она подняла голову и улыбнулась:
— О, как мило, что вы пришли, Филипп. Садитесь, прошу вас, — и она указала ему на кресло, стоявшее напротив.
Филипп сел, вытянув вперед ноги. Оливетт перевела взгляд на Ромейн:
— Ты можешь идти, Роми, спасибо.
Девушка присела и вышла, плотно закрыв за собой дверь. Принц сдержал смешок.
— Я так рада, что вы согласились прийти, Филипп, — продолжала королева, — я ждала вас.
При этом ее глаза не отрывались от пасынка и прямо-таки излучали доброту и нежность. Но увы, весь эффект пропал даром, потому что Филипп как раз в этот момент с тщательным вниманием разглядывал свои ногти.
— О, пустяки, — отозвался он небрежно.
— И я также рада, что вы поняли наконец, нам есть, что обсудить. Сейчас мы можем поговорить спокойно, нам никто не помешает.
— Что мешало раньше? — осведомился принц.
— Уж вам ли не знать. К примеру, ваша робость и нерешительность.
— Да? — протянул он с удивлением.
На его памяти это произошло впервые. До сих пор никто еще не считал его ни робким, ни нерешительным.
— Конечно, — уверенно подтвердила королева, — я сразу поняла это. Не знаю, замечают ли другие, что вы в глубине души до сих пор остались скромным и молчаливым ребенком. Вы и теперь не особенно разговорчивы. Почему вы молчите? — спросила она неожиданно.
В ее красивых голубых глазах плясали веселые, лукавые искорки. Филипп пожал плечами:
— Я слушаю вас, матушка.
Отложив рукоделие, на котором не добавилось ни единого стежка, Оливетт встала со своего места.
— Вы меня не проведете, Филипп. Я все прекрасно понимаю. Вы насторожены, словно ожидаете от меня какого-то подвоха. От меня! Помилуйте, Филипп, неужели я могу причинить вам боль? Будьте уверены, вам не грозит никакая опасность, пока я рядом, — тут королева подошла к нему сбоку и присела на ручку его кресла, — я положу все силы, чтобы защитить вас.
— От чего? — хмыкнул Филипп.
— Но вы ведь чего-то опасаетесь, не так ли? — она дотронулась до его плеча, плавно и осторожно, — и прошу вас, Филипп, оставьте матушку.
Наклонив к нему голову, Оливетт улыбнулась:
— По-вашему, королева должна быть такой же мрачной, злой и жестокой, как и ее муж?
Принц слегка оторопел от подобной характеристики.
— Это совсем необязательно, — отозвался он чуть погодя, — тем более, что вы совершенно не походите на моего отца, матушка.
— Это не ответ, — королева постепенно завоевывая позиции, потрепала его по волосам.
Филипп снес это терпеливо, хотя не испытывал никакого удовольствия от подобного жеста. Он вовсе не нуждался в том, чтобы его гладили по голове, как несмышленыша.
— Я хотела бы услышать ваше мнение обо мне, Филипп.
— И зачем вам это, матушка?
— Затем, что мы живем рядом и должны знать друг о друге больше, чем знали до сих пор. Посудите сами, Филипп, мы живем, как чужие. Так нельзя, ведь мы — одна семья, а семьи должны быть дружными. Поэтому, я считаю, что нас может спасти только полная откровенность.
— От чего спасти?
— От отчуждения. Итак, вы готовы?
— Это занятно.
Некоторое время Оливетт смотрела ему в лицо, ожидая продолжения, а потом сказала:
— Что ж, я начну первая. Филипп, я думаю, вы влюблены, — и она рассмеялась легким, мелодичным смехом.
Принц с удивлением приподнял брови:
— В самом деле?
— Да-да, не спорьте, я вижу. Ничто не сможет обмануть глаза женщины. Мы обладаем интуицией, больше чувствуем, чем думаем. Но наши чувства безошибочны.
— Да ну? — он фыркнул, — все это я уже слышал много раз. Почти столько же, сколько видел ошибок вашей хваленой интуиции.
— Но до сих пор это не относилось ко мне.
— Это верно.
— Между прочим, я даже догадываюсь, в кого вы влюблены.
— Будет интересно это услышать, — съязвил Филипп, — ну-ка, скажите мне новость, матушка. Я заинтригован.
— Ох, Филипп, Филипп, — Оливетт вновь рассмеялась, коснувшись ладонью его щеки, — вы прячете свою робость и нерешительность за сарказмом, а это не всегда срабатывает. Так нельзя. Поймите, любовь не признает пассивности. С вашей стороны требуется лишь ма-аленькое усилие — и победа за вами. Да, кстати, могу добавить, — тут королева приблизила свои губы к его уху и прошептала:
— Предмет вашей страсти к вам благосклонен.
