– Я все равно не отдам… Скажи ей, мам! – почти прокричала Наташа, прижимая к себе девочку. – Не отдам, не отдам!
Потом вздохнула и прошептала жалобно:
– Пока эта милиция еще приедет… Ну как я от себя ее отрывать стану, как? Пусть она пока у нас побудет… Я сама ее донесу до дома. Ну пожалуйста, мам…
Любовь Сергеевна хотела возразить, но не смогла. Уж больно дочь смотрела на нее жалобно. Сдалась, проговорила со вздохом:
– Ладно, что ж… И в кого ты у меня уродилась такая жалостливая?.. Пусть побудет, пока решат, куда ее потом определять станут.
И, обернувшись к женщине, сказала быстро:
– Девочку мы с собой заберем. Я оставлю вам свой телефон и адрес, отдадите его милиционерам, когда приедут.
– Да мне и записать нечем и некуда… Хотя все равно мимо моего дома пойдем – там и запишем… Сейчас я только Любкиным соседям скажу, чтобы милицию вызвали. И пойдем…
Так они и вернулись домой со своей добычей. Дома найденыша накормили, отмыли в бане, причесали, постригли. Она оказалась прехорошенькой, только худой была до невозможности: ребрышки сквозь кожу просвечивали. Любовь Сергеевна только причитала, осторожно прикасаясь к ней в бане мочалкой:
– Да как же ребенка можно довести до такого состояния?.. Сердца у матери нет, прости ей, господи, грехи ее… Как же так можно, а, Наташ? Не понимаю…
– Мам, не надо… Видишь, она пугается? Наоборот, надо веселым голосом говорить, улыбаться. Теперь-то ведь все хорошо у нее будет! Она привыкнет, что все хорошо!
– Да где уж там – хорошо… Разве в детдоме хорошо? Что ты… Хотя если из двух зол выбирать…
– Так мы и не отдадим ее в детдом! Мы ее у себя оставим.
– Как это – оставим? Наверняка уж завтра за ней приедут! Все равно заберут!
– А мы не отдадим…
– Да как это, Наташ?
– А вот так! Скажем, что мы ее удочерять будем. Все равно ведь у нее никого из родных нет.
– Наташ, что ты… Такие решения вот так не принимаются, с кондачка… Да и отец будет против…
– Мам, ну пожалуйста… Я тебе обещаю, что вам с папой ничего делать не придется, я сама ею заниматься буду. Я ведь уже большая, мне пятнадцать лет! Я все смогу! А с папой я сама поговорю, он согласится… Вы, главное, только удочерение оформите, а дальше я сама…
– Ну что ты говоришь, сама подумай? Ты лет через пять замуж выскочишь, у тебя свои дети будут! Да и неизвестно еще, какой девочка вырастет… Если мать такая… Яблоко от яблони, знаешь…
– Мам, не говори так! Пожалуйста! Все равно я не смогу ее отдать, в детдоме ей плохо будет! Неужели тебе ее не жалко, мам?
– Жалко… Жалко, конечно… Но…
Девчонка вдруг тихо заплакала, сидя в тазу с теплой водой. Так тихо и безысходно, что у Любови Сергеевны кровь прилила к сердцу горячей волной. Глянула на дочь – а она тоже плачет… И смотрит так жалобно, так умоляюще… Ну разве материнское сердце такой взгляд выдержит?
Промолчала, но рукой махнула так, будто сдалась. По крайней мере, по Наташе видно было, что обрадовалась.
– Я с папой прямо сейчас поговорю, ага? – быстро проговорила Наташа, вытаскивая из воды девочку и укутывая ее большим полотенцем. – Я уверена, что он не будет против… Он же такой добрый…
– Да ты хоть представляешь себе, что это такое – ребенка удочерить? Это ж сколько комиссий пройти надо, сколько документов всяких оформить! Да еще могут и не разрешить, придраться к чему-нибудь! Мы ведь с отцом уже не молодые для родителей…
– Мам, тебе сорок всего! А папе сорок пять! И я уже почти взрослая! Ну побегаем мы с бумагами, подумаешь… Я сама буду ее растить, мам, сама…
– Ох, Наташка, Наташка! И в кого ты у нас такая уродилась? Откуда в тебе столько жертвенности? Ведь вся сладкая юность еще впереди, а ты обузу себе на шею норовишь повесить…
– Да какая это обуза, мам? Это радость большая… И какое у нее имя красивое – Кристиночка… Просто как музыка звучит! Ну посмотри, какая она хорошенькая! Я ей очень нужна, мам… Очень… Мы все ей нужны…
Так «радость» Кристиночка осталась в семье. И Наташа свое слово сдержала: носилась с ней как с писаной торбой. В садик водила, читать учила, играла, развлекала… Все свободное время ей, как младшей сестре, отдавала. Родители ее на улицу погулять гнали, а она не идет, потому что с Кристиночкой заниматься надо! Она в развитии отстает! И к логопеду отвести надо, и к врачу…
Любовь Сергеевна сопротивлялась, конечно. Возмущалась первое время: «Чего ты все сама да сама, я ж ей теперь мать, не чужая!» Но разве Наташу переспоришь? Так привязалась к найденышу – никакими силами не оторвать.
