Вскоре машины съехали с асфальта и поехали по грунтовым дорогам, сначала широким и ровным, но чем дальше, тем все более ухабистым, узким и заброшенным. Поверхность дороги напоминала стиральную доску, и от тряски машина дребезжала всеми своими деталями, то ныряя вниз, то выскакивая на подъем. Они огибали невысокие горы, набирая высоту, и равнина пустыни расстилалась все шире внизу. Мимо промелькнула брошенная хижина с заколоченными досками окнами и провалившейся крышей.
Машины медленно ползли вверх еще целый час, пока передняя, с Дэниелом и отцом, не остановилась среди гладких валунов, настолько высоких, что они отбрасывали тени даже здесь, в этом лишенном теней ландшафте. За валунами земля обрывалась, и внизу расстилалась туманная котловина, окруженная нагромождениями сливающихся с небом гор.
От ровной площадки вверх уходила едва различимая тропа. Ближайшая вершина казалась высшей точкой, но, скорее всего, так только казалось. Рельеф пустыни обманчив. Почти как сама жизнь. Кажется, ты уже пришел, а на деле нужное место всегда где-то дальше.
Рени прожила в этих краях достаточно долго и знала, как тело реагирует на высоту. Они поднялись, но высота не слишком большая, около пяти тысяч футов[5]. Место казалось странно знакомым. Не дежавю, а нечто похожее на эхо. Она вспомнила карту на стене своей хижины — может, это одно из уже обследованных мест? Но нет, точно нет.
Она сидела в микроавтобусе одна.
В какой-то момент водитель вылез, но она даже не заметила. Помня, что случилось с напарником в ФБР, каждый такой момент вызывал подозрения, каждая ошибка заставляла сомневаться в себе.
Водитель разговаривал с другими охранниками. Хотелось оттянуть встречу с отцом как можно дольше, и в то же время хотелось покончить с этим как можно скорее. Она вышла наружу и, выпрямившись, глубоко вдохнула, и огляделась по сторонам, избегая взглядом микроавтобус с отделенным решеткой задним сиденьем.
Высокогорная пустыня, синее небо, ветер, прижимающий платье к телу, и яркое, выжигающее глаза солнце. Узкая тропа тянулась вдоль кромки обрыва, такого крутого, что возникало неуютное чувство, словно летишь в самолете.
Дверца тюремного микроавтобуса отъехала в сторону, и Дэниел, уже в темных очках, вышел наружу, отец за ним. Бенджамин Фишер был в оранжевом комбинезоне, с кандалами на руках и ногах. Она не сомневалась, что, если бы не ветер, не раздалось бы ни звука. Все затаили дыхание в ожидании ее реакции. Рени не сменила позу и не отвернулась, и ощутила знакомое оцепенение, защищавшее ее в таких ситуациях.
Это был не тот человек, которого она знала ребенком. Это мог быть кто угодно. Отец всегда был худощав. Теперь у него был живот, свисавший поверх цепей. Ему было шестьдесят четыре, но выглядел он старше. Тридцать лет оказались одновременно и долгими, и короткими. Кто этот человек? Может, ее отец сбежал из тюрьмы много лет назад и его место занял самозванец? Но голос ничуть не изменился, несмотря на годы.
— Птичка?
Детское имя потрясло ее больше, чем его внешность.
— Не называй меня так.
— Ты всегда будешь моей милой маленькой птичкой. — Он смотрел на нее с гордостью. От этих претензий на отцовские чувства по венам побежал адреналин, угрожая вывести из режима самосохранения. В то же время она чувствовала присутствие Дэниела — он стоял в нескольких футах, давая им место, но не слишком много.
— Ты стала похожей на мать, — сказал Бен.
— Не думаю.
— Да-да.
— А ты состарился и совсем не похож на себя.
— Рад видеть, что ты не утратила чувства юмора.
— Ничего смешного. В отличие от тебя, я сказала правду.
— И твои волосы. Мне нравятся длинные.
— Теперь точно придется подстричься.
Дэниел вмешался, меняя тему разговора и напоминая всем, зачем они тут.
— Где тело?
— У меня еще одно условие, — ответил Бен. — Поскольку мы ехали в разных машинах, я хочу поговорить с Рени наедине. Без посторонних ушей.
Ее желудок сжался. Если бы не годы службы в ФБР, она впала бы в панику, но подготовка помогла сохранить самообладание.
Дэниел не замедлил с ответом.
— Нет.
Рени никогда не ездила на свидания в тюрьму, никогда не звонила и не писала. Ей не хотелось никаких контактов, не хотелось, чтобы у него в тюрьме были ее вещи. После ареста они ни разу не общались. Может, теперь он хочет ей отомстить? Она с самого начала подозревала, что никаких тел не будет, но теперь это выглядело еще более вероятным.
Она взглянула на Дэниела. Даже несмотря на скрытые темными очками глаза, было видно, что он думает то же самое. Но они сознательно пошли на риск. Нельзя ожидать от психопата игры по правилам. Психопаты сами устанавливают правила, по крайней мере так им кажется.
— Ладно, — сказала она. — Я согласна.
Не для того она согласилась на эту поездку, чтобы остановиться на полпути, чем бы это ни кончилось.
Дэниел сделал знак рукой, и они отошли на несколько шагов, чтобы их не слышали.
