– Да уж… Все тебе кругом должны, только ты никому ничего не должна… И когда уже ты повзрослеешь, когда от детского эгоизма избавишься? Мне кажется, в тебе столько этого эгоизма, что ты и сама себе не рада бываешь! И не понимаешь, почему не рада…
– Да хватит меня воспитывать! Сначала женись, потом уже воспитывай! Может, и впрямь я тебя слушаться буду! Стану тогда, как Наташка, такой же размазней! Буду всех любить да всех ублажать как ненормальная! Вот всем смешно будет!
– Ну все, Кристина, остановись… Тебя опять понесло куда-то, ужасно глупо сейчас выглядишь. Ты хоть сама-то себя слышишь сейчас, а? Выдохни уже наконец. Посиди, успокойся. А я пойду, меня дома ждут.
Он хотел выйти, но Кристина вцепилась в его локоть, не отпускала. И вдруг заплакала тихо, заговорила сквозь слезы:
– Ну, Саш, я же люблю тебя… Прости меня, я правда не то и не так говорю… Ну я прошу тебя, Саш… Я очень хочу быть с тобой… Мы хорошо будем жить, будем любить друг друга… Помнишь ту ночь в санатории, как мы… Помнишь? Мы возьмем Никитку и уйдем… Я все равно у Вити что-нибудь отсужу, мы квартиру свою купим… И магазин какой-нибудь я у него отсужу или кафе… Пусть у нас будет свой маленький бизнес! Я так хочу быть счастливой, Саш…
– То есть на Витины деньги ты хочешь быть счастливой? Ну ты даешь… Отпусти мою руку, пожалуйста. Не драться же мне с тобой, правда?
Кристина вмиг перестала плакать, лицо ее стало злым и решительным. Помолчав, она проговорила тихо:
– Ну что ж, пеняй на себя… Ты сам так решил… Иди, я тебя больше не держу. Иди…
Саша вышел из машины, быстро направился к дому. Зашел во двор, спросил у Григория Ивановича:
– Наташа пришла?
– Нет еще… А ты чего такой вздрюченный, Саш? Случилось что?
– Да все хорошо, батя. Все хорошо…
– Сейчас Наташа с Павликом придут, ужинать сядем. А Кристинка уехала куда-то, нет ее… Она ведь теперь с нами жить будет, выгнал ее Витя-то. Приехал из командировки и выгнал. Она говорит, якобы он тест на отцовство сделал да прознал, что Никитка не его сын… Ох и злая она приехала, ты бы видел! Ревела тут… Кое-как мы с матерью ее успокоили. Как теперь все вместе жить будем, не представляю… Веселая жизнь начнется…
От крылечка к нему бросился Никитка, расставив руки в стороны:
– Дядя Саша, ты пришел! Как здорово! Скоро уже и Павлик придет! Поиграешь с нами, дядь Саш?
– Конечно, Никитка… О чем речь…
Саша наклонился, подхватил его на руки, закружил. Григорий Иванович сказал насмешливо, глядя на них:
– Ай, Никитка, Никитка… Большой ведь уже пацан, а все норовишь на руки прыгнуть! Давай слезай! Вон и Павлик уже пришел, смотри…
От калитки по дорожке шли Наташа с Павликом. Никитка проговорил весело:
– Сейчас мы будем играть! Смотри, и Павлик уже пришел!
– Давай чуть погодя, Никит… – тихо сказал Саша, опуская малыша на землю. – Мне с тетей Наташей поговорить надо…
– Потом, потом все разговоры! – скомандовал за его спиной Григорий Иванович. – Идемте ужинать, а то мать рассердится, у нее там пирог остывает! Уж выходила на крыльцо, спрашивала, где вы ходите, почему домой не торопитесь! Идемте в дом, идемте… Потом поговорите…
Когда поужинали и сидели за чаем, пришла Кристина. Выражение лица ее было надменным и решительным, глаза горели холодной яростью. Любовь Сергеевна спросила испуганно:
– Что с тобой? Такая сердитая…
– Я не сердитая, мама. Я нормальная. Просто сказать кое-чего хочу. Помнишь, ты меня утром спрашивала, кто отец Никиты?
