– Да мы понимаем, понимаем… – живо откликнулась Любовь Сергеевна, слегка подавшись вперед. – Мы все понимаем, что вы…
– Нет, вы не понимаете… Наверное, вы сейчас думаете, я какая-то ненормальная, да? Мол, знаю, что меня муж не любит, что изменяет, а я унижаюсь… Но поверьте, что все не так! Он меня любит, очень любит! Просто на него какое-то умопомрачение нашло с этой вашей Кристиной… Будто его подменили. Был один человек, а стал другой. Не знаю, как ей удалось его так с ума свести… Ведь она его точно погубит, он умереть может! А я должна на все это спокойно смотреть, да? Господи, да я уже не знаю, что мне сделать еще, что предпринять… Я думала, может, вы как-то поговорите с вашей дочерью, образумите ее… Конечно, я довольно грубо начала с вами говорить, но, поверьте, это от отчаяния, понимаете?
– Да все мы понимаем, что вы… – жалостливо проговорила Любовь Сергеевна. – Только мы и впрямь не можем на Кристину влиять. Да если бы мы могли, что вы!
– Но все равно… Вы поговорите с ней, пожалуйста… Вы объясните ей… Я бы и к мужу ее непременно пошла, но боюсь! Боюсь, что он с Костей что-нибудь сделает! Покалечит, убьет… Он же муж… И с Кристиной я тоже поговорить пыталась, но она меня даже слушать не стала. То есть… Так грубо со мной говорила, смеялась в лицо! Я к вам уже от отчаяния пришла… Костю жалко… Так жалко…
Она снова хотела заплакать, но собралась и взяла себя в руки, глубоко вздохнув. И продолжила тихо, почти без эмоций:
– Мы ведь с ним тридцать лет вместе… Я к нему так приросла, так в нем растворилась, что все готова была простить… И тогда еще, шесть лет назад, все ему простила, когда с Кристиной у них началось. Она ведь еще несовершеннолетняя тогда была, девчонка совсем. Знаете, как я за Костю боялась? А вдруг его под суд отдадут? Потом узнала, что она замуж вышла, успокоилась как-то. И вот опять все началось! Опять она его с ума сводит! И куда только муж ее смотрит, интересно? Почему он это все допускает?
– Так он в командировку надолго уезжал… – виновато пояснила Любовь Сергеевна. – Вот только два дня назад вернулся… Теперь она побоится при нем-то с вашим крутить!
– Да, спасибо вам… Успокоили… – грустно усмехнулась женщина. – Вы уж не обижайтесь на меня, ладно? Сама понимаю, что ужасно глупо выгляжу.
– Да мы не обижаемся, что вы… Мы ж понимаем… – улыбнулась ей Любовь Сергеевна.
Гостья глянула на нее коротко и зажмурила глаза, страдальчески покачав головой:
– Нет, не понимаете… Ничего вы не понимаете… Ни-че-го… Просто вы не были в моей шкуре… Это я теперь знаю, что, когда твой дорогой, обожаемый муж влюбляется в молодую, с ним надо заново знакомиться. Это совсем, совсем другой уже человек… Он будто смотрится все время в кривое зеркало и тоже видит себя молодым. И любуется сам собой. Такой вот жестокий самообман! А на тебя смотрит с досадой, жестокой такой досадой. А самое обидное, что и ты на себя начинаешь смотреть его глазами. И видишь каждую морщинку на лице, каждая складочка становится особенно выпуклой. Это… Это как пощечина, понимаете?
Она посмотрела на Любовь Сергеевну долгим взглядом и снова усмехнулась грустно. И произнесла тихо:
– Нет, вы не понимаете… И не дай вам бог… И молитесь, чтобы с вами этого никогда не случилось. Хотя никто не застрахован, никто… И вы тоже…
Григорий Иванович хмыкнул, улыбнулся неловко. Видно было, очень хочет прокомментировать слова гостьи, но промолчал.