— Да? Кто именно? — осведомился принц, слегка отстраняясь.
— О, — королева отклонилась назад и посмотрела на него с пониманием, — вы не хотите раньше времени раскрывать свои карты. Ох, какой же жар скрывается в вашем сердце. Хорошо, пусть будет по-вашему. Я умею ждать, Филипп. Всю мою жизнь можно назвать одним большим ожиданием.
— Женщины не умеют ждать, — сказал Филипп, начиная жалеть о своем приходе.
И зачем он вообще согласился на это? Эта женщина находится в плену собственных заблуждений, уверена в них столь глубоко, что уже не отличает действительность от своих фантазий. Очень скоро она поставит его перед выбором: поддержать их или развеять в прах, Филиппа оба варианта совсем не привлекали.
— Многие, — согласилась Оливетт с его утверждением, — но не все. Вы судите о тех, которых знаете. Меня вы не знаете, Во всяком случае, пока.
«И не хочу знать», — добавил он мысленно.
Помолчав, она оглядела его еще раз, более внимательно, с ног до головы, не упуская ни малейшей детали.
— Вы совсем не похожи на короля, Филипп. Ни единой черточкой. Наверное, в вас очень сильны материнские корни. Она ведь была доброй и покладистой, как я слышала.
— Вы правильно слышали, — сухо сказал принц.
— И волосы у вас мягкие, словно шелк, — Оливетт провела рукой по его волосам, будто проверяя этот факт, — мягкость волос говорит о мягкости характера.
— Неужели? Не в моем случае.
— Не в вашем, — кивнула королева и рассмеялась, — вы спрятали его в броню, Филипп. И в этой броне очень мало уязвимых мест. Вы хотите, чтобы вас считали жестким, в чем-то даже жестоким. Но почему вы думаете, что мягкость — это недостаток?
— Мягкость — это слабость. Но вы напрасно столь уверены в том, что я что-то прячу, матушка.
— Вы делали это слишком долго, так, что успели свыкнуться, врасти и привыкнуть. Но неужели вам не хочется иногда сбросить маску? Попробуйте.
Филипп покрепче сжал зубы. Этот странный разговор одновременно раздражал и беспокоил его не на шутку.
— Сбросьте маску, Филипп. Хоть раз скажите то, что хотите сказать на самом деле. Сделайте это. Сделайте это сейчас.
— Вы уверены, что хотите этого? — спросил он сквозь зубы.
— О да, — Оливетт прерывисто вздохнула, — я уверена. Я готова к этому. Я готова ко всему.
— Хорошо, раз вы так просите. Но не говорите потом, что вас не предупреждали, — принц поднялся со своего места, — на самом деле, мне хочется уйти отсюда немедленно. И я так и сделаю, когда скажу то, что вы хотели, ваше величество. Я не хочу знать, что вы вбили себе в голову, но по-моему, вы просто сошли с ума. То, что вы себе вообразили — этого нет. И лучше вам понять это поскорее, пока не стало хуже. Это именно то, что я хочу сказать на самом деле. А теперь прощайте, — и Филипп направился к двери.
Оливетт некоторое время сидела на ручке его кресла совершенно неподвижно, замерев, застыв, окаменев. Кажется, она даже перестала дышать. Но оцепенение скоро прошло. Королева резво вскочила с места и цепко ухватила принца за рукав:
— Ну нет, стойте. Вы не можете так уйти. Вы не можете!
— Я могу уйти так, а, могу и со скандалом. Но вам: ведь это не нужно, сударыня, — ноздри его носа раздувались, но пока Филипп контролировал свой гнев, — в ваших интересах не поднимать шума.
— Что вы имеете в виду? Что вы себе возомнили? Вы… вы… — Оливетт размахнулась и дала ему пощечину.
— Вы прогнали мага, потому что он видел вас насквозь, — прошипел принц, с шумом втянув в себя воздух, — но я тоже могу это. Для этого мне не нужно обладать магическими способностями.
— Вы — наглец! — вторая пощечина последовала за первой, — вы… вы поплатитесь за это! Это вам даром не пройдет, слышите, вы, негодяй?
— И что вы сделаете? Пожалуетесь королю? Не советую вас этого делать. У меня есть ваша записка. Вот так-то, — выговорив заведомую ложь, Филипп не почувствовал угрызений совести, одну только гадливость, словно прикоснулся к ядовитому пауку.