– Ну, помню… А чего ты вдруг сейчас решила… Давай потом скажешь?
– Нет, именно сейчас! Сию секунду! Так вот…
– Погоди, погоди! – решительно остановил ее Григорий Иванович, выставив ладонь вперед. И тут же скомандовал: – Павлик, Никитка, вы поужинали? Идите-ка во двор поиграйте! Вы ж целый день вместе не играли! А ну, бегом!
Дети ушли, и Григорий Иванович тихо упрекнул Кристину:
– Зачем ты при Никитке-то… Он же малой еще… Не понимает ничего…
– А пусть бы знал! Тем более для него же новости хорошие есть! Он же любит Сашу, правда? Так вот… Он и есть Никиткин отец, разрешите представить!
– Ты что, дочка… Что ты говоришь… Да как ты… – испуганно залепетала Любовь Сергеевна, вяло махнув рукой. – Да как у тебя язык повернулся, как не стыдно тебе…
– Я всего лишь правду говорю, мам. Да, все вот так просто – ваш любимый зять Саша и есть родной папочка моего сына! Да ты сама на него посмотри, он даже этого не отрицает!
Саша будто и не слышал того, что говорила Кристина. Сидел, смотрел на Наташу. И она смотрела ему прямо в глаза. И тоже будто ничего не слышала, просто смотрела. А Кристина тем временем продолжила:
– Ну, мам, пап… Вы такие простые, честное слово! Вы даже не сопоставили, что Саша сюда приехал из Феодосии! А я тогда только-только оттуда вернулась! Да, мы были там вместе… Он приехал тогда за мной, потому что любит меня. И на Наташке женился для того, чтобы быть все время рядом со мной. Да, вот так… А вы носитесь с ним как с родным сыном, глупые! Ну нельзя быть такими простыми, ей-богу…
– Саш… Это правда? – с трудом смогла произнести Любовь Сергеевна, глядя в сторону.
– Нет, мама! – тихо, но решительно проговорил Саша. – Это звучит правдой, но это совсем не правда. Конечно, мне давно надо было все рассказать… Да, я виноват, что молчал. Да, я тогда ехал к Кристине… Но я увидел и полюбил Наташу. И вас полюбил… Вы мои самые родные, самые близкие… Моя семья…
– А Никитка? Он правда твой сын?
– Да. Пусть он будет мой сын.
– То есть как это – пусть будет? – хриплым от волнения голосом спросил Григорий Иванович. – И проверять не станешь, что ли, как Витя? Может, и не твой вовсе?
– Не стану проверять, батя. Пусть будет мой. Как и Павлик. Не стану…
Наташа вдруг встала со стула, быстро ушла к себе в комнату. Любовь Сергеевна подскочила было, чтобы идти за ней, но тут же села обратно, не зная, что предпринять. Григорий Иванович махнул ей рукой: сиди, мол… И только Кристина торжествовала, обводя взглядом лица. Потом спросила громко:
– Ну что, дорогие мои, убедились, что ваша простота хуже воровства, да? Вляпались по самое не могу? И как мы теперь жить будем, а? Вместе в одном доме? Когда на двух ваших дочек всего один зять имеется? Хотя какая я вам дочка… Я вам никто и звать никак!
– Да замолчи ты… – сердито проговорил Григорий Иванович. – Ты уж все сказала, хватит с тебя! Ишь, раскудахталась! Теперь сиди и молчи…
– Саш… Ты иди к ней, чего сидишь? – спросила Любовь Сергеевна, поднимая глаза на Сашу.