И все, в общем, было хорошо первые годы. А потом началось…
В десять лет Кристина стала убегать из дома. Просто так, никто ее и не думал обижать. После школы не возвращалась, пропадала где-то. Ходили, искали, удивлялись, пугались – все в полном комплекте родительской нервотрепки. Потом Кристина начала пропускать уроки в школе и снова пропадала где-то целыми днями. Связалась с компанией ушлых пацанов, которые воровством не гнушались и выпивкой, и еще чем похуже. Как она все это безобразие называла – «наша тусовка». Они всей семьей ходили, искали ее, приводили домой. А она опять убегала. И ничегошеньки с этим поделать было нельзя! Пришлось и с инспектором по делам несовершеннолетних познакомиться, и в милиции побывать. Любовь Сергеевна с мужем за головы хватались, а Наташа не роптала, еще и защищала Кристину перед родителями. Говорила: вы понять, мол, должны… У нее же ужасное детство было… Она исправится, обязательно исправится! Главное, ее любить больше надо…
Да куда? Куда уж больше любить? Кажется, все для Кристины делали, что могли… Просто руки опускались от такой жизни. А главное – за что им всем такое наказание, чем они его заслужили?
Наташе вон даже пришлось учебой на очном отделении пожертвовать, окончила педучилище заочно. Боялась оставить надолго Кристину… Потом устроилась в детский сад воспитательницей, всю душу в свою работу вкладывала. И все ее любили, и дети, и их родители. Да что там говорить! Нельзя ведь было со двора выйти – сразу к ней детвора бежала с криками: «Наталья Григорьевна, послушайте, посмотрите, поговорите!»
Да, вот так и вышло все у нее неказисто… Своих детей не было, только другие. Да ей, бедной, и невеститься было некогда из-за Кристины! И в зеркало на себя взглянуть некогда! Вот уж двадцать восемь лет минуло, а своей судьбы нет… А Кристина еще и обидеть ее норовит: мол, несовременная ты, Наташка. Одеваешься плохо. Никто на тебя не смотрит.
Обидно же… Наташа ведь красивая, между прочим. По крайней мере не хуже других…
И зачем, зачем они с отцом тогда пошли у Наташи на поводу? Да если б заранее знать… Ведь подсказывало сердце, подсказывало! Да что уж теперь говорить… Много они с Кристиной греха приняли, это да. Если вспомнить… Хотя лучше не вспоминать, только душу лишний раз бередить. Она и без того неспокойна, душа-то. Вина в ней сидит червоточиной, никак от нее не избавишься. Трудно уж очень самой себе правду сказать… А правда в том, что так и не смогла она по-настоящему полюбить приемыша. Не смогла. И сколько раз думала об этом: была бы возможность откатить годы назад, в тот злосчастный день… Ни за что бы Наташку не послушала тогда, ни за что!
Хотя если уж совсем честной быть… Ведь нет за ней никакой вины? Старалась ведь, от души старалась матерью приемышу стать! Ведь никогда ни словом, ни делом ее не обидела, не попрекнула… Несла на себе этот крест молча и терпеливо. Понимала, что природу не обманешь, что и впрямь яблоко от яблони далеко не падает.
Да, старалась… Но старания тут мало, наверное. Тут материнская любовь нужна, природная, честная. Выходит, не смогла настоящей матерью стать. Да и Гриша, муж, тоже отцом не стал, по большому счету…
А Наташа смогла, выходит. Смогла… Так смогла, что про себя забыла. Да и хватит с нее теперь! Может, хоть сейчас найдет свое счастье, когда Кристина уйдет из дома? Хоть и нехорошо получилось, что с этим Виктором женатым связалась, но с другой стороны – пусть забирает ее поскорее. Пусть теперь он этот крест несет, если сам такое решение принял. Пусть…
Так раздумалась, что не услышала, как Наташа ее окликнула:
– Мам, ты чего? Будто не слышишь…
– А? Что, доченька, что? – встрепенулась Любовь Сергеевна испуганно. – Прости, я чего-то задумалась…
– У тебя борщ в тарелке остыл, мам… Хочешь, подогрею? И пирог ты даже не попробовала…
– Что-то не хочется мне ничего, Наташенька. Я потом… Вот дождусь Гришу, тогда…
– Так он скоро придет, наверное. Покормишь его сама? Я помогу Кристине чемодан разобрать. Потом мы еще хотели в торговый центр пойти, что-нибудь купить мне для свадьбы… Как оказалось, мне и надеть нечего. Свадьба же в ресторане будет… А может, и ты с нами, мам? И тебе что-нибудь купим…
– Да не надо мне ничего. Есть у меня выходное платье, в нем и пойду. А отец костюм синий наденет, он у него еще как новый смотрится.
– Ну ладно, как хочешь… Мы вернемся и все вместе тогда посидим…
Вечером они и впрямь оказались за одним столом. Кристина раздала подарки, была улыбчива и мила на удивление. И настроение у всех было хорошее – так редко собирались все вместе… Со стороны посмотреть – настоящая идиллия! Дружная семья…
А потом у Кристины зазвонил телефон. Вышла с ним из комнаты, но вскоре вернулась. Села за стол, проговорила деловито:
– Витя спрашивает: сколько народу с нашей стороны будет?
Мать с отцом переглянулись, потом отец сказал осторожно:
– Да сколько уж там народу… Мы с матерью да Наташа… Никто больше и не пойдет на такую свадьбу…
– Какую – такую? – с вызовом спросила Кристина.
– Да такую! – тоже не удержался отец. – Такую, что людям стыдно в глаза глядеть! Ты девчонка, ребенок еще, считай… А он взрослый мужик, женатый, трое детей! Ты хоть знаешь, что к нам жена его приходила, когда ты на свои юга улетала?
– Гриш, Гриш… Не надо, прошу тебя… – заторопилась его успокоить Любовь Сергеевна. – Нельзя тебе, опять давление поднимется… Пусть все идет как идет, Гриш…