— Мне это не нравится.
Она продолжала смотреть на отца.
— Он в кандалах.
— Он что-то задумал.
— Согласна. У него всегда второе дно. Манипулятор, в этом можно не сомневаться.
— Подозреваю, что он рассчитывает взять вас в заложницы.
— Я этого не допущу. Не буду подходить близко.
— Вы вооружены?
— Нет.
Он протянул ей пистолет.
— Возьмите мой.
Отшатнувшись, она сказала:
— Я больше не прикасаюсь к оружию. У меня и дома его нет. И потом, лучше без пистолета. Возможно, он надеется отобрать его.
Или надеется уговорить ее помочь ему. На первый взгляд смехотворная идея. А если нет? Может ли она по-настоящему доверять себе в чем-то, что касается отца?
Дэниел убрал оружие в кобуру и прикрыл пиджаком. Должно быть, ему было чертовски жарко.
— Я умею держать себя в руках. — Она вовсе не была в этом уверена.
— Я все же против.
— А я думаю, стоит рискнуть. — Сверху открывался вид на мили вокруг. Сотни миль, крутой обрыв на востоке, пустынная равнина в пыльной дымке далеко внизу. — Здесь некуда бежать, негде спрятаться. Что может сделать один старик?
Наконец, Дэниел сдался.
Отцу велели идти в нескольких шагах впереди Рени, чтобы она его видела. Дэниел и охранники остались ждать с оружием наготове, а отец и дочь по едва приметной тропке зашли за исполинский валун, где их не было видно и слышно. Но звук в пустыне разносится далеко, и зов о помощи легко услышать.
Бен долго смотрел на нее, а она молча стояла, не ободряя, не желая ничем помогать ему. Ветер взметнул остатки волос отца, и он заговорил громким шепотом. Его старый трюк. Шепот — способ заставить человека приблизиться.
— Хотел поговорить с тобой, — он вполне правдоподобно изображал искренность, но она знала, что это притворство. — Попросить прощения за то, что использовал тебя.
Она не ответила, но почувствовала, как внутри поднимается гнев. Он пришел сюда облегчить душу? Ищет прощения? Она не собирается облегчать его бремя, выслушивая извинения.
— Это были непреодолимые желания, — продолжал Бен. — Не могу найти оправдания тому, что сделал. Я психолог, но и сам ничего не понимаю. Все эти годы я терзаюсь виной, передо мной стоят лица убитых женщин. Это гложет меня заживо.
Возможно, это и правда. Хотелось бы надеяться.
— Знаю, ты не можешь меня простить. Я и не надеюсь на прощение. Просто хотел тебя увидеть. Но есть многое, чего ты не знаешь.
Она сняла очки и повесила их на вырез футболки.
— Расскажи. — «Расскажи». Свойство человека — искать ответы, даже если ответы ничего не значат.
— Теперь это не имеет значения. Просто хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю.
Изъявления любви ранили гораздо больнее попыток извинений.
— Ты по-прежнему любишь играть в скребл? — спросил он.
С чего ей играть в игру, в которую они играли вместе?
— Нет.
— И зря. Наверное, в хижине твоей бабушки еще сохранилась доска.
— Понятия не имею, мне все равно.
Он шевельнулся, подняв одну скованную руку к поясу в умоляющем жесте, звякнула цепь, напоминая о его извращенных преступлениях.
— Подойди поближе.
Она подошла. Но не так близко, чтобы он мог схватить ее.
— Твоя мать не навещала меня много лет. Я писал и не получал ответа. Дал ей развод, как она хотела. Наверное, они с Морисом наслаждаются жизнью вдвоем. Ходят на выставки и приемы. Без меня.
Похоже, он многое знал о Розалинде.
— Можно тебя обнять?
Какой опасный вопрос.
— Нет.
— Ну пожалуйста, птичка.
Она еще раз повторила, тверже, скорее для себя, чем для него.
— Нет.
Он изогнулся, чтобы вытащить из нагрудного кармана сложенный кусок бумаги. Когда тот оказался у него в пальцах, он попытался вытянуть руку, но не сумел.
— Возьми.
Она уставилось на бумажку, зажатую двумя пальцами.
— Не хочу дотрагиваться ни до чего, чего касался ты. — Не совсем так, потому что у нее все еще стояла коробка его подарков. Карты, рисунки, записи, сделанные специально для нее. Все это трогал он и трогала она.
— Я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
— Ты уже сделал. Неужели не понятно? Ты ранил меня тогда и продолжаешь ранить каждый божий день.
— Я имел в виду здесь и сейчас. Но я понимаю. Вижу в каждой клеточке твоего существа, как глубоко я тебя ранил. — Он сунул бумажку обратно в карман и стоял с жалким видом.
В этот момент он был другим отцом, тем, которого она любила, который никогда бы не причинил ей зла и всегда защищал ее.
Она подошла ближе. Еще ближе, глядя ему в глаза, зная, что где-то там внутри прячется чудовище. Но там же был и ее отец.
Рени была профайлером и знала, что жертвы иногда возвращаются к своим мучителям помимо воли. Собственное поведение поразило ее и испугало. Как быстро он может переубедить ее. Если бы у нее был пистолет, она бы уже стала его заложницей. Или была бы мертва.