Он кивнул, встал из-за стола, быстро ушел вслед за Наташей. Кристина тоже встала, проговорив с вызовом:
– Ладно, я проедусь пока… Надоели мне эти разборки семейные. Вы даже поскандалить толком не можете, все у вас не как у людей…
За столом остались только Григорий Иванович да Любовь Сергеевна. Сидели, молчали.
– Может, она врет все, а, Гриш? – первой заговорила Любовь Сергеевна, поднимая глаза.
– Да, похоже, не врет… Да и какая разница – врет, не врет… Теперь-то уж что? Как вышло, так вышло. Видать, по судьбе так надо было, чтобы Наташа с Сашей увиделись. Иногда она сильно петляет, судьба-то, все дороги запутывает, но в конце концов приводит одного человека к другому. Затейница, что ж…
– А вдруг Наташка осерчает да не простит его? Что тогда, Гриш?
– Да не… Она девка умная. Разберется. Она сердцем живет, а не другим местом, как некоторые.
– Может, я пойду к ним, а, Гриш?
– Зачем? Не надо. Лучше со стола убери, дай работу рукам. А там, глядишь, и голова на место встанет. Не суетись, Любань. Сами разберутся. А я пойду во двор и погляжу, что там наша ребятня делает.
– Но как теперь жить-то мы будем, Гриш? Ведь никакого покою…
– А как ты хотела? Покой нам только снится! Слышала, как поэт сказал? Ничего, Любань, и это переживем… На нашу простоту и такой мудрости хватит!
Когда Григорий Иванович вышел во двор, Любовь Сергеевна не утерпела, подошла на цыпочках к двери, где были Саша с Наташей, прислушалась.
Говорят о чем-то – тихо так… Слов не разобрать… Вот Наташа засмеялась коротко – слава богу! Если смеется, значит, не плачет. Уже хорошо. Стало быть, Гриша прав, они сами меж собой разберутся…
– …И не вздумай передо мной оправдываться, ни в чем ты не виноват, слышишь? – погрозила пальцем Наташа, улыбаясь. – И думать даже не смей!
– Да как же, не виноват… Конечно, виноват! Надо бы сразу все рассказать, а я не решился! Я ж не думал, что…
– Ну вот ты опять! Да как ты не понимаешь, что я не обвиняю, а, наоборот, жалею тебя! С таким грузом жил… Трудно ведь было, наверное… И еще… Я хотела сказать… Я тебе очень верю, Саш. И я от тебя все приму. И твой сын – это мой сын. Как бы там ни было. Да и как можно иначе? Не понимаю…
– Наташ… Ты знаешь, какая ты? Я даже слов не могу найти… Как же я счастлив, что ты у меня есть, Наташ…
– Да ну! Наверное, я нелепо со стороны выгляжу, я понимаю. Мне надо сейчас обижаться да гордость женскую проявлять, а я… Но что мне делать, если я такая! И пусть меня осудят те, которые гордые… Пусть назовут тряпкой бесхарактерной! Пусть… Но это ведь мое дело, как мне жить, как поступать, как любить… Ведь любовь не может быть правильной или неправильной, правда? Это же просто любовь… И это мой выбор. Мой выбор – любить. И верить… Я все переживу, Саш. Все, что дальше будет. Все трудности переживу. Я сильная.
– Да, Наташ… Вместе переживем. Вместе.
– А на Кристину ты не сердись, ладно? Она очень несчастная. Из-за характера своего несчастная, понимаешь? Она любить совсем не умеет. Никого. И даже своего ребенка любить не умеет. Будто наказана за что-то судьбой, не знаю… А главное – с этим ничего сделать нельзя. Не лечится это ничем… А Никитка уже все понимает, между прочим, и переживает. Как бы его оградить от всего этого, я не знаю… Хотя бы на время…
– Наташ, а давай уедем, а? В Феодосию! К Зойке, к Димке! Тем более повод есть: у них же недавно сын родился! Все вместе уедем: ты, я, Павлик, Никитка… Давай, а?