В этот момент в комнату зашел Никитка, потирая со сна глаза. Увидел гостью, застеснялся. Сел на колени к Любови Сергеевне, уткнулся лицом ей в плечо.
– Это ваш внук? Сын Кристины, наверное? – спросила женщина. – Какой мальчик хороший… А мой Костя внуков разлюбил, как мне кажется… Даже общаться с ними перестал. Я ему говорю: давай внука в гости на выходные возьмем, а он только морщится досадно. Представляете, до чего дошло? Это же внуки, как так можно-то…
Она снова чуть не расплакалась, но сдержалась. Улыбнулась жалко:
– Еще раз прошу прощения, что вам нахамила… Просто мне очень больно сейчас, я сама собой не владею… Простите, ладно?
– Да хорошо, хорошо… – заторопилась с ответом Любовь Сергеевна. – И я тоже с Кристиной поговорю, объясню ей, как сумею… Да если б только она меня послушала!
– Да, да спасибо. Всего вам доброго! До свидания!
Она поднялась, быстро пошла к двери, словно сбегала. Они видели из окна, как она торопливо идет по дорожке к воротам. Григорий Иванович вздохнул, спросил грустно:
– Вот не понимаю я… Почему мужики по Кристине так убиваются, с ума сходят? Хоть убей, не понимаю… Или она сама как-то их завлекает, ради спортивного интересу? Другая бы молодка и не посмотрела на взрослого мужика, а наша… Откуда что берется-то, почему?
– Так эта Анна права, которая к нам приходила, Гриш… – вздохнула Любовь Сергеевна. – В том и права, что старость для мужиков – штука опасная. Казалось бы, наоборот, это бабе бояться старости полагается. Ан нет… Мужики ее больше боятся. Вот они и думают, что если молодая с ним рядом будет, то вроде как он и сам еще молодой. Сами себя обманывают… А нашей Кристине чего? Ей только нравится, что по ней с ума сходят, в ногах валяются. Ей только это и надо. И вот что я считаю, Гриш… Может, это мы перед ней виноваты? Это мы не дали ей столько любви, сколько родным детям положено? Поэтому она эту любовь ищет везде, хватает, рвет, и все ей мало…
– Да не придумывай давай! – вдруг рассердился Григорий Иванович. – Ты что, сама себе психолог, чтобы такие выводы делать? Не дали мы ей любви, надо же… Мы к ней с душой относились, со всем сердцем, любили как могли! Как умели! Как Наташку, так и ее… А сама Наташка? Да ты только вспомни, как она с Кристиной носилась! Как чумная! Сама конфету не съест – ей принесет! От обновки наотрез откажется, лишь бы у Кристины всегда новые красивые шмотки были!
– Так разве любовь-то в этом выражается, Гриш?
– Нет, не в этом… Но я ж тебе говорю – мы любили как могли, как умели! Да разве ж мы не старались, Любаш? Мы же как две рыбы об лед… И вообще… Хватит уже об этом! Наслушалась упреков этой Анны и давай сама себя казнить! Она ведь не для того приходила, чтобы нас обвинить, а для того, чтобы с самой себя тяжкий груз снять, хоть немного. Поговорила, поплакала, и вроде легче ей стало. Хотя, знаешь, мне так и хотелось ей сказать: да брось ты его, мужика своего, и дурью не майся! Пусть своей виагры натрескается да помирает, сам виноват!
– Хорошо хоть не сказал… Сам же видел, не может она его бросить. Приросла. Корни в нем пустила. Теперь ей жить в этом, ничего не поделаешь.
– И все-таки глупые вы, бабы… Ой глупые…
– А ты шибко умный, да?
– Я умный. Но только все равно не понимаю… Вот скажи мне, Любань… Если бы я молодку на стороне завел, ты что, так же бы маялась, да?
