– Это не значит, что некоторых из них потом на самом деле не переправили на базу САС.
– Прости, Джар. Мне кажется, ты не до конца понимаешь, о чем я тебе толкую. Я понятия не имею, кто написал этот дневник. Но кто бы это ни был, этот человек просто прочитал мою статью и позаимствовал оттуда некоторые подробности.
– Но это невозможно. Дневник писала Роза.
– Моя статья была размещена в даркнете в июле 2013 г., через год после Розиной смерти.
– Я помню все из того, что она пишет в дневнике о нас – о завтраке после Майского бала, о ее купании нагишом в Каме, о нашей первой встрече в ресторане. Никто кроме нее не мог написать это.
Макс не сразу ответил Джару. Их автобус стоял в пробке настолько тихо, что Джар уже начал волноваться – а не вырубился ли его индукторный двигатель. Нет, вот он снова ожил, и автобус сорвался с места. На улице у кафе сидела компания ребят, курящих кальян и оглядывающих проезжающих пассажиров со смешенным чувством безразличия и презрения.
– Я, и правда, не знаю, что думать, Джар. Все это было так давно, и мое расследование было таким поверхностным… У меня тогда было очень туго с деньгами, мои статьи совсем не печатали. Это одна из причин, по которым я переключился на другую деятельность. Что я знаю точно, так это то, что в Розином колледже не было психотерапевта. Я долго пытался выведать там хоть что-нибудь, надоел всем привратникам. Но так ничего и не нарыл. Да, Розин декан, доктор Лэнс, вербовал студентов для разведслужб. Но я не смог найти никаких доказательств того, что при колледже Св. Матфея был свой психотерапевт или социальный работник. Что, конечно же, было странно. Только я предпочел проигнорировать это в своей статье, сосредоточиться на тех колледжах, в которых психотерапевты имелись.
– Но Роза пишет в дневнике очень много о Карен. Она не могла все это выдумать. – Джар пытался отбросить тот факт, что Роза вообще никогда не рассказывала ему о каком бы то ни было психотерапевте. И что он тоже так и не смог найти ни свидетельств о работе некоей Карен в колледже Св. Матфея, ни доказательство того, что Кирстен была Карен, как он сначала думал. – Дневник должен помочь твоей статье – он дает тебе новые улики, повод опубликовать ее.
– Джар! Я знаю наверняка только одно: та часть статьи, которую я сфабриковал – о САС – каким-то образом, почти слово в слово, попала в Розин дневник.
Помолчав, Макс продолжил:
– Есть еще кое-что.
– Что? – спросил Джар, но Макс хранил молчание. – Ну, говори же, что?
– Имя того американца, который владел приютом. Я не хотел использовать его реальное имя в своей статье и выдумал другое.
– И какое имя ты ему дал?
Опять помолчав, Макс признался:
– Тодд.
– Инструктор, которого упоминает Роза?
– Извини, Джар. Я думаю, кто-то играет с тобой.
42
Мне не следовало писать тебе это электронное письмо, Джар. Но, если мы с тобою и встретимся, то, увы, долго вместе не будем. Они обязательно меня найдут. Уверена, что найдут.
Я не знаю, с чего начать, как объяснить тебе свой выбор – то решение, которое я приняла, и причины, подтолкнувшие меня к этому. Я понимаю, что просто попросить у тебя прощения будет мало. Но позволь мне хотя бы начать с объяснений. (Надеюсь, ты получил документ, который я послала тебе в офис.) Ты знал, что я была несчастна в колледже. Но я никогда не рассказывала тебе, насколько подавленной я себя чувствовала. Какая черная и страшная темнота меня окружала. Когда я была с тобой, солнышко выглядывало и листва на деревьях в Саду студентов блестела, как после сильного и теплого дождя. Но когда тебя не было рядом, грозовые тучи снова сгущались надо мной, и я готова была умереть.
Ты помнишь доктора Лэнса? Декана колледжа и специалиста по Гёте? А также доброго приятеля отца. Это он дал толчок всему, что случилось со мною потом: заметив, как сильно я переживаю и тоскую, он предложил мне начать все сначала. Он и еще Карен, психотерапевт нашего колледжа – светловолосая американка, которая так нравилась всем парням. И я воспользовалась этим шансом, Джар! Поставила крест на том, что было между нами, и устремилась в будущее – к моему отцу. Потому что Лэнс с Карен сообщили мне, что он тоже был участником программы по оказанию помощи несчастным студентам. Не думаю, что я подписалась бы на все это, не будь отец к ней причастен. А так мне казалось, что это – лишь способ приблизиться к нему.
Поначалу работа была скучная. Не могу сказать тебе, где мы были – одно только упоминание названия программы в этом письме может еще больше усложнить мне последующие несколько часов, и без того нелегкие. (Хотя я и пользуюсь для отправления этого послания «луковым маршрутизатором» – ты не поверишь, чему я за это время научилась, Джар!).
Когда обучение закончилось, стало гораздо интереснее.
Единственная проблема заключалась в том, что они научили нас раскрывать и узнавать то, что нам знать не полагалось. И в один из дней, прожив уже пару лет своей новой жизнью, я узнала об отце такое, что разом все изменило. Отец сделал открытие, которое ему не следовало делать. Он выяснил, что людей наподобие меня – британских студентов, завербованных из Оксбриджа, – американцы, реализующие эту программу, считали «расходным материалом». Мы уже умерли для остального мира; все наши родные, друзья и знакомые из старой жизни были уверены в том, что нас больше нет. Так что такого, если мы умрем еще раз? Нами можно было свободно распоряжаться, с нами можно было делать все, что вздумается, – мы идеально подходили для выполнения самых опасных заданий. Отец намеревался предать все дело огласке, но они его остановили, инсценировав автомобильную аварию в Ладакхе. Узнав об этом, я начала искать способ сбежать, скрыться. Но ты не можешь просто так взять и исчезнуть.
И все же однажды мне такая возможность представилась. Они допустили ошибку, и я ею воспользовалась. Оказавшись в Великобритании, я решила, что обрела свободу. Но теперь я понимаю, что они просто наблюдали за мной и выжидали – желая посмотреть, что я буду делать. Уже через несколько дней американцы сцапали меня; они держали меня в изоляции на своей авиабазе (в Британии, я думаю). Меня никуда не переправляли по воздуху – месяцами, а может, и годами. Тяжело об этом рассказывать. Они пытали меня – и тело, и разум.
Но на прошлой неделе мне удалось снова вырваться. Я улизнула от них, сбежала. И сейчас я в бегах.
Мне нужно увидеться с тобой, малыш. Доказать тебе, что я жива. Если нам удастся встретиться, пусть и ненадолго, я попрошу тебя предать огласке мою историю. Они опять схватят меня, и я исчезну, теперь уже навсегда – скорее всего они меня убьют. Для знавших меня людей я давно уже мертва, так что никто не поднимет тревогу. Но хотя бы ты теперь знаешь, что это не так. И тебе решать, что с этим знанием делать. Найди меня, Джар, в том месте, о котором мы с тобой говорили – там, куда бы мы отправились, если бы мир вдруг слетел со своей оси.
43
Джар подошел к турникету и уже намеревался приложить к нему свой билет на ночной поезд в Пензанс, как вдруг с обеих сторон от него как из-под земли выросли два человека. Джар узнал их сразу: те самые мужчина и женщина, которых он заподозрил в слежке за собой в вагоне подземки между станциями Лэдброк-Гроув и Паддингтон.
– Кто-то хочет снова побеседовать, – объяснил мужчина, заламывая Джару руку и таща его к стоянке такси за 1-й платформой. Едва подъехал автомобиль, с другого бока от Джара появилась женщина. И как только открылась задняя дверца машины, подручники ловко оторвали его ноги от асфальта.
На дальнем сиденье Майлз Като выдавил слабую улыбку:
– Прощу прощения за неловкость моих рыцарей плаща и кинжала, – сказал он, пока Джара запихивали в машину.
Автомобиль тронулся с места и втиснулся в плотный поток машин. Джар смотрел прямо перед собой, потрясенный, обозленный и слишком раздосадованный случившимся, чтобы говорить или бояться чего-то. Он думал только об электронном послании, которое он читал в своем телефоне всего несколько минут тому назад. В автомобиле кроме Джара было только два человека – водитель, отделенный толстой стеклянной перегородкой, и Майлз Като. А скрутивший его мужчина и женщина остались на тротуаре, смешавшись с толпой.
– Мне кажется, что вы не до конца сознаете, с чем или кем вы имеете дело, – произнес Майлз после недолгого молчания.
Он тоже смотрел вперед. Джара так и подмывало сказать ему, что он отлично понимает, что Като – не просто полицейский и дело касается Розы, но он не произносит ни слова.
– Это пагубное пристрастие, болезнь. Мы следим за Мартином сейчас. Люди вроде него действуют группами. Они обмениваются непристойными изображениями в даркнете; у них их сотни тысяч. И они пойдут на все, чтобы пополнить свои коллекции. Это не какая-то виртуальная игра, не онлайн-фантастика. Речь идет о жизни людей, подвергающихся огромной опасности.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – процедил сквозь зубы Джар; но его голос дрожал больше, чем ему бы хотелось.
– Попробуйте посмотреть на все это с моей позиции, Джар. Нам поступает сигнал о Мартине и его компьютерах. Мы начинаем его проверять, и выясняется, что он незадолго до этого передал вам один из своих жестких дисков, на котором могут иметься весомые улики. Вы неохотно отдаете его нам; но перед этим диск кто-то хорошенько зашифровывает. Странно, по любым меркам, вы не находите? И некоторые мои коллеги заподозрили бы в этом умышленное препятствование следствию. Я же допускаю, что вы не виновны, Джар. И действую, исходя из этого допущения. Другие бы этого делать не стали.
«Ты не должен говорить ему того, что знаешь», – убеждал себя Джар. Нельзя рассказывать Като ни о Розином послании, которое он только что читал, ни о секретном документе в кармане его куртки, ни об анонимном телефонном звонке во время сеанса у Кирстен, ни о дневнике Розы или статье Макса…