– Еще чего… – усмешливо хмыкнула Любовь Сергеевна. – Убила бы тебя сразу, к чертовой матери, и все дела! Маяться я буду, ага! Размечтался!
– Да ладно… И не пожалела бы, не поплакала? Вон как другие переживают, смотреть больно! А ты – прям сразу бы и убила?
– Ну, не убила бы, так из дома бы выгнала… Развелась… Горшок об горшок – и все дела!
– Ишь ты, развелась! Насмешила… Я даже анекдот вспомнил, как раз на эту тему… Как пришли к судье столетние старик со старухой и говорят: «Разведите нас, очень надо, моченьки никой уже нет вместе жить…» А судья спрашивает: «Где ж вы раньше были, старичье? Почему раньше не развелись?» А они вздохнули и говорят: «Не могли мы раньше… Стыдно было… Ждали, когда дети помрут…»
Любовь Сергеевна рассмеялась коротко, но тут же и посерьезнела, сказала с упреком:
– Все тебе хиханьки да хаханьки, Гриш… У людей, можно сказать, трагедия, а ты…
– Так оно ведь всегда и получается так, Люб… Где трагедия, там и комедия… Одному смешно, а другому – хоть в гроб ложись…
– Да, это уж точно, – вздохнула Любовь Сергеевна и спохватилась: – Гриш, а где у нас Никитка-то?
– Да во дворе играет… – подошел к окну Григорий Иванович.
И тут же добавил озабоченно:
– А вот и Кристинка приехала… Да, это ее машина… Зря ты боялась, Люб, все хорошо с ней! Иди чайник ставь…
Вскоре Кристина вошла в дом, и они не узнали ее – такая была испуганная, бледная и заплаканная. Упала в кресло, закрыла лицо ладонями, всхлипнула громко и затряслась в рыдании, да так, что слова не могла сказать.
Они встали перед ней, смотрели растерянно. Любовь Сергеевна села на подлокотник кресла, обняла ее за плечи, прижала к себе. Сказала испуганно:
– Ну все, все, успокойся, доченька… Рассказывай, что случилось… Может, тебе водички дать, а?
Григорий Иванович метнулся на кухню, принес стакан с водой, протянул Кристине:
– Попей… Легче станет…
Она только головой мотнула – не хочу! И снова зарыдала отчаянно, сотрясаясь всем телом.
– Господи, дочка, да не пугай нас! Расскажи, что случилось! С Витей что? – в отчаянии спросила Любовь Сергеевна.
– Он… Он прогнал меня… Совсем прогнал… – выдохнула между рыданиями Кристина. – Сказал – иди туда, откуда пришла… Чтоб духу твоего больше здесь не было…
– Понятно… – тихо констатировал Григорий Иванович. – Сорвался-таки Виктор, понятно…
– Да что, что тебе понятно? – зло закричала Кристина. – Понятно ему, надо же! Ничего другого не можешь больше сказать? Меня муж выгнал из дома, а ему понятно, видите ли!
– Ну все, все, успокойся… – огладила ее по спине Любовь Сергеевна, с упреком глянув на Григория Ивановича. – И правда, выпей воды, расскажи все по порядку… Чего он тебя выгнал-то?
– Да что рассказывать! – выдохнула Кристина, отирая ладонями мокрые щеки. – Орал на меня как резаный… Что я добра не понимаю, любовь его не оценила, обманула… Еще сказал: «Ничего от меня не получишь, не надейся, шмотки свои забирай и вали…» Что, кроме шмоток, ничего больше моего в доме нет. И вообще, я ни на что рассчитывать не могу, все на его мамашу оформлено… Вот же скотина, а? Все предусмотрел, мне ничего не сказал… А еще говорил, что любит, жить без меня не может! Сам же все по-тихому сделал… Выходит, у меня и нет ничего, голая, босая, раздетая! Конечно, легко меня прогнать после этого! Я